и так держится лишь чудом: столько на него навалилось - обрушит на меня свой слепой ветхозаветный гнев. Эти приступы ярости я воспринимал не как жестокость, а как исконное, дарованное ему навек право. Даже Альберт - а он уже был юристом, работал в "Петле", - и тот терпел стариковские колотушки, он клокотал от злобы, глаза у него бешено выкатывались из орбит, и тем не менее он их сносил. Никто из нас не считал отца жестоким. Зарвался - получай свое.
В кабинете Филипа свет не горел. Когда я взлетел по лестнице, дверь с непрозрачным звездным стеклом оказалась заперта. Стекло в морозных узорах тогда было редкостью. В уборных и прочих подобного рода местах в окна вставляли замутненные звездочками стекла. Марчек - сегодня его сочли бы вуайеристом - тоже в сердцах ушел. Я сорвал его эксперимент. Я подергал двери, одну, другую в надежде - вдруг мне повезет и я проведу ночь на обитом кожей смотровом столе, где еще недавно возлегала обнаженная красавица. Вдобавок из кабинета я мог позвонить. Нельзя сказать, чтобы у меня не было друзей, но таких, которые могли бы мне помочь, среди них не имелось. Да я и не сумел бы объяснить им, в какую передрягу попал. Они решили бы, что я представляюсь, разыгрываю их. "Это Луи. Тут одна шлюха стащила мою одежду, и я застрял в Норт-Сайде без гроша в кармане. На мне женское платье. Ключей от квартиры нет. Добраться домой не на что".
Я добежал до аптеки - посмотреть, не там ли Филип. Он иногда играл пять-шесть партий в покер в комнате за аптекой - пытал счастье перед тем, как сесть в трамвай. Я знал Кийяра, аптекаря, в лицо. Он меня не помнил да и с какой стати ему меня помнить? Кийяр сказал:
- Чем могу служить, барышня?
Неужели он и впрямь принял меня за девчонку, побродяжку или цыганку из тех, что раскидывают таборы перед магазинами, пристают к прохожим, предлагая погадать? Они сейчас разбрелись по всему городу. Но даже цыганка не обрядилась бы в такую погоду вместо пальто в стеганую ночную кофтенку из синего сатина.
- Скажите, не у вас ли доктор Фил Хаддис?
- Зачем вам доктор Хаддис - у вас зуб болит или что?
- Мне необходимо его увидеть.
Аптекарь был низенький крепыш, его круглая как шар лысая голова производила впечатление болезненно незащищенной. Благодаря этому, казалось мне, он способен учуять малейшие признаки смятения. Вместе с тем глаза Кийяра за стеклами очков хитро поблескивали, и, судя по наружности, если ему что втемяшится, его нипочем не переубедить. Но вот странность - ротик у него был крошечный, губки ребячьи. Он провел на этой улице сколько-сколько? Сорок лет? За сорок лет можно такого навидаться, что тебя уже ничто не удивит.
- Вы записались на прием к доктору Хаддису? Вы у него лечитесь?
Он знал, что у меня дело частного свойства. И я не лечусь у Филипа.
- Нет. Но раз уж я здесь, доктор Хаддис наверняка захочет меня увидеть. Могу я поговорить с ним минутку?
- Его здесь нет.
Кийяр удалился за решетчатую перегородку рецептурного отдела. Необходимо во что бы то ни стало удержать его. Куда мне кинуться, если он уйдет? И я сказал:
- Это очень важно, мистер Кийяр.
Он ждал, чтобы я раскрыл карты. Я не хотел ставить Филипа в неловкое положение, дав повод для сплетен. Кийяр молчал. Должно быть, ждал, что я скажу дальше. Он, надо думать, гордился тем, что из него лишнего слова не вытянешь - могила. Чтобы пронять его, я сказал:
- Я попал в передрягу. Я оставил записку доктору Хаддису, но по возвращении разминулся с ним.
И тут же понял, что дал маху. Аптекарей вечно осаждали просители. Пилюли, снадобья, блеск огней, реклама лекарств притягивали чокнутых бродяг и попрошаек. И каждый из них говорил, что с ним приключилась беда.
- Вы можете обратиться в участок на Фостер-авеню.
- В полицию, что ли?
Я уже думал об этом. Я, разумеется, мог бы рассказать полицейским, в какую переделку попал, и они задержали бы меня до тех пор, пока не проверят мой рассказ и кто-нибудь не явится забрать меня. Скорее всего это будет Альберт. То-то он порадуется. Скажет: "Ну ты и блудливый щенок". Будет подлизываться к полицейским, смешить их.
- Мне до Фостер-авеню не дойти - я замерзну. - Так я ответил Кийяру.
- А полицейская машина на что?
- Что ж, раз Фила Хаддиса в аптеке нет, может, он где-нибудь по соседству. Он, как правило, не сразу идет домой.
- Иногда он ходит на бокс в заведение Джонни Кулона. Но матчи так рано не начинаются. Попытайте счастья в забегаловке дальше по улице, на Кенмор. Она в полуподвале, вход с торца. На дверях парень по кличке Лось.
Он не предложил мне ни цента из кассы. Скажи я ему, что со мной стряслась беда и что Филип - муж моей сестры, не исключено, он и дал бы мне денег на трамвай. Но я не открылся ему, а раз так - расхлебывай свои неприятности сам.
На выходе я обхватил себя руками, толкнул плечом дверь. С таким же успехом я мог бы выйти и нагишом. Ветер хлестанул меня по ногам, и я припустил изо всех сил. К счастью, бежать было недалеко. Посреди квартала торчал железный обрезок трубы с лампочкой на конце. Он бросился мне в глаза, едва я пересек улицу. Отыскать незаконные заведения, где торговали спиртным, было проще простого: на это и рассчитывали. По бетонным ступенькам - сколько их было: четыре, пять? - я спустился к двери. Окошечко открыли прежде, чем я постучал, - вместо глаз привратника в нем показались зубы.
- Вы Лось?
- Угу. А ты кто?
- Я от Кийяра.
- Входи.
Ощущение было такое, словно я проваливаюсь в просторный, теплый, выложенный плиткой погреб. Какое-то подобие бара, немногочисленные полки, краны, несколько столиков, позаимствованных из кафе-мороженого, стулья с проволочными спинками. Если выглянуть из полуподвального оконца, глаза оказались бы вровень с землей. Но оконце здесь было замазано варом. Впрочем, смотреть тут было бы и вовсе не на что: двор, деревянное крыльцо, бельевая веревка, провода, задворки с грудами золы.
- Откуда путь держишь, сеструха? - сказал Лось.
Впрочем, кто здесь был Лось? - никто. Бармен - а он-то всем и заправлял - подозвал меня и спросил:
- В чем дело, голуба? Тебя послали что-то передать?
- Не совсем так.
- Вот оно что. До того приспичило выпить, что ты прямиком из постели, даже не одевшись, мотанула к нам?
- Нет, сэр. Я ищу одного человека... Фила Хаддиса здесь нет? Зубного врача?
- У нас всего один посетитель. Это не он?
Это был не он. Сердце мое упало ниже некуда.
- А он не пьянчуга, тот, кого ты ищешь?
- Нет.
Пьянчуга восседал на высоком стуле, свесив ноги-палки, уронив руки, приклеившись щекой к стойке бара. Бутылки, стаканы, пивная бочка. За спиной бармена красовалась панель, отодранная от стены какой-то квартиры. В нее было вделано высокое зеркало - положенный на бок овал. С трубы свисали закрученные штопором ленты серпантина.
- Вы знаете этого зубного врача?
- Может, знаю. А может, и нет, - сказал бармен.
Это был неопрятного вида верзила с длинным лицом - чем-то он походил на кенгуру. Длинным лицом в сочетании с брюхом - вот чем. Он сказал:
- К нам в это время мало кто ходит. Обеденный час, сам понимаешь, мы ведь что - квартальная пивнушка.
Это был всего-навсего погреб; так же как и бармен был всего-навсего грек, томящийся скукой облом. Так же как и я сам, Луи, был всего-навсего голый юнец в женском платье. Если поименовать вещи по-простому, от них практически ничего не останется. Бармен - теперь все зависело от него вытянул голые руки, уперся ими о стойку. В погребе пахло дрожжами с примесью спиртного. Он сказал:
- Ты живешь по соседству?
- Нет, до нас отсюда час езды на трамвае.
- Точнее.
- В районе Гумбольдт-парка.
- В таком случае ты не иначе как украинец, швед или еврей.
- Еврей.
- Да уж кто-кто, а я Чикаго знаю. И ты в таком виде не из дому сюда явился. Да ты за десять минут превратился бы в ледышку. Такая одежка в самый раз для спальни, для зимы она не годится. Потом, ты и фигурой на дамочку не похож. Бедер никаких. И что ты там руками прикрываешь, не буфера ведь? То-то же. С чем пришел, ты не из этих, из мафродитов? Я тебе так скажу - и в депрессии не все худо. Не будь ее, нам бы нипочем не узнать, какие чудные дела тут творятся. Но вот что ты барышня и что твое сокровище при тебе - этому я ни в жизнь не поверю.
- Тут вы попали в точку, но дело не в этом, а в том, что у меня нет ни гроша - трамвайный билет купить не на что.
- Кто тебя облапошил - баба?
- Я разделся у нее в комнате, а она хвать - и выбросила мои вещички из окна.
- Нагишом за ней не побежишь - вот почему она велела тебе раздеться... Будь я на твоем месте, я б ее сграбастал и повалил. А ты небось даже не поимел ее.
"Даже не..." - повторил я про себя. И почему я не опрокинул ее на кровать прямо в шубе, едва мы вошли в комнату, не задрал ей юбку, как сделал бы он? Потому что ему это на роду написано. А мне - нет. Мне это не дано.
- Значит, вот оно как. Тебя мастаки облапошили, причем она работала не одна. Она тебя заманила. По тебе сразу видно, что тебя надуть ничего не стоит. Еврейчикам не положено путаться с этими мерзавками профурами. Но когда вы вырываетесь из дому, вам не хуже других хочется погулять вволю. Вот так-то. И где ты выкопал это платье в таких здоровущих розах? Видать, потоптался-потоптался там, торчалка торчит - тут впору что угодно на себя нацепить. Она хоть ничего из себя?
Ее груди, когда она лежала на столе, не потеряли формы. Не обвисли. Сдвинутые ляжки круглились навстречу друг другу. Черные примявшиеся волосы. Да, красотка, ничего не скажешь.
Как и аптекаря, бармена забавлял юнец, попавший в переплет, в замызганном платьишке, в ночной кофтенке то ли из искусственного шелка, то ли сатина. Мое счастье, что торговля в эту пору шла не бойко. Будь в баре посетители, бармен не стал бы тратить на меня столько времени.