Вдруг я замечаю, что перед нами сидит старый подавленный человек. Он больше не понимает значения своей деятельности. Он отчаялся, больше не соответствует тому представлению, которое есть о нем у большинства сотрудников Министерства государственной безопасности.
Мои мысли витают где-то далеко, и я думаю о министре, которого я знал до настоящего момента и на которого совсем не похож человек передо мной. Мильке тоталитарно руководит министерством. Его слово имеет силу, чье-либо еще — никогда. Некоторых людей он вообще не знает. И хотя он со всеми на «ты» и обращается иногда по фамилии, никому не придет в голову мысль общаться с ним, используя привычное для партии «ты». Лишь Маркус Вольф, Ганс Фрук и некоторые старожилы контрразведки используют это доверительное обращение.
Холерик Мильке отчитывает за все, что не соответствует его представлению, независимо от того, говорите вы с ним по телефону или в личной беседе. В 1983 год, когда я дослуживаюсь до членства в Коллегии министерства, некоторые меня предупреждают: будь готов ко всему. В 1979 году после бегства Штиллера он буйствует по телефону, поливает нас грязью перед Главным управлением разведки, говорит, как мы глупы, что мы не в состоянии обнаружить взаимосвязей и не можем обеспечить безопасность.
Пока я являюсь руководителем Главного управления разведки, с 1986 года до конца, этих холеристических вспышек не возникает, этих «уничтоженных» других, если ему что-то не нравится, почти не наблюдается. Иногда, конечно, он снова выходит из себя. Наши служебные отношения становятся по большей части сугубо деловыми.
Каждое утро, а приходит он в министерство достаточно рано, он звонит всем ответственным руководителям и спрашивает: «Что нового?» Очень часто я отвечаю: «Товарищ министр, у нас нет ничего стоящего для доклада». В ответ — ничего, кроме бурчания, и он кладет трубку.
Мильке несомненно понимает необходимость усиления безопасности страны. Конечно, причиной тому послужила также реальная политика Запада, ярко выраженной целью которой является стереть когда-нибудь с лица земли ГДР и другие социалистические страны. Таким образом, любая выраженная в ГДР критика рассматривается как политико-идеологическая диверсия, направляемая империалистическим центром. Мильке всегда хочет точнее знать, кто есть кто. За этим стоит мнение: если знать каждого и о каждом, можно разоблачить тех кто по поручению империализма изнутри подрывает стабильность в ГДР.
Я замечаю, что в этот момент становлюсь несправедливым. Приписать все это только министру государственной безопасности — значит исказить порядок вещей, ведь эти мыс ли о безопасности были доктриной государства и партии. Притязания со стороны руководства партии на безопасность, чтобы сделать все для народа. Политико-моральное единство между народом и партией просто не допускало принятия критики и рассмотрения ее как чего-то продуктивного для общества. Сомнения в реальной политике могли исходить только от классового врага. Это было на руку государственной безопасности. Благодаря этому Мильке получил больше влияния и власти в государстве.
Дискуссия в Совете продолжается. Одни все еще воздерживаются, другие высказывают свое мнение, ничего не приукрашивая. Ясно одно, мы отправляем резолюцию президенту Народной Палаты. Короткое послание заканчивается предложением: «Мы вновь заверяем, что органы государственной безопасности решительно признают себя ответственными за обновление и поддержку социалистического общества в ГДР, а также, что будут осуществлены все необходимые для этого изменения внутри».
Ситуация внутри и вокруг Министерства государственной безопасности все больше обостряется. Я прощаюсь со своим пессимизмом и состоянием ожидания. Несмотря ни на что, моя позиция распространяется на подчиненных, ответственность за тысячи верных сотрудников вновь заставляет меня действовать Разведывательная деятельность между тем продолжается. В министерстве развивается и принимает все большие масштабы критическая позиция, особенно среди молодых сотрудников. Они больше не видят смысла в том, чтобы защищать какие бы то ни было представления, они сами хотят принимать участие в демонстрациях. И они отворачиваются от старослужащих партийных деятелей и начальников. Недовольство распространяется также и на действующую до того момента консервативную форму одежды, на запрет носить бороду, на запрет вступать на территорию Западного Берлина после падения стены.
Однако стремящиеся к порядку, дисциплине и сохранению работы сотрудники остаются в большинстве, и поэтому удается сохранить стабильность аппарата.
Глава VIIIКонец Службы
В конце ноября мы начинаем минимизировать документацию в отдельных отделах. Никто не может предвидеть, в чьи руки она попадет. Мы должны беречь свой источник 13 ноября 1989 года по предложению СЕПГ Народная Палата выбирает доктора Ханса Модрова (с единственным голосом «против») главой Правительства ГДР. В его коалиционное правительство из 28‐ми человек входят 11 выходцев из традиционных партийных блоков. В Лейпциге демонстранты впервые несут плакаты с надписью «Германия — единое Отечество». Несмотря на все дурные предсказания, перспективы нашей службы с созданием этого правительства кажется благоприятным. Министерства государственной безопасности больше не существует, но зато есть ведомство Национальной безопасности. Моего нового шефа зовут Вольфганг Шванитц, бывший зам. министра государственной безопасности. Эрих Мильке объявил 6 октября о своей отставке и назвал сначала Руди Миттига, а потом Вольфганга Шванитца своими возможными приемниками. Потом он объяснял мне почему речь не зашла о моей кандидатуре: «Шефу такого аппарата необходим опыт в контрразведке». Для меня это вовсе не проблема, я есть и буду оставаться разведчиком. Все это вчерашний день. Я оцениваю Вольфганга Шванитца очень хорошо, а знаю я его как человека и как служащего. Он именно тот человек для этой должности. Я буду поддерживать его всеми силами.
Сейчас я занимаюсь реформированием аппарата разведывательной службы. Мы начина ем сокращать кадры, переопределять часть целей и задач по-новому, а также минимизировать фонды документации и картотек. Попросту говоря: я даю распоряжения целенаправленно уничтожать документацию. Сотрудники справедливо спрашивают почему, если служба будет существовать дальше? С самого первого дня мы ожидаем, что раздраженные правозащитники ворвутся в наше здание. Но опасны не они, а агенты других секретных служб, которые действуют под их именем и целенаправленно ищут материал.
До сего момента мы еще понимаем, что не должно попасть в руки других секретных служб, однако гарантировать это на будущее не может никто, так как никто не знает, как долго еще будет существовать ГДР. Модров тем не менее говорит об ответственном сообществе, а бундесканцлер Колль представляет в конце ноября программу, десятый пункт которой звучит: объединение. Несмотря на это, мы надеемся и концентрируемся на обновление службы.
В.Шванитц
В аппарате, прежде всего со стороны более молодых сотрудников, увеличиваются недовольство, суета, спонтанные акции. Беспокойство, напряженное ожидание и неуверенность смешиваются.
Доска объявлений на первом этаже превращается в форум. Отдельные сотрудники и группы прикрепляют листочки с их мнением, другие срывают их и размещают свои взгляды. Для меня, старого офицера, эта ситуация абсолютно необычна, ситуация, к которой необходимо привыкнуть.
Молодые люди критикуют прежде всего старые кадры и требуют обновления. Первое их недовольство оборачивается против руководства партии, в котором они усматривают пособника руководства службы. Молодые партийные деятели переделывают партию в разведывательные службы. В конце ноября они организуют митинг во внутреннем дворе министерства. Этим они предваряют отставку районного комитета СЕПГ в Министерстве безопасности. Молодые сотрудники Главного управления разведки формируют ясные цели и помогают нам реформировать службу информации.
В конце ноября в Главном управлении разведки проходят собрания партийных организаций отделов Мы выбираем наших представителей, которых снова избирают на конференции делегатов Главного управления разведки делегатами на чрезвычайный съезд партии. В основных организациях Главного управления разведки изменяется соотношение между молодыми и старыми или попросту говоря между консерваторами и новаторами. Хотя молодые до конца еще не знают, чего хотят. Только одно ясно — должно быть по-другому, однако концептуально еще никто не думает. Только однажды речь идет о «преемственности власти».
На конференции делегатов в Главном управлении разведки царит совсем новый тон. Мы выбираем кандидатов по результатам обстоятельного «за» и «против». Такое мы, старики, знаем еще из 50‐х. Без каких-либо проблем я получаю в первичной партийной организации мандат для конференции Главного управления разведки, однако голоса тех, кто не хочет выбирать меня, становятся уже громче. Маркус Вольф, который после своего ухода со службы остался членом партийной организации, не ввязывается в дискуссию. По праву. Его выступление 4 ноября 1989 года на Александерплатц отмечают все. Он получает большинство голосов. Некоторые из его сторонников отклоняют мою кандидатуру. В то же время многие борются за мандат для меня в открытой дискуссии. Всего лишь с незначительным большинством голосов мне удается обойти. Я воспринимаю это как победу. Не мое служебное положение. не партийная функция, не мое воинское звание являются решающими, только моя личность. Дискуссию по поводу моей персоны я расцениваю как предупреждение, а также как поручение покинуть накатанные рельсы и присоединиться к новому. Перестройка и гласность наступают также и в Главном управлении разведки.
Но никто не ставит вопрос о существовании ГДР, никто не требует роспуска СЕПГ. Большинство требует обновить государство и партию демократически и социалистически, освободиться от сталинизма и догматизма. Сюда же относится самостоятельная, независимая разведслужба под демократическим контролем, обязанная не только одной лишь партии.