Около 2‐х часов утра мы расходимся. Готтхольд Шрамм и я идем еще немного вместе, дабы оценить услышанное. Важно то, что господа выразили понимание наших усилий. Распространяется ли эта позиция также и на других правозащитников?
Напряженные, не обольщая себя слишком большими надеждами, Готтхольд Шрамм и я собираемся в начале февраля на встречу с генерал-полковником Фритцем Петером, уполномоченным правительства Ульрихом Шретером, Готтфрида Форка и правозащитником Вернером Фишером. Мы делимся своими представлениями о структуре, постановке задач и численности новой службы разведки.
Ульрих Шретер ходатайствует о существовании разведслужбы, но критикует названное мною количество сотрудников. Он требует изменить его с 2000 до 1000. Наша будущая задача для него — это, прежде всего разведка в области науки, техники и экономики. Вернера Фишера мало интересует должна ли это быть одна служба или нет. Намного больше ему хочется знать: сотрудничаем ли мы с британскими секретными службами. Он якобы чувствовал себя под их постоянным контролем во время своего там пребывания. Без нашего содействия считает он, это вряд ли было бы возможным. Эта его наивность нас обескураживает, но мы заверяем его, что никогда не работали вместе с британскими службами. Фишер нам не верит.
Реакция Фритца Петера оказалась достаточно холодной. Все-таки генерал-полковник был заместителем начальника объединенного верховного командования Стран Варшавского Договора, а позже начальником штаба Вооруженных Сил ГДР. Он говорит только одно предложение: «Только распускать, ничего не сохранять или создавать заново». Ясно, что такой человек просто так говорить не будет. Будучи уполномоченным правительства он лишь передает мнение Министр-президента. Для нас это верный знак того, что Ханс Модров, вопреки своим словам в наш адрес, больше не думает о существовании службы разведки. Несмотря на все это я пишу Министр-президенту письмо, где предлагаю подчинить службу ему напрямую и, если необходимо, отправить меня на пенсию. Но ответа на свое послание я так и не получаю.
Очевидно, шансов у нас не осталось, но мы все равно пытаемся что-то предпринять. Мы начинаем с того, что переезжаем в Хоеншенхаузен на один из объектов по Редернштрассе и забираем с собой, конечно же, все акты. В то же время мы ведем переговоры с Министром обороны Теодором Хоффманном. Мы предлагаем ему включить нашу службу в его управление разведки. Адмирал и его начальник разведки, генерал-лейтенант Альфред Краузе, чувствуют себя втянутыми в переделку. С одной стороны, они понимают наше положение, с другой, — они не хотят отягощать себя бывшими служащими Министерства безопасности. Они боятся прямо ответить «нет». Они откладывают решение этой проблемы, в надежде, что другие найдут необходимые решения. Руководство Национальной народной армии все еще живет иллюзиями. Также, как и мы, они все еще верят в дальнейшее существование их разведслужбы. Они не отказываются от этих надежд, даже когда 18 марта 1990 года Райнер Эппельманн становится Министром по разоружению и обороне в кабинете де Мезьера.
Мое указание Альфреду Краузе своевременно уничтожить акты своей службы он пропустил мимо ушей. В результате за это взялась военная разведка. Многие их разведчики были схвачены и осуждены. Очень редко такое случалось в результате предательства из рядов своих. Полковник Эберхард Леманн из главного отдела II Министерства госбезопасности (контрразведка), тесно связанный с 1‐м главным управлением Комитета Государственной Безопасности СССР демаскирует сеть внештатных сотрудников управления разведки. Много лет назад Леманн был делегирован замминистра госбезопасности Бруно Беатером на должность руководителя управления разведки в Национальную народную армию. Затем он снова вернулся в контрразведку Министерства безопасности, однако, имеющейся у него после переворота информации хватило, чтобы выдать разведчиков.
Шредеры работают докрасна
Данное мною еще осенью 1989 года распоряжение по уничтожению письменных документов должно было сократить количество обширных личных дел внештатных сотрудников. Но так как многие сотрудники не видели смысла в этих действиях, акция началась нерешительно. Только к ноябрю — декабрю уничтожение набрало нужный темп. Одной измельчительной установки в Главном управлении разведки становится недостаточно. Мы используем также и немногочисленные волк-машины. Когда в декабре Центральный «круглый стол настоятельно требует прекратить уничтожение документов, правительство отдает нам соответствующее указание. Нам остается только работать на небольших шредерах. Они кромсают сутки напролет. Если они нагреваются, сотрудники охлаждают их в холодильниках., а сами набивают измельченной бумагой мешки. Между тем аппараты вновь готовы к работе.
В декабре новый руководитель нашего ведомства, генерал-лейтенант Вольфганг Шванитц запрещает дальнейшее уничтожение письменных документов. Уже 38 лет я офицер.
Поэтому приказ — значительная составляющая моей жизни. Молча игнорировать противоречащие смыслу указания и молчаливо принимать за это время от времени похвалу, — все это относится к школе умения быть Солдатом. Несмотря на это, я в первый раз в моей жизни вместе с моими заместителями осознанно делаем с точностью до наоборот то, что приказал начальник. Мы измельчаем дальше. Мы чувствуем себя морально обязанными и ответственными по отношению к нашим неофициальным сотрудникам в ГДР и в районе проведения операций. Аппараты работают непрерывно пока основная часть имеющихся в наличии актов не упакована в виде измельченных полосок бумаги в мешки и не подготовлена для окончательного уничтожения.
Многих оперативных работников связывают с разведчиками больше, чем только деловые отношения. Очень часто их связывает дружба. Поэтому у многих есть свой высокий мотив в уничтожении актов. Пока есть возможность, они сжигают материалы в печах и каминах у себя дома, в кострах на своих дачных участках. В этом хаосе, само собой разумеется, нет места полному контролю. Как и всегда, в нашей работе все основывается на абсолютном доверии.
Лишь не многие пользуются случаем и похищают материалы, зарабатывая себе на этом капитал. Для многих разведчиков в районе проведения операций это будет иметь роковые последствия.
«Розовое дерево» и SIRA
Более роковой оказывается акция ЦРУ «Розовое дерево», которая, как и прежде, покрыта мраком. Точно никто ничего не знает, однако многие философствуют и преувеличивают, особенно средства информации. С июля по август 1993 года появляется целая куча умозаключений в газетах и журналах. «Шпигель» от 7 июня цитирует госминистра Бернда Шмидбауера под заголовком «Народ под подозрением»: «Нужный нам краешек одеяла у нас в руках, а под ним 2000 следов». «Берлинский курьер» от 23 июня сообщает: «До сих пор неизвестным путем акты попали в Бонн. Есть мнение, что их получил госминистр Бернд Шмидбауер (ХДС) в бывшем Московском КГБ.» 28 июля «Шпигель» вновь цитирует Бернда Шмидбауера. «Это касается всех слоев населения. История «холодной войны» должна быть переписана из-за огромного количества предательств и предателей». «Бильд ам Зоннтаг» ликует 11 июня: «Дрожите все, Москва сообщила имена 300 шпионов ГДР». «Берлинская газета» от 12 июля пишет: «В течение двух следующих недель будут произведены первые 200‐ 300 арестов», в том числе «50 действующих, а также бывших политиков из федерации и земель (ФРГ)». «Фокус» от 12 июля знает точный источник появления актов: «Переданные русскими в начале июля немецкому Федеральному ведомству по охране конституции документы принадлежат отделу II ГУР, в котором обрабатывались госаппарат и партии ФРГ.»
Вплоть до августа 1993 года госминистр Бернд Шмидбауер хвастается тем, что службам ФРГ удалось раздобыть акты Главного управления разведки. Но 9 августа «Шпигель» сообщает, что документы представила тайная служба США — ЦРУ. Шум собственной похвалы агента 008 в ведомстве Федерального канцлера стихает.
Мы в Главке привыкаем к горькой правде о том, что благодаря своей акции «Розовое дерево» ЦРУ заполучило наши акты в свои руки. Очевидно, к ним попала картотека со всеми данными о людях и их действиях, а также статистические данные с установками на случаи мобилизации. В следствие этого большое число разведчиков демаскированы, и это далеко не названные средствами информации 200 человек, а все 2000. Одной из самых известных жертв оказался наш источник в НАТО, Райнер Рупп. До сегодняшнего дня не ясно, когда, где, как и сколько материалов попало в руки ЦРУ. Я считал эти документы уничтоженными.
«Шпигель» (3.99 г.) и «Фокус» (5.99 г.) в один голос утверждают, что старший лейтенант Райнер Хеммани передал документы в виде микрофильмированного материала связному офицеру КГБ Александру Принципалову в Берлине-Карлсхорсте по поручению руководства разведки. Но Райнер Хеммани никогда не получал от руководства Главного управления такого приказа и поэтому не мог его выполнить.
В «Шпигеле» от 6 декабря появляется новая версия. Офицеры КГБ Принципалов и Сюбенко передали материалы ЦРУ: «Оба умерли загадочной смертью: Сюбенко (1995) и Принципалов (1997) погибли за рулем своих автомобилей, по официальной версии от инфаркта миокарда.» Это уже история, достойная Джеймса Бонда, однако ее не только обсуждают, в ней постоянно копаются, смешивают все факты. Я знал Сашу Принципалова на протяжении многих лет совместной работы и ценю его и по службе и лично. Он действительно умер от 2‐го инфаркта миокарда. А вот как именно Сюбенко мог получить наши документы, логически объяснить невозможно. 8 и 14 декабря 1999 я пишу автору обеих статей в «Шпигель», руководителю ведомства Германия II, Йохену Бельше: «В смерти офицеров КГБ Принципалова и Сюбенко нет никакой мистики, а вот в том, что из этого делает Шпигель» ее полно. Мы называли подобное — «активными мерами». Целенаправленно опубликования фальшивая информация должна отвлечь от действительного. «Шпигель», очевидно, (не сознавая того?) стал распространителем заблуждения. Ссылаться на мертвых — излюбленный метод при проведении активных мер. Далее я написал: «Никто кроме участников акции «Розовое дерево» до сих пор не знает, когда и через кого, какой материал и в каком объеме получило ЦРУ».