Они идут дорогой позора. Их охраняют. Берегут. Защищают от разъяренных жителей Донецка, которых эти воины еще совсем недавно, играясь, спьяну, расстреливали, убивали издалека, с безопасного расстояния. Они угрюмо бредут под крики ненависти и проклятий. Мужчины и женщины, старики и дети кричат им: «Фашисты! Сволочи! Убийцы!» Кто-то требует, чтобы они стали на колени. Кто-то швыряет в них попавшееся под руку предметы. Воины Донбасса сдерживают жителей Донецка.
Он идет, понурив голову. О чем он думает? Возможно, о том, что это только начало. И не самое плохое. Худшее ждет его впереди, дома, во Львове. Там озверевшая толпа опять, как в феврале 2014, выгонит его на сцену, поставит на колени и потребует смыть своей кровью предательство народа Галичины. Его еще раз пошлют убивать женщин и детей Донбасса. Вот они — террористы и сепаратисты. Он не видит их. Он боится на них взглянуть. Он слышит их и чувствует щеками, губами их теплые плевки. Они кричат ему: «Это наша земля! Убирайся, тварь!» И это самое ласковое, что они кричат ему. Его ведут с собаками по Донецку. Образ Вечного Хохла, стоящего во Львове на коленях, а в Донецке идущего с руками за спиной, занимает мое воображение. Я теряю интерес к происходящему. Я перенасыщен впечатлениями. Я развлекаю себя тем, что думаю, как бы снял эту картину Тарковский. Он бы одним планом, цветом, музыкой, пантомимой актеров подчеркнул фантасмагоричность происходящего.
Камера медленно поднимается вверх. Сначала зритель видит запуганную, сломленную кучку пленных людей с руками за спиной, потом автоматчиков с лающими и рвущимися с поводков собаками.
потом кричащих, разъяренных дончан. Камера поднимается все выше и выше пока рядом со слоеным пирогом, тщательно раздуваемой ненависти, не появляется Президент Украины Порошенко. Он стоит на месте памятника Ленина. Жирный, холодный, тупой. На фоне американского флага. И щиро вітае Всіх з Днем Незалежності України. Країни сильних, країни творчих, країни единих!
Для Тарковского дешево, думаю я, и с отвращением к украинским политикам, бизнесменам и всем тем, кого в насмешку называют «украинской элитой» покидаю это зрелище.
Я донецкий и этим уже все сказано.
Минометные обстрелы Донецка
Вооруженные Силы Украины… никогда не будут бить по жилым кварталам.
Украинские солдаты… будут рисковать собственными жизнями, чтобы только не подвергать угрозам женщин, детей, пожилых мужчин.
Такова вечная рыцарская природа украинского воинства.
В трамвае слышал разговор старух.
— Антихристы они. Обстрелы и бомбежки всегда затевают на большие православные праздники. На Пасху, на Троицу…
— И на Преображение Господне. Еще по субботам и воскресеньям их черти мордуют. И по ночам.
В субботу, 23 августа, в 6 утра взрыв над головой сорвал меня с постели и бросил сонного в ванную. Опять свист, треск и тарахтенье по крыше. Снова свист, трест как салют только раз в сто громче и трах-тара-рах по крыше. Словно глупый баловник раз за разом взрывает огромную хлопушку у меня над головой и бросает на крышу дома пригоршнями гальку. Стекла еще не выбил. Потолок не пробил. Вновь стремительно приближающийся свист, треск, стук. И так раз десять. Воздух в квартире, стены и пол с каждым взрывом опасно вздрагивают, но держатся. Наконец-то, все затихло. Озираясь, выхожу из ванной. Из-под дивана, озираясь, вылазит кошка. Смотрим друг на друга. Улыбаюсь.
После нападения украинской армии на Донбасс я по-новому увидел свою квартиру и город. Они стали большими. Иногда огромными. Оказалось, что квартира моя прекрасно простреливается. Окон в ней очень много и они почти на всю стену. Мне бы бойницы вместо окон! Донецкие же расстояния, которые я в мирное время проходил не глядя, не замечая, теперь растянулись. Особенно опасны стали площади, широкие улицы, остановки. На них я, как и у окна, чувствую себя мишенью. Обычная поездка в городском транспорте может в любую секунду стать экстремальным видом спорта.
Осторожно выхожу из дому, у соседнего дома стоит Витя. Он курит. Лицо потное, уставшее, испуганное.
— Что это было?
— На работу шел… Возле школы услышал свист… он замедлился и взрыв впереди меня… Отшатнулся назад… Опять свист и взрыв… Упал под стену поликлиники, закрыл голову руками… Еще пять или шесть взрывов где-то впереди… Полежал, пока все стихло и бегом домой. Я так и в молодости не бегал, хотя весил в два раза меньше, — улыбнулся он и тяжело вздохнул.
Идет Вова.
— Что это?
— Да, черт его знает? Я думал, что осколочные снаряды над нами рвутся, а Витя говорит, что мины на повороте трамвая.
— А мне показалось, что у меня под окном шарахнуло.
— Нет, это возле Меркурия или на Очаковской. Там в шесть шахтеры на Засядько собираются. Я на работу шел.
Выходит сухой, узкоплечий Толик, за ним выкатывается круглый Стас. Толик уверенно говорит, что это был минометный обстрел.
— А по крыше, что стучало?
— Осколки.
— Так до Очаковской с полкилометра.
— Они и на километр разлетаются.
— Нормальный точечный удар! — усмехаюсь я, вспоминая речь Порошенко. — Параша говорит, что они бьют по террористам точечно. Интересно, сколько террористов они убили в этот раз.
— Ни одного, уверяю тебя.
Быстрым шагом со стороны трамвайной остановки идет Никита. Лицо потное, пузо колышется в такт ходьбы. Витя зовет его. Никита говорит, что на остановке двух шахтеров убило, Федота ранило в грудь.
— А эти, твари, стоят и смеются, — кивает головой в сторону и быстро уходит.
— Кого он тварями назвал?
— Не знаю, — недоумевает Витя.
— Может, ополченцев? — предполагает Вова.
— Да, нет. Они, наоборот, приезжают раньше всех и помогают, — говорит Толик и зло добавляет, — не нравится, когда укропы по тебе стреляют, иди в ополчение и сам стреляй по ним. Или заткнись и терпи молча, пока другие с ними разберутся. Ему никто ничем не обязан.
— Ладно, мужики, пошел я спать, — зевает Стас.
Мы расходимся. Я поел и неожиданно для себя заснул в тишине. Проснулся в одиннадцать. Пошел платить за интернет, который вырубился во время обстрела и посмотреть дом знакомых. Они уже знают, что наш участок обстреляли и хотели бы знать, что их дом цел.
Возле дома знакомых встретил старика с потухшим взглядом и со скомканным страхом лицом.
— Когда все это кончится? — безнадежно спрашивает он.
Смотрит мимо меня. Не ждет ответа. Не спрашивает, а стонет вопросом. Во всем облике страдание и отчаяние беспомощной старости.
— Скоро, — бодро отвечаю я.
На Очаковской лужа крови, под ногами сбитые ветки, листья. Ветви деревьев висят как сломанные руки. Ветер покачивает их. Сорванная с остановки крыша валяется, искореженная, под забором, а пластиковые стены зияют десятком разнокалиберных, рваных дыр. Перед остановкой на проезжей части дорожка лунок из свежевырванных кусков асфальта. Метров десять от них лежит поперек дороги, срубленное осколками дерево в пол обхвата. Мужчина режет его бензопилой. Неглубокая воронка возле рельса.
Чуть дальше хозяин и работники смотрят растеряно на развалины магазина «Крымские вина». Мужчина выносит уцелевшую бутылку. Работники потеют при мысли о том, что мина могла бы попасть в магазин в их смену. Хозяин не может понять, кто и за что его ограбил.
Пишут, что президент Украины является гарантом Конституции и соблюдения прав и свобод человека. Якобы, «человек, его жизнь и здоровье» и прочие тыры-пыры «признаются в Украине наивысшей социальной ценностью». Брешут! Магазинчик-то тю-тю. И не только украинский гарант, но и мировые — тупо смотрят в сторону! Типа: я — не я и хата — не моя. Нет магазина, нет стекол в домах. Чуть дальше — нет дома и квартиры в доме. Вместо нее — огромная дыра в стене с грудой битого кирпича под ней. В дыру видна пыльная люстра с разбитым плафоном. Нет двух шахтеров и женщины, ждавшей трамвая. Они убиты, порваны осколками мины по пути на работу. Почему украинского гаранта не судят? Он не обеспечил погибшим то, что по должности обязан был им обеспечить? Почему не судят тех, кто создал такую ситуацию на Украине? Кто раздавал биты на Майдане и кричал про «кулю в лоб»? Кто послал украинскую армию на Донбасс? До ее прихода мирные жители Донбасса не гибли, а дома их, заводы, школы, детские сады не разрушались. Те, кого Киев сейчас называет «террористами» захватывали ОГА, СБУ, прокуратуру, милицию. При этих захватах старики и дети не гибли…
Звонок донецкого знакомого вернул в реальность. Он все видел, знает и уверен, что террористы обстреливают наш город, из которого они с женой удрали три месяца назад. Украина «подарила» им внешне пристойную, но воровскую, безбедную жизнь. Последние 10–15 оии «катались как сыр в масле». Сейчас они «катаются», но уже не по миру, а в Крыму. Домой приезжать боятся. Знакомый считает, что террористы из одного района Донецка обстреливают другой. Потом меняют дислокацию и снова обстреливают. Параллельно они бьют по украинской армии, которая в ответ бьет по мобильным группам террористов. Точность украинской армии оставляет желать лучшего и поэтому по Донецку бьют обе стороны конфликта. Одни — с террористической целью, другие “ с освободительной.
— В чем же выгода террористов? Деньги на вооружение, боеприпасы тратят, а преступные сверхприбыли с чего?
Выгод он не называет, но многословно приплетает Россию, не замечая, что ссылкой на участие в конфликте России басню о террористах разрушает.
— А волю населения Донбасса и Крыма ты не учитываешь?
Этот вопрос, видимо, раздражает не только его, но и украинского оператора. Он не перезванивает. Я тоже.
28 августа. Успение Пресвятой Богородицы. Утро. Иду на работу. Трамваи уже неделю не ходят. Возле магазина стоит разрисованный в защитные цвета микроавтобус с надписью «ДНР» на боку.
— До Артема подвезете?
— Садись.
Сел. Между сиденьями автомат дулом вниз. Водила стоит, рассматривает колесо, не обращая на меня внимания.