авить необходимую информацию? Насколько тогда эффективна работа БФФ, которые ежегодно «заглатывают» около 200 миллионов марок? Беден уже не мог больше слышать сокращения «штази». Когда он в 1987 году, избалованный карьерными успехами вице-президент федерального управления уголовной полиции, перешел в Ведомство по охране конституции и стал его президентом, его предшественников на этом посту преследовали сплошные провалы и неудачи. И мы, Главное управление разведки при Министерстве государственной безопасности, сыграли в этом не последнюю роль. Беден тоже должен был получить свое. Один из его сотрудников, Клаус Курон, был разоблачен как разведчик Главного управления. А в ведомстве Курон пользовался хорошей репутацией. В 4 же отделе (контрразведка) он считался одним из наиболее успешных специалистов по вербовке агентов-двойников. Он перевербовывал агентов противника. В 1982 году он сам обратился к нам и был разведчиком Главного управления. Когда Курона разоблачили, это стало шоком для Бедена. Но, учитывая его возраст, ему не надо было больше заботиться о карьере, его бы в любом случае скоро отправили на пенсию. Но это не должно было произойти незаметно, он хотел достойно отойти от дел и оставить после себя нормальные условия. Наконец, его преемник, выдвинутый на пост президента Экарт Вертебах не хотел распутывать «гордиев узел» проблем со Штази, а чтобы разрубить его — у него не было острого меча.
Беден взял на себя инициативу и искал кратчайшие пути к офицерам государственной безопасности. Они должны были ему помочь добиться от еще неразоблаченных шпионов восточной Германии добровольного признания. Еще в октябре 1990 года он общался с генералом-майором в отставке Эдгаром Брауном, бывшим руководителем IX главного отдела и генерал-лейтенантом в отставке Гюнтером Крачем, бывшим руководителем II главного отдела. 26 октября 1990 года президент Ведомства по охране конституции Герхард Беде и доктор Экарт Вертебах встретились с генералами в берлинском филиале федерального Министерства внутренних дел. Браун и Крач хорошо ориентировались в этом достаточно большом комплексе зданий на Мауэрштрасе — ведь в одном из них располагалось Министерство внутренних дел ГДР.
Два хозяина, Беден и Вертебах, быстро перешли к делу. Они ожидали услышать от своих гостей конкретную информацию о работе служб госбезопасности на территории ФРГ и в Западном Берлине. По их утверждению, нужно было принять срочные меры по предотвращению опасности, угрожающей ФРГ. До сих пор действующие источники, особенно политические, должны быть разоблачены. В этой связи можно было бы говорить о судьбе сотрудников Штази в целом. Якобы существовали возможности для политических и юридических вариаций. Но сначала было необходимо предоставить информацию обо всех источниках.
«Вы тоже должны быть заинтересованы в скором решении вопроса, — сказал Беден, — хотя бы для того, чтобы разрядить ситуацию для себя и своих бывших сотрудников».
Гюнтер Крач заметил ему, что он явно не тот собеседник, если речь идет о работе в Федеративной Республике и Западном Берлине. Им нужно поговорить с господином Гроссманном. Они попросили Эдгара Брауна связаться со мной. И он сразу же был у меня.
Я был готов вести переговоры по поводу «возможности политических и юридических вариаций» только в том случае, если они не предъявят безоговорочного требования о сдаче наших источников. Полковник в отставке Бернд Фишер, шеф группы дешифровщиков Главного управления разведки и в этом качестве собеседник г-на Вертебаха, должен будет меня сопровождать. Помимо всего прочего, до начала нашего разговора им придется поставить в известность генпрокуратуру. В конце концов, на тот момент еще действовал приказ о моем аресте, и я отказывался от дачи показаний федеральной прокуратуре и судье. Я с напряжением ожидал, будут ли выполнены мои требования.
Уже 2 ноября 1990 года Эдгар Браун сообщил мне, что Беден и Вертебах больше не хотят с нами разговаривать, так как они не могут сделать нам столько уступок.
Совсем другим был публичный ответ. В ежедневной газете «Ди Вельт» от 19 ноября 1990 года я прочитал статью с заявлениями г-на Бедена которые он сделал во время многочасового визита в редакцию. Он утверждал: «Там существует еще много служебных связок в различных сферах вплоть до зависимости от распоряжений». Он якобы в коротком разговоре с двумя бывшими генералами Министерства госбезопасности разъяснил им суть их положения. «Оба сказали мне, что они сами все прекрасно понимают, но не могут ничего сделать, так как должны сначала поговорить с Гроссманном. а тот, в свою очередь, с Вольфом. Их ответ был не особенно утешительным».
Я сразу же позвонил Брауну и Крачу. Они заверили меня, что не говорили этого. Я им поверил, так как никогда не давал им распоряжения, и в настоящее время в том числе. А Маркус Вольф находился в то время за границей. Если бы я даже хотел это сделать, для меня это оказалось бы невозможным. Я мог понять, что г-н Беден со своим синдромом Штази хотел, наконец, выполнить конституционные обязанности. И он полагал, что может применять к побежденным определенные методы давления.
Между тем бывшие руководящие сотрудники Министерства государственной безопасности написали письмо, адресованное федеральному министру внутренних дел, доктору Шойбле. Письмо было подписано генералами в отставке Крачем, Меллером, Энгельхардом и Гроссманном.
Поводом для письма послужило усилившееся уголовное преследование бывших официальных и неофициальных сотрудников а также опасения, вызванные несерьезными методами работы министерства, что истерика по поводу штази может разрастись до невиданных масштабов.
Мы попросили встречи с компетентными представителями его службы. Мы хотели бы, чтобы «в отношении офицеров разведки и контрразведки были изложены конкретные предложения, как мы должны реагировать на постоянно раздуваемую в некоторых средствах массовой информации истерику по поводу Штази, как найти точки соответствия между деятельностью бывших неофициальных сотрудников разведки и интересами государственной безопасности и как может произойти интеграция бывших сотрудников Министерства госбезопасности в новые жизненные условия».
Г-н Беден показывал характер и пригласил нас для «дальнейших консультаций» 15 февраля 1991 года в здание бывшего Министерства внутренних дел. Генералы в отставке Гюнтер Меллер, бывший руководитель отдела кадров и обучения, Гюнтер Крач, руководитель II главного отдела (контрразведка), Герхард Ниблинг, бывший руководитель ЦГК (Центральной группы координации), и я собрались для обсуждения нашей позиции, изложенной в письме. Письмо было составлено Меллером и Ниблингом. Я принял этот документ как основание для следующего разговора, но тем не менее был не согласен с некоторыми конкретными формулировками. Так, например, с позицией о нашей готовности «… предоставить необходимую информацию о фактических взаимосвязях с программой «Передача источников в управление КГБ СССР в связи с упразднением Министерства госбезопасности». Для меня это вообще не являлось темой для обсуждения, поскольку ни один разведчик не был передан КГБ. Также и другие заявления мне не совсем нравились. Но я полагал, что каждый должен сформировать в этой ситуации свою собственную позицию и соответствующим образом суметь ее представить.
Во время разговора с Беденом и Вертебахом я понял, что в основном дело касалось наших разведчиков в ФРГ и Западном Берлине. Оба хотели только одного: имена и адреса. Без оказания ответной услуги они не получат от меня и размера обуви!
Я не заметил, потому что считаю это в принципе невозможным, как кто-то подсунул господам документ с новыми указаниями. Сначала Беден и Вертебах подчеркивали, что проблема дальнейшего существования и возможною использования КГБ наших источников обязательно должна быть решена. Доктор Вертебах обратился непосредственно ко мне: «Вы также должны быть заинтересованы в решении. И почти заговорщическим тоном добавил: «Уже слишком поздно, но может быть, возможно еще что-то сделать». Он попросил меня высказать свои соображения, но при этом заявил: «Если Ваши предложения не выйдут за рамки того, что мне сообщил г-н Фишер перед объединением, мы можем сразу же прекратить разговор».
Я не ушел. И хотя я не стал бы без оказания ответной услуги называть им имен, я был заинтересован в решении проблемы. От имени бывших официальных и неофициальных сотрудников Главного управления разведки я заявил следующее: «Мы лояльно ведем себя по отношению к ФРГ и ее правительству, мы не предпринимаем ничего, что могло бы угрожать внутренней и внешней безопасности объединенной Германии. Учитывая эти факты, вы должны дать возможность повлиять на наших бывших официальных и неофициальных сотрудников, а не выставлять на суд общественности «внутреннюю структуру» и так называемые «служебные связки».
Мы хотим помочь в установлении и сохранении мира в объединенной Германии. В связи с этим мы будем воздействовать на бывших неофициальных сотрудников, чтобы они не возобновили уже прекращенную разведывательную деятельность в пользу других спецслужб. Тем более что мы и не проводили ни с одной из спецслужб стран восточного блока совместных операций, и с прекращением работы Главного управления никто им не передавал никаких указаний.
И чтобы преуспеть в этом деле, все бывшие сотрудники должны отказаться от сенсационных заявлений в средствах массовой информации.
Мы готовы оказать содействие в доработке всех интересующих вопросов, касающихся деятельности Главного управления разведки. И это. в общем-то, не ново. Еще в июне — июле 1990 года мы излагали это предложение письменно. К сожалению, это не привело к диалогу и соответствующим соглашениям. Вместо этого началось полномасштабное уголовное преследование. В таких условиях наша готовность к совместной работе сводилась к нулю.
Должны быть выполнены следующие условия:
— отмена уголовного преследования бывших официальных и неофициальных сотрудников;
— создание специальной группы по анализу и оценке деятельности разведки, в составе которой, естественно, должны быть наши представители. Если будут выявлены факты уголовно наказуемых деяний, которые выходят за пределы разведывательной деятельности, то будут приняты соответствующие решения;