Рядом со мной оказалась молодая пара. Девушка была расстроена – она хотела осмотреть достопримечательность, ради которой сюда ехала. А приехала, получается, на стройку. Она вышла, постояла во дворе и снова вошла. Долго копалась в кошельке, наконец нашла нужную монету. Потом пыталась зажечь свечу от уже горевших. Свечи находились в глубоких стеклянных стаканах, и с первого раза пристроить фитиль и наклонить так, чтобы огонь занялся, не получилось. Когда девушке это удалось, у нее изменилось лицо. Она улыбалась и будто светилась от радости. Что-то шептала иконам, еще не завешенным росписям. Смеялась чему-то своему.
Я смотрел завороженно. В самых знаменитых соборах города свечи не горели так ярко, никто не возвращался, чтобы их поставить. А здесь – будто сила небес тянула попросить, покаяться, поставить свечу. Я вышел во двор, убеждая себя, что должен проверить, как там Лея. Но вернулся и тоже вложил монету в ящик, взял свечу и долго приноравливался, чтобы она зажглась от остальных. Несколько минут выбирал место, чтобы моя свеча горела дольше. Я смотрел на иконы и не знал, что просить, кому молиться. Это и не требовалось. Кажется, меня слышали все святые. Я попросил, чтобы Лея родила здорового ребенка и была счастлива. Чтобы бабуля еще много лет продолжала делать свою лазанью. Чтобы мальчишки – Андрей и Мустафа нашли свой путь в жизни. Еще я попросил передать благодарности Джанне и Элене за то, что меня поддерживали, и защитить их. Ясмине и маме Андрея за то, что тоже оказались рядом. Потом я вспомнил, что Лея хотела, чтобы я стал крестным, и попросил, чтобы ребенок рос таким, как хочет его мать – честным, верным, заботливым, чувствующим. Когда я уже собирался уходить, исчерпав все просьбы, снова будто какая-то сила заставила меня вернуться. Я попросил, чтобы папа и его семья были здоровы и счастливы и чтобы мама была здорова и уже наконец нашла в себе силы простить моего отца, избавиться от обиды, которая гложет ее много лет.
Наконец я вышел во двор. На скамейке в саду сидел падре. Он читал книгу, и, судя по обложке, точно не Библию. Лея тихо плакала на соседней скамейке. Я подошел и сел рядом.
– Я хотела исповедоваться. Это моя церковь, – всхлипнула она, – не знала, что церковь на реставрации.
– А я поставил свечу, – признался я.
– Ты? – удивилась Лея.
– Ты же говорила, что раз я не принадлежу ни к какой конфессии, то можно, – пожал плечами я. – Почему ты не подойдешь к падре?
– Не знаю. Так не принято. Всегда в исповедальнях… – ответила Лея.
Я кивнул и сам подсел на скамейку к священнику. Невольно бросил взгляд на страницу книги. Падре читал детектив про Эркюля Пуаро.
– Это вы сериал посмотрели? – спросил я.
– Да, но книга лучше, – ответил падре и смутился. Он был молодым, на вид немногим за тридцать. Наверное, поэтому еще не растерял способность смущаться и краснеть.
– Согласен. Хотя второй сезон мне тоже понравился, – заметил я. – Вы можете отвлечься?
– Да, конечно, иначе зачем я здесь? – удивился падре и заложил страницу закладкой, что мне показалось очень трогательным. Кто сейчас пользуется книжными закладками?
– Моя близкая подруга, ее семья, которая вроде как стала и моей семьей, она хочет, чтобы я стал крестным, это ее церковь, ее здесь крестили… она сидит там и плачет. Я не католик, не христианин, не крещеный, но Лея – эта женщина – хочет, чтобы я стал крестным отцом ее будущего ребенка. И она приехала сюда, чуть не угробив меня, гоняя по серпантину. Вы можете с ней поговорить? Я, наверное, говорю сумбурно и не очень понятно. Но я вас очень прошу, можете поговорить с Леей? – попросил я.
– Да, конечно! – падре, кажется, даже обрадовался. – Я не могу повесить объявление, что можно исповедоваться здесь, понимаете? Вот, сижу, жду, когда кто-нибудь подойдет.
– Лея! Кабинки на ремонте, но на лавочке тоже можно исповедоваться! – крикнул я Лее.
– Как ты можешь шутить? – Лея, едва успокоившись, опять расплакалась.
Падре встал, подошел к ней и присел на скамейку. Они о чем-то говорили.
Всю дорогу назад Лея молчала. Вела машину, надо признать, не так быстро.
– Спасибо, я не знала, что так можно. Сегодня ты был моим ангелом, – наконец сказала она.
– Я рад, что общение с падре тебя успокоило. Кстати, ему нравится Агата Кристи! – воскликнул я.
– Что ты сочиняешь? Какая Агата Кристи? – удивилась Лея.
– Падре что, не человек? Разве он обязан читать только Библию? А еще он любит сериалы!
– Ой, не выдумывай! – отмахнулась Лея.
– Нормальный парень, ой, извини, падре, – кивнул я.
– Ты можешь меня не смешить? – Лея начала хихикать, видимо, представив себе падре, который смотрит сериалы. Или, скорее, сказывались гормоны. Лея легко переходила от слез к смеху.
– Давай заедем в супермаркет, – попросил я.
– Зачем? – удивилась она.
– Тебе это надо, поверь, – заявил авторитетно я. На самом деле, я боялся, что от голода Лее станет нехорошо и мы вообще не доедем до дома. Беременным все время нужны перекусы, а Лея не ела уже несколько часов. Пусть она и забыла о чувстве голода из-за исповеди на лавочке, но природа все равно возьмет свое. Падре, возможно, и отвечал за духовное состояние, мне же стоило побеспокоиться о физическом благополучии будущей матери.
Лея пожала плечами и свернула к ближайшему супермаркету, откуда вышла со здоровенными бутербродами, водой, шоколадками, чипсами и банкой консервированных вяленых томатов.
– Так, все объяснимо, кроме томатов, – рассмеялся я. – И что из этого можно съесть мне?
– Ой, что хочешь, только не томаты! И Жану не говори! Он считает, что есть вяленые томаты из банки, а не в блюде, куда их добавляют, это все равно что съесть сырую пасту!
– Подожди, не ешь! – попросил я и побежал за мороженым, которое торжественно выдал Лее. – Вот теперь ты познаешь все прелести вкусов!
– Мороженое? – удивилась Лея.
– Просто попробуй вместе, – предложил я. – И Жану я, конечно, ничего не скажу.
Мы задержались на парковке дольше, чем планировали. Лея съела банку вяленых томатов, закусывая их мороженым, и отправила меня за новой порцией. Она утверждала, что ничего вкуснее в жизни не ела! А мне пришлось съесть купленные ею бутерброды, практически не жуя. Лее не нравился запах. Когда Лея заела свой обед чипсами, я понял, что она счастлива.
– Ты правда мой ангел-хранитель, – твердила Лея, уже не так резко входя в повороты серпантина.
– Вот такой? – рассмеялся я, показал на памятник, который стоял у входа на кладбище.
Лея свернула не туда, и мы оказались в тупике у ворот кладбища, вход на которое охранял мраморный ангел. Не очень приветливый, судя по мечу в руке.
– Это плохая примета, да? – ахнула Лея. – Не понимаю, как я сюда заехала. Это что – знак, да? Что-то случится? – Лея готова была зарыдать.
– Нет, конечно, – ответил я. – Нам сюда точно не надо. Не сегодня. Смотри, они работают до 17:00 и уже закрыты, – пошутил я.
Лея расплакалась, а потом все же рассмеялась.
– Иногда ты очень хорошо шутишь, – заметила она.
Она свернула на другую дорогу, ругаясь на знаки и одностороннее движение, а я все вспоминал тот городок с церковью. В нем действительно хотелось или жить, или умереть. Вернуться – уж точно. У меня никогда не было такого чувства или желания – куда-то вернуться. Туда я был готов хоть сейчас.
– Мне хочется снова туда поехать, – признался я Лее.
– Это нормально. Есть такие места, – ответила она. – Иначе зачем я туда езжу всю свою жизнь? И хочу, чтобы мой ребенок был крещен в той церкви.
– Они успеют? – спросил я.
– Нет, конечно. Кто когда успевал с реставрацией? Но падре сказал, что может провести крещение в саду, – ответила Лея.
– А ты ему сообщила, что я – вроде как будущий крестный отец – не католик? – уточнил я.
– Нет. Это важно? – отмахнулась Лея.
– Ну, если бы мне пришлось принимать иудаизм и делать обрезание, было бы важно, – хмыкнул я.
Лея вдруг резко затормозила.
– Я тебя очень люблю, правда. Ты самый лучший. Ты мне очень помогаешь! – заявила она и начала обниматься и плакать. Все это одновременно, так что я не успевал реагировать.
– Лея, у нас еще остались чипсы, – напомнил я. – Их стоит съесть, пока мы не доехали до дома и Жан не увидел пакет. И перестань меня обнимать, или я не знаю, что он со мной сделает из ревности. – Я как мог пытался успокоить Лею.
– Ты лучший. Твоя девушка будет с тобой счастлива! – воскликнула Лея.
– Почему ты в этом уверена? – удивился я.
– Ты умеешь насмешить, – ответила она.
Когда Лея подвезла меня к дому, на улице нас уже ждал Жан. Лея все же кинулась ко мне на шею.
– Ты опять с ним обнимаешься? – воскликнул Жан возмущенно.
– Прости, это эмоции беременных женщин, – ответил я. – Мы только с кладбища вернулись.
– С кладбища? Зачем ты поехала на кладбище? – изумился Жан и забыл, что еще хотел сказать. Пока Лея успокаивала его, я выгружал из салона машины пакет с мусором, в котором лежали обертки от шоколадок и всем тем, что категорически запрещено есть беременным женщинам. К счастью, удалось все незаметно выбросить в мусорный бак. Иначе Жан точно бы устроил скандал.
Мне не пришлось открывать квартиру своим ключом – дверь была открыта.
– Я взял твой ключ, – объяснил Жан Лее, которая пыталась возмутиться.
В доме стоял бедлам. Что-то готовилось, пеклось. Ясмина носилась между квартирами.
– Что мы пропустили? – уточнила Лея.
– О, вы все пропустили! – ответил Жан. – Мальчики нашли отца нашего хозяина! Настоящего!
– Вот! Письмо! Мы открыли коробку, но не выносили ее с балкона! – встретил меня восторженно Андрей. – Этот Воронов спрашивает, когда родится ребенок, что нужно купить для младенца? Разве это не доказательство?
– Не обязательно. Воронов мог быть просто хорошим другом, который решил помочь в трудную минуту, – ответил я. – Он же не говорит прямо, что является отцом и должен нести ответственность за ребенка?