– О, какой прекрасный человек! – воскликнул Жан. – Если ему не хватает историй, я тебе расскажу! И вот что – ты должен принять католичество! Если ты ни во что не веришь, это плохо. Человек не может жить без веры. Я не хожу в церковь, но я верю! Даже стал молиться! За мою Лею каждый день молюсь. Нет, ты просто обязан принять католичество!
– Я не могу, Жан, даже ради вас не могу. Вера – это ведь внутреннее чувство или то, что идет из семьи. У меня такого никогда не было. Я вас очень всех люблю, но не требуйте от меня невозможного. Я не приму католичество и, если честно, считаю, что у вашего ребенка оба крестных должны быть из вашего круга. Постарайтесь убедить в этом Лею. А я всегда буду рядом, пока меня не выселят из квартиры. И пока смогу жить в вашем городе, – ответил я.
– Да, конечно, это правильно, – ответил Жан и начал выкладывать свой знаменитый ростбиф на салат вторым слоем, что явно не предвещало ничего хорошего. Жан всегда настаивал, что в салате должно быть четыре куска ростбифа и ни кусочком больше. А сейчас он уже восьмой выкладывал. Жан отвернулся к плите и вытер слезы. Не хотел, чтобы я видел.
– Поехали, довезу тебя до вокзала. Заодно расскажу Латифе, как приготовить мясо. У меня случайно с собой оказались несколько стейков, – объявил Жан.
Мы доехали до вокзала. Латифа прижала к своей необъятной груди сначала меня, а потом Жана. Тот чуть от страха не обмочился, когда Латифа к нему приближалась, а потом стискивала в объятиях. Любой бы перепугался, если бы к нему прижимались пистолетом, дубинкой, наручниками и, кажется, еще ножом. Жан выдал гостинцы. Латифа еще раз его обняла и пообещала, что забежит на рынок – за обрезками для ее малыша.
– Малыша? Зачем ему обрезки? Я дам вам лучшее мясо в городе! Ребенок должен хорошо питаться! – горячо заявил Жан.
– О! Я так рада, что вы присматриваете за мальчиком! – Латифа снова обняла Жана и показала на меня. – Он был совсем больной, когда только сюда приехал. А сейчас я за него спокойна. Вы правы, дети должны хорошо питаться.
– Какая удивительная женщина, – выдавил из себя Жан, когда мы ехали с вокзала.
– Да, вы ей точно понравились, – рассмеялся я. – Ждите ее на рынке и считайте, что вы теперь под ее охраной. Если вы понравились Латифе, это навсегда.
– И чего ты хихикаешь, будто знаешь то, чего не знаю я? – уточнил Жан. Кажется, он все еще удивлялся, что выжил после жарких объятий Латифы.
– Малыш – это ее кот. Мейнкун. Она его подобрала на вокзале крошечным котенком и выходила. Только тот вымахал до размеров собаки. Страшный зверь. Говорят, кошки не такие преданные, но ее Малыш может растерзать любого за свою хозяйку. Так что лучше подготовить для него хорошие обрезки, – рассказал я.
На следующее утро Жан появился на моем пороге совсем рано. Даже опередил Ясмину. Он сразу пошел на кухню и начал громыхать посудой.
– Что-то случилось? – уточнил я, выползая из кровати.
– Меня могут посадить в тюрьму! Вот что случилось! И на кого я оставлю мою Лею и ребенка? Ты обязан о них позаботиться! – объявил Жан.
– В тюрьму? Вы кого-то отравили? – я пытался пошутить.
– Вот сейчас лучше помолчи! – воскликнул Жан. – Как ты мог даже подумать? Отравил! Еще раз такое скажешь, тогда да, точно тебя отравлю! А когда предстану перед господом, так ему и скажу – Саул сам виноват, раз сомневался в качестве моего ростбифа! Ха, да мой бекон лечит, чистое лекарство! И это не я сказал! Это ты мне сейчас скажешь, когда съешь омлет с беконом!
– Да, я все понял, не сердитесь, пожалуйста, – я поспешил извиниться. – Но почему вам грозит тюрьма?
– Потому что я не хочу, чтобы мой ребенок упал и разбил себе голову, вот почему! – Жан отбросил нож и сел на стул, забыв на плите уже готовый омлет. А он вообще-то терпеть не мог оставлять готовую еду на сковороде. Значит, произошло что-то действительно серьезное.
Я потерял логическую связь и уже собирался задать вопрос, при чем тут еще не родившийся ребенок и его уже разбитая голова, но мне не пришлось. В квартиру ворвалась Лея:
– Жан! Что ты устроил в моем доме? Ты хоть знаешь, что я чуть не переломала себе ноги! О, что это у тебя, омлет с беконом? Саул, ты уже ел? А я нет! Потому что кто-то решил устроить мне канавы в моем собственном дворе! – Лея накинулась на тарелку с омлетом. Жан заботливо положил ей все. Мне же оставалось довольствоваться куском хлеба с остатками грудинки. Впрочем, я не жаловался. Грудинка у Жана была потрясающей, и раньше я не мог себе ее позволить. Слишком дорогая. А теперь вот – ем на завтрак и еще мысленно жалуюсь, что мне омлет с беконом не достался. Мама бы сейчас возмутилась: «И где твоя благодарность?» Она почему-то считала, что я расту неблагодарным человеком. Не знаю, почему она так решила. Наверное, опять с отцом путала.
– Жан говорит, что его посадят в тюрьму, – заявил я Лее.
– О, конечно, там ему самое место! Устроить такое! Да я тебя лично в камеру провожу! – ответила Лея, доедая омлет. – Можно мне кофе?
– Дорогая, тебе нельзя, – заметил Жан.
– О господи, давай ты уже немножко посидишь в тюрьме и оставишь меня без нравоучений. Ну хотя бы глоточек. Саул, можно я у тебя отхлебну? – Лея захватила мою чашку и отпила сразу половину.
– Какое счастье! – заявила она, закрывая глаза.
– Так что с тюрьмой и канавами во дворе? – спросил я.
– Ты даже не представляешь, как я перепугалась, когда вышла во двор. Еще вчера он был нормальным, а сегодня утром весь изрыт вдоль и поперек! Как будто случилось нашествие кротов! – рассказала Лея.
– Я всего лишь хотел, чтобы мой ребенок не упал и не разбил себе голову! – объявил Жан.
– Твой ребенок еще даже не родился! С чего он должен падать и разбивать голову? Это я могла упасть! – воскликнула Лея.
Из их рассказа я понял, что речь шла о дереве, росшем на соседнем участке. Дерево было старое и давало обширную тень на задний двор Леи. Из-за этого у нее не росли цветы и вообще ничего не росло в той части. Только страшного вида ядовитые грибы. Она много раз просила соседа как-то подстричь дерево, но тот категорически отказывался. Говорил, что у него на участке нет никакой тени, никаких ядовитых грибов и цветы прекрасно растут. Конечно, так оно и было, поскольку дерево своей кроной заслоняло участок Леи.
Но потом стало хуже – дерево так активно пускало новые корни, что они стали ползти по участку Леи. И несколько раз она действительно о них спотыкалась. Корни разрастались, причем именно на участке Леи. Сосед, которому Лея показывала корни, по-прежнему отказывался что-либо предпринимать. А еще вызвал полицию с жалобой на Лею. Мол, та ему угрожает. Лея объяснила про дерево, показала ядовитые грибы и корни. Но сосед подготовился – нашел документ, согласно которому дерево нельзя было уничтожать и даже подрезать ветви, поскольку ему было больше пятидесяти лет. А в этом случае оно находилось под охраной защитников природы, заступников лесов, полей и прочих организаций. Сосед был несказанно рад этому обстоятельству. Лея махнула рукой и на соседа, и на дерево. Потом появился я, потом она узнала о беременности. Стало не до дерева. Но тут всполошился Жан. Он тоже изучил закон и выяснил, что с деревом они по закону действительно ничего сделать не могут, а вот с его корнями, разросшимися не по родному, так сказать, участку, могут поступать, как захотят. И Жан их беспощадно обрубил. Корни вросли глубоко, поэтому остались канавы и рытвины.
– Я не успел! Участок надо просто засыпать землей, я уже все заказал! – успокаивал Жан Лею. – Но теперь мой ребенок сможет спокойно бегать по двору!
– Если все по закону, тогда почему вам грозит тюрьма? – не понял я.
– Если сосед докажет, что дерево засохло из-за того, что я обрубил корни, мне грозит или штраф, или тюремное заключение, – ответил Жан.
– Тогда пока вам не о чем беспокоиться, – ответил, рассмеявшись, я. – Дерево сразу не засохнет. Пару лет в запасе у вас точно есть. А потом уже сложно будет доказать, отчего именно оно умерло.
– Откуда ты знаешь? – удивился Жан.
– Из школьного курса ботаники, – удивился я, – разве у вас это в школах не проходят? Часть корней находятся на участке соседа. И даже если дерево пустило корни на ваш, основной частью его корневая система находится на родном участке. Так что дерево в ближайшее время точно не умрет.
– Лея, давай мы заставим его принять католичество! Ты договоришься с падре, а я буду его держать во время крестин! Пусть он станет крестным нашего сына! – воскликнул Жан.
– Или дочери, – заметила Лея.
– Сына, – заметил я, не подумав.
– Ты знаешь, кто у нас будет? – спросил у меня Жан, глядя на меня так, будто я ясновидящий или оракул.
Я кивнул.
– Откуда он может знать? Он не УЗИ! – воскликнула Лея. – Врач сказала, что еще не видно! Слишком рано!
– Так, говори, что ты уже знаешь, чего мы не знаем! – Жан стоял надо мной со своим знаменитым шеф-ножом, с которым, кажется, даже спал.
– Это деревенские приметы, ничего такого. Не научный подход, – пытался отговориться я.
– Говори! Или ты больше не получишь от меня ягненка! А я знаю, как ты его любишь! – объявил Жан, нависая надо мной с ножом.
– А если мое предсказание сбудется? – я опять пытался пошутить, но Жан не понял.
– Ты будешь есть грудинку до конца моих дней. Или до конца своих дней! Лично буду приносить тебе ростбиф на завтрак! И ягненка, конечно же! – воскликнул Жан.
– Дорогой, успокойся уже и отстань от мальчика, – попросила Лея, но Жан уже вошел в раж.
Мне пришлось уступить, иначе он бы меня зарезал. Покромсал на бекон.
– Это полная ерунда, я в это не верю, – начал рассказывать я. – Но часто встречал в книгах. Раньше ведь не было УЗИ и других технологий. Верили в приметы. Тоже своего рода наблюдения. Ничего большего. Просто развлечение. Мне кажется, Лея права, сейчас еще рано определять пол ребенка.
– Ничего не хочу слышать. Давай говори свое предсказание, – потребовал Жан. Лея закатила глаза. Мол, лучше не спорить. Потом разберемся.