У Главного управления разведки, как и у Министерства безопасности, нет лобби. Кто скажет хотя бы слово о снятии обвинения с дежурного мальчика д ля битья, должен считаться с тем, что сам может попасть в переделку. Само собой разумеется, что за пределами нашего аппарата у нас есть хорошие друзья. Но они, к сожалению, уже не имеют влияние ни на что, кроме хороших слов и пожеланий. Больше всего мы ожидаем понимания и помощи от правительства. Только вот достигаем мы слишком малого. Поэтому в это время я ищу поддержки со стороны Советского Союза. С осени 1989 года генерал Анатолий Новиков, руководитель представительства КГБ, постоянно проживает в Карлсхорсте. Саша Принципалов исполняет уже давно обязанности нашего офицера связи. Обоих я хорошо знаю.
Я часто посещаю Анатолия в его служебном здании и прошу его, особенно в декабре 1989 и январе 1990 годов, сказать в Москве, что нам срочно необходима помощь. Разговор компетентного представителя Москвы с Министр-президентом Модровым, я считаю и надеюсь на это, мог бы повлиять на некоторые моменты. Анатолий считает точно также. Но несмотря на многочисленные обещания, Москва не вмешивается. Плюс ко всему она приводит неубедительные доводы. Поэтому Анатолий сам говорит с Модровым. Безрезультатно.
Советское руководство уже сдало ГДР. Однако мы еще твердо верим в нерушимую дружбу с Советским Союзом и боевое содружество с нашими советскими друзьями. Но жребий уже брошен.
На совещании в ЦК КПСС с Михаилом Горбачевым 26 января 1990 года Председатель Крючков констатировал, что ГДР больше не сохранить и политика должна взять курс на объединение Германии. Данная оценка существующего политического положения меня не обрадовала. Но тот факт, что с нами никто не захотел переговорить честно и открыто, меня очень расстроил. Это состояние сохраняется у меня очень долго.
Моя жена и я в 1990 году летим в Москву в гости к нашей дочери и русскому зятю, которые работают там в НИИ. Руководство 1‐го Главного управления приглашают нас на двухнедельный отдых в санаторий в Семеновское. И в московской гостинице, и в санатории я разговариваю с руководящими сотрудниками советских служб. Как всегда, все происходит строго по протоколу с достаточным количеством хорошей еды, многочисленными тостами. Они непрерывно клянутся в дружбе, предлагают помощь и поддержку. Генерал Геннадий Титов, на протяжении долгих лет представитель КГБ в Берлине-Карлсхорст, который провожает нас в аэропорту заверяет меня, что сотрудники органов безопасности не будут привлечены к уголовно-правовой ответственности и что пенсии нам гарантированы.
Он, к сожалению, не знает позицию Горбачева, которую тот занял в разговоре с Федеральным канцлером Колем по этому вопросу. Горбачев уклонился от ответов на конкретные вопросы Канцлера по данной проблематике и передал их решение на усмотрение Коля.
Достойно ведут себя также сотрудничающие с Главным управлением разведки офицеры связи Олег Герасимов и Володя Будахин, с их семьями я и моя жена находимся в дружеских отношениях, Александр Принципалов и Анатолий Новиков, Вадим Кирпиченко и Леонид Шебаршин. Конечно же, они тоже не всегда совсем открыты с нами, но они никогда нам не лгали. А это уже много в непростом деле тайных служб. К сожалению с «закатом» ГДР многие дружеские узы разрываются.
Многие из наших сотрудников были разочарованы тем, что советские друзья в Москве бросили нас в беде. Представители КГБ в Карлсхорсте конечно же, как и раньше заинтересованы в получении любой малейшей информации. Они хотят точно знать, что происходит в области нашей деятельности. Они очень беспокоятся о состоянии наших актов, которые не всегда защищены от доступа чужих Они охотно согласились бы взять их к себе на хранение. Конечно же мы обдумываем это, как думаем и о передаче оперативных дел. Новиков и Принципалов еще не раз спрашивают меня об этом. Генерал Юрий Дроздов делает тоже самое, когда останавливается в канун 1990 года в Карлсхорсте. Я принципиально отклоняю их предложения и распоряжаюсь не передавать никакой оперативной информации другим секретным службам, включая советские.
Для этого есть много причин: во-первых, о передаче не может быть и речи, если это не одобрит разведчик, которого это касается. Не каждый из тех, кто однажды доверился ГДР, испытывает те же чувства к Советскому Союзу. Во-вторых, мы не оставим наших разведчиков в такой нестабильной ситуации, которая сейчас развивается в Советском Союзе. В-третьих, мы не можем правильно оценить, как глубоко вражеские силы проникли в нашу сеть внештатных сотрудников.
Но некоторые руководители и сотрудники действуют по собственной инициативе. Когда я снова появляюсь в Карлсхорсте, я наблюдаю Вернера Ройча, заместителя руководителя VI отдела (переселение, документация), как он тащит в дом технические приборы, среди которых ценный цветной копировальный аппарат. Я распоряжаюсь возвратить уже доставленные приборы и внести их в список инвентаря. Никто не должен упрекнуть Главное управление разведки в криминальных действиях или присвоении имущества. Когда Ройч пытается достать советским сотрудникам КГБ нелегальные удостоверения, я запрещаю и это.
Ройч продолжает в том же духе. Он усердно ходатайствует о передаче материалов советской стороне. Свое предательство он мотивирует позднее полной этому противоположностью. Он якобы хотел предотвратить получение советской стороной материалов разведки. 23 февраля 1990 года заседает рабочая группа безопасности Центрального «круглого стола». Представитель Главного управления полковник Бернд Фишер обращает внимание на то, что необходимо гарантировать безопасность разведчиков. Итог: мы можем самостоятельно ликвидировать службу. Материал, еще имеющийся в наличии, направляют на объект на Редернштрассе. Там, в Хоеншенхаузен, был размещен ОТС Оперативно-технический сектор Министерства безопасности и отдел VIII (оперативная техника Главка).
Процесс уничтожения актов контролируют представители евангелистской церкви, а также уполномоченные центра «круглого стола», правительства и ответственные комитета по ликвидации Министерства безопасности — Ведомства по делам национальной безопасности.
Спокойная пенсия
С принятием рабочей группой безопасности Центрального «круглого стола» решения о ликвидации нашего ведомства для большинства дежурных сотрудников становится обозримым окончание их деятельности. Только 250 сотрудников переезжают с еще существующим материалом на Редернштрассе. Все оставшиеся увольняются со службы до 31 марта 1990 года согласно решению рабочей группы. Это касается и меня. Полковник Бернд Фишер, один из самых способных и квалифицированных наших руководителей, берет на себя ответственность до окончательного роспуска 30 июня. Его поддерживают опытные руководители и сотрудники. Все до последнего предателя точно исполняют свои обязанности.
В середине марта 1990 года последняя группа заканчивает переезд. Мне запрещено появляться на Редернштрассе, за событиями я наблюдаю только из дома. Мои коллеги поддерживают контакт с источниками. Отчеты, например от Клауса Курона из Федерального ведомства по охране конституции, я получаю как и раньше. Мы вместе оцениваем информацию. Я предлагаю необходимые меры.
Конечно же, всего этого недостаточно, но я все-таки горжусь тем, что сделал все для безо пасности наших разведчиков. Многие сотрудники и руководители, а также мои заместители самоотверженно препятствуют тому, чтобы имеющий течь корабль вдруг утонул в водовороте. В интересах наших разведчиков и внештатных сотрудников мы используем все возможности и трюки.
Упреки от следующего федерального уполномоченного по документам Штази, Йоахима Гаук, и некоторых правозащитников в том, что мы их обманули, не так уж несправедливы.
Освобожденный от царящей вокруг суматохи, я наконец-то нахожу время поговорить со всеми руководителями отделов, а также с некоторыми заместителями. Мы встречаемся у меня или у них дома, иногда у общих знакомых. Большинство из них я знаю уже десятилетия, мы более или менее тесно сотрудничали (работали вместе) с ними. Поэтому-то разговоры у нас ни в коем случае не последние, да и прощание не окончательное. Мы продолжаем чувствовать себя связанными друг с другом и хотим поддержать друг друга. Мы обещаем друг другу защищать наших разведчиков всеми средствами.
И хотя мы говорим больше о прошлом и пережитых вместе событиях, нас, конечно же, угнетает неизвестное будущее. Прежде всего у сотрудников между 45 и 60 годами очень мало возможностей. Они не могут, как, например, это планирую я, после того, как они станут безработными, — уйти на пенсию. Даже в полученных ими ранее профессиях у них почти нет шансов. К этому добавляется еще и истерия Штази. Для многих начинается круговорот безработицы, переквалификации без каких бы то ни было гарантий трудоустройства, некоторые, кто немного посчастливее, могут рассчитывать на некоторое время на мероприятия по обеспечению занятости, но в конце концов снова становятся безработными.
Глава IXПредатели и слабаки
Такой спокойной, как я того боялся, моя пенсия все-таки не получается. С моей прежней работой, с моими бывшими сослуживцами, которые ликвидируют на Редернштрассе службу разведки, меня соединяет еще много ниточек. В середине апреля 1990 года я узнаю, что полковник Вернер Ройч, бывший исполняющий обязанности руководителя отдела IV сдался Ведомству по охране конституции. Мы напуганы. Тот, кто его знает, считают способным «смущенного философа» на неловкость, совершенную в результате суеты и ошибочной оценки, ошибку, но не в коем случае не предательство.
Однако вскоре появились новые сообщения в прессе. Четверо наших разведчиков, которых Ройч знает лично, были арестованы:
Доктор Хаген Блау, исполнительный советник посольства в Министерстве иностранных дел — уже в ноябре 1990 года его приговорят к б годам заключения.
Клаус фон Руссендорф, исполнительный советник посольства в Министерстве иностранных дел — приговорен в июне 1991 года к б годам заключения.