Из писем было непонятно, догадалась ли Стефания о том, что ее Алессандро больше не ее. Она резко оборвала переписку. Неизвестно, написала ли ей Луиза, объясняя, что произошло. Но судя по последующим событиям, Стефания все поняла. Она не прислала гневного письма, не обвиняла, не проклинала. В последнем письме была лишь одна строчка: «Если мой Алессандро счастлив, я тоже за него счастлива».
Выходило, что Стефания, узнав о том, что ее муж снова женился и успел стать отцом, решила, что имеет полное право устроить свою жизнь. Тем более выезд за границу из страны Советов теперь стал практически невозможен. Раз для Алессандро брак, заключенный перед Богом, не имел никакого значения, значит, и она имеет право на новый. Видимо, так она рассуждала. Или ей было просто больно и обидно, и она приняла предложение, которое не заставило себя ждать, – от Воронова. Спустя год после свадьбы она родила сына, которого назвала Александром. А в честь отца ребенка или первого мужа, которого любила всем сердцем, никто уже не узнает. Но наш хозяин действительно был рожден в законном браке. И вырос в семье, где его бесконечно любили – и мать, и отец. Александр, судя по всему, пережил годы репрессий, войну, умер в своей постели, Стефания больше не вышла замуж. Только уже в новые времена, совсем в пожилом возрасте, попросила сына привезти ее в тот самый город, где прошло счастливейшее время молодости. Сын исполнил пожелание матери, только ее жизнь закончилась раньше, чем она смогла вернуться.
– Это был он, теперь я поняла, – вдруг сказала Джанна, нарушив молчание. – Этот Воронов.
…– Да, это был он, – на пороге появилась мама Джанны София, которую бережно держал под руку Жан. – Давайте я расскажу все сама. Это моя история.
Все продолжали молчать. София, тяжело вздохнув, продолжила:
– Мама не была счастлива с отцом. Она его действительно очень любила, но он ее нет. Отец играл, как сейчас говорят, это болезнь – игромания. Все заработанные деньги он проигрывал в карты. Потом начал делать ставки. Ему было все равно, во что играть. Мама разрывалась, пытаясь заработать. Она до последнего дня стояла на рынке. Но нам всегда не хватало даже на самое необходимое. Отец занимал деньги у родственников, но и они в конце концов перестали давать ему взаймы. Он страшно злился и обвинял во всем маму. Твердил, что лучше бы уехал с «этой русской», она никогда ему ни в чем не отказывала. Мама прятала деньги, но отец все равно их находил. Он не был добрым человеком. Нет, он не бил маму, но она все время чувствовала себя униженной. Он без конца ее сравнивал с этой Стефанией и, когда напивался, твердил, что моя мама испортила ему жизнь, женив на себе. Мама была бесконечно доброй и нежной. На рынке ее все любили. Но с отцом она становилась другим человеком – запуганной, несчастной. Отцу все в ней не нравилось – не такая стройная, не такая красивая, не такая изысканная. Простушка, одним словом. Он грезил своей Стефанией. Говорил, что с ней у него была бы другая жизнь. И когда она вернется, он нас тут же бросит. Но Стефания не возвращалась. Мама выходила замуж уже беременной, что скрыли от всех родственников. И отец ей этого так и не смог простить. Не верил, что мама забеременела от него. Стефания ведь не забеременела. Он бесконечно мечтал о путешествии на корабле, о поездке в Россию, не понимая, что его там ждет, строил безумные планы, а мама мечтала о спокойной жизни. Отец не хотел работать, считал себя выше того, чтобы влиться в семейное дело и стоять на рынке. Мы тяжело жили. Мама с папой без конца ругались. Я не была такой, как Алекс – не была рождена в любви. Если бы не мамина беременность, мой отец на ней никогда бы не женился. Он ее не ценил, не берег, не был ей верен.
Но иногда у нас наступал настоящий пир. Отец, уже пьяный, приносил кучу денег и бросал купюры на стол. Говорил, что выиграл на скачках, или в карты, или где-то еще. Ему повезло. Мама прятала деньги, пыталась экономить. Не знаю, верила она или нет, что деньги получены от выигрыша или отец опять влез в долги. Наш дом давно находился под залогом. Родители, братья и дяди мамы, владевшие бизнесом, не хотели иметь дело с моим отцом. Если честно, мы тогда жили совсем впроголодь. Если бы не рынок и знакомые, которые подкармливали меня и маму, передавали одежду, не знаю, как бы мы выжили. И вдруг мама сказала, что все. Больше не хочет так жить. Заявила, что отец может собирать свои вещи и убираться, куда захочет. Она подает на развод. Да, это будет непросто, долго, но у нее больше нет сил его терпеть. Папа тогда закричал, а мама, наоборот, говорила спокойно, даже жестко. Я никогда ее такой не видела, у нее даже голос изменился. Она меня отправила в комнату и велела не высовываться. Но я все подслушала, конечно.
Мама сказала отцу, что требует развода – в то время город административно уже подчинялся Франции и расторжение брака было возможно. Отец начал кричать, что мама никогда не сможет с ним развестись, ведь он хозяин дома. Мама показала отцу какой-то документ. Отец его прочел и отвесил маме увесистую пощечину. Это было впервые. Я так испугалась, что дышать не могла от ужаса. Отца трясло, а мама, держась за горящую щеку, продолжала говорить спокойно. Она по документам остается хозяйкой дома, отец не имеет права даже на клочок в огороде, так что пусть не пробует это обжаловать. А еще мама может выплатить отцу приличную сумму, если он никогда, ни при каких обстоятельствах больше не напишет Стефании. Никак ее не побеспокоит, просто исчезнет.
– И как ты это проверишь? – хорохорился отец.
– Я не буду проверять. Другие люди займутся, – ответила мама. – Я уже подписала такой же договор. Что никогда не попытаюсь связаться со Стефанией.
– Ты продала дружбу за деньги? – отец все еще пытался сделать виноватой маму.
– А сейчас ты за деньги предашь свою великую любовь, – ответила спокойно мама. На самом деле, я видела, как трясутся ее руки. Но она больше не была похожа на мою маму – забитую, закомплексованную, униженную, вечно страдающую. И была этому очень рада. Я не понимала, почему она столько лет позволяла отцу обращаться с собой, как с тряпкой, почему терпела? Почему вообще позволяла ему сравнивать себя с кем-то еще?
Отец тогда ушел, но сказал, что так этого не оставит. Но мама пошла до конца. Через что ей пришлось пройти, даже представить себе не могу. Это сейчас просто развестись, а тогда было равносильно концу жизни. Многие жили в других семьях, оставаясь в законном браке, чтобы не вовлекаться в бюрократические процедуры.
– Какой кошмар. Я этого не знала. – Джанна закрыла лицо руками. – Бабушка никогда слова плохого не сказала о дедушке.
– Она не хотела, чтобы я или ты его ненавидели. Защищала нас от такой памяти, – призналась София. – Но я думаю, что отец и вправду был несчастным человеком. Его зависимость от игр, его долги – от того, что он так и не обрел себя настоящего. Он продолжал жить в мечтах. В которых у него в этой России была прекрасная богатая жена, ему не приходилось работать и выживать. Он же не понимал, что такое Советский Союз. Наверняка тоже был потрясен отъездом Стефании и не мог ей этого простить. Да, я думаю, он ее все время ждал. И, наверное, именно ее любил всем сердцем. На маму его чувств уже не хватило. У них со Стефанией был хоть и короткий, но очень страстный роман. Они оба горели, были невероятными – красивыми, легкими. С ними хотелось находиться рядом, подпитываться этой энергией. А мама не смогла заменить тот огонь, который разжигала в отце Стефания. Мама была обычной, очень доброй женщиной. Дальше нашего городка вообще никуда не выезжала. Наверное, отец мечтал о другой жизни – посмотреть мир, бесконечно путешествовать. Я думаю, ему было очень горько, что все его планы разрушились в один день, когда Стефания объявила, что уезжает на родину. Да, она не могла оставить больных родителей. И никто тогда не знал, как Алессандро мог въехать в СССР, для этого нужно было собрать много бумаг, а времени у Стефании не было. Это для него стало настоящим ударом. Его жизнь покатилась под откос.
– Бабушка никогда не рассказывала, как он умер, – заметила Джанна.
– Попал под машину. Был сильно пьян, – ответила София. – Все полученные тогда деньги он быстро проиграл и пропил.
– Э, простите, вы сказали, что поняли – это Воронов, – подал голос Мустафа. Я же говорю, мальчик быстро соображал. – То есть этот Воронов заплатил вашей маме за то, чтобы она оборвала связь со Стефанией? И он же помог выкупить дом? И деньги для Алессандро тоже от него? Но как такое возможно? Тогда ведь не было переводов, карточек и обменников. Он что, рублями заплатил?
– Да, это так, – кивнула София, – мама напрямую об этом никогда не говорила, но я уверена, что так оно и было. Воронов заплатил. Конечно, не рублями. Я была маленькая, но помню, как на пороге однажды появился очень странный человек. Они сидели с мамой на кухне. Он положил на стол какие-то камни. Мама ахнула. Думаю, это были бриллианты, возможно из фамильных драгоценностей, которые Воронов смог передать.
Свою часть сделки она выполнила. О Стефании больше никогда не заикнулась. Только те подарки со свадьбы и эти письма так и не смогла выбросить. Возможно, оскорбление, которое бросил ей в лицо муж, что она продает дружбу, засело у нее внутри. И считала себя виноватой. Я не знаю. Теперь уже никто не узнает.
– Получается, наш хозяин все равно связан с вашей семьей, – продолжал говорить Мустафа. Лучше бы он помолчал сейчас, честное слово. Но этот мальчик никогда не умел вовремя прикусить язык. – Алессандро – первый муж мамы Воронова, а ваша мама – его вторая жена.
– Получается, что так, – ответила София.
– А у этой связи есть какое-то название? – спросил Мустафа у меня.
– Нет. Они друг другу чужие люди, связанные лишь общей историей, – пожал плечами я.
И тут я услышал горький плач Леи.
– Что случилось? – ахнул я.
– Как ты все это напишешь хозяину? – всхлипывала она. – Получается, что ты свою работу сделал и теперь он тебя выселит! Я ему ничего не скажу. Давай сделаем вид, что ты еще роешься в коробках! Я не хочу тебя отс