т, а нижняя дачный проселок, в верхнем левом углу этой схемы наш окоп, нас прикрывает огромное ореховое дерево (еще одна экзотическая для меня деталь природы). Я с РПГ при движении техники, выскакиваю на дорогу и бью головную машину. Дальше, так сказать, раскат импровизации, или «действовать по обстановке». Рев нарастает, я хватаю гранатомет под напутственное: «Ну, «Печора», давай! Не подведи!!! Постарайся в цель!!!» Выскакиваю на дорогу, метрах в ста от меня на скорости идет БТР, но это полбеды… На меня несется гордость свидомых, детище харьковского танкового завода, БТР-4, «Буцефал». В нем впервые на постсоветском пространстве на заводском уровне была осуществлена простая и эффективная система защиты: ряд наваренных со всех сторон обыкновенных стальных решеток. В 45-м году советские танкисты в Берлине наваривали на танки железные кровати и тем спасались от фаустпатронов. Прошло 70 лет, но элементарная схема ничуть не устарела. Впрочем, решетки не главное: есть у монстра много чего пострашнее. Немало общаясь потом с ополченцами на тему «четверки», могу сказать, что машина украинцам и вправду удалась. Мне доводилось слышать и о том, как «Буцефал» «два прямых попадания из СПГ выдержал», и как «на трех только работающих колесах ушел»… Давать техническую оценку машине не в моей компетенции, но на пустом месте такие «вое-поминания» тоже не рождаются. Тварь эту я узнал сразу, по идиотской, не подходящий к природе Донбасса, но рабски копирующую «фирменный» камуфляж хозяев раскраске. Тварь была выкрашена под пустыню, в которой последние десятилетия увязла и, видимо, заскучала армия США. Не более секунды на раздумье, нажатие спускового крючка и оглушительный выстрел. Отскакиваю с асфальта обратно в проулок и тону в оглушительном грохоте первого боя.
В этот момент я растерялся и не стесняюсь об этом говорить. Весь замысел строился на уничтожении головной машины, а теперь эта машина, как ни в чем ни бывало, едет вперед и вот уже ровняется корпусом с нашим окопчиком, поливает все вокруг ливнем огня из скорострельной пушки и пулемета. До нее не более четырех метров. в этот момент я хватаю автомат. Странное сочетание холодного расчета и чего-то почти панического внезапно рождаются во мне: я прекрасно знаю, что мой АК74 не может ничего сделать БТРу, также я вроде прекрасно знаю, что что-то делать срочно надо, но в свете того, что никакого толково решения я в данной ситуации придумать не могу, то дай-ка я постреляю, узнаю, работает ли вообще автомат, и заодно изображу бурную деятельность. Так, без прицеливания, в сторону идущего БТРа короткими очередями высаживается с пол рожка патронов. Я считаю, что «хватит», и падаю на дно окопа. В этот момент по каске как будто кто-то бьет молотком. Я кричу Шпику: «Что это?!!!…» В ответ: «Пуля!!!» Еще несколько секунд и крик: ««Печора», заряжай!!!…»
Я прихожу в себя, поднимаюсь на полкорпуса и вижу перед собой уходящий к блокпосту второй БТР: не «четверка», а старенький, совдеповский «шестидесятый» или «семидесятый». Граната в трубе, вскакиваю на одно колено, залп! Промахнуться невозможно, зад уходящего БТРа метрах в 15 от меня, вижу разрыв гранаты и кидаюсь в сторону, за дачный домик, перезаряжаюсь, третья граната последняя. БТРы рычат двигателями, их бешеное завывание я помню и сейчас — как ритмично они гудели под полифонию стрельбы. Гул не ослабевает, они пошли на разворот, не решившись ехать к блокпосту. Я жду их стоя в проулке, теперь все по-другому: шок прошел, задача ясна. Вот уже с обратной стороны, по асфальту выезжает морда «Буцефала», прицел, нажатие спускового крючка, щелчок… Граната не срабатывает. Снова бросок за дачу, достаю гранату и снова вставляю в ствол, взвожу и обратно — уж «шестидесятый» второго попадания не выдержит — залп!… осечка, опять. Снова бросок задачу, БТРы уходят на скорости, до блокпоста они так и не дошли. Мы все живы, шутим, улыбаемся, живо обсуждая только что минувший бой, одобрительные: «Молодец «Печор», не сдрейфил, красавчик!» Настроение у всех отличное, меня разве что чуть-чуть огорчает то, что БТРы ушли и… шишка на голове под каской побаливает. Выходим на дорогу: следы колес, гильзы разного калибра, исковерканные куски сбитой первой гранатой защитной решетки, запах пороха.
После боя возвращаемся на базу, настроение приподнятое — все же бой удачный: БТРы отогнали, задание выполнено. Рассказываем ребятам, бывшим на базе, про бой, я хвастаюсь спасительной каской… Через какое-то время прилетает машина за БК, точно помню, что там был замком роты, кажется, и ротный, забирают в кипеше БК и уезжают… Короткий, но весьма показательный эпизод.
Личный состав предоставлен сам себе, не знает ни обстановки, ни «своего маневра», а «командный» состав в это время где-то ведет бой… Командир роты «Мачете» был ранен попаданием ВОГа под водительское сидение, когда был за рулем «джихадмобиля». С высоты своего времени часто задаюсь вопросом: какого лешего командир роты вместо того, чтобы этой самой ротой командовать, носится по передовой, крутя баранку?…
Очень скоро по территории базы начинают бить минометы. Иногда мины попадают в крышу нашего убежища, но пробить не могут. Все, кто был на базе, уходят (не «самовольно», сейчас уже не могу вспомнить, куда, может, уехали с замкомроты) Остаемся я, «Ханжос», «Шпик» и «Черный». Время идет, одна волна минометного обстрела сменяет другую, в какой-то момент «Ханжос», ставший тогда неформальным лидером, говорит уходить. Мы берем с собой максимум оружия, боеприпасов и покидаем базу. В тот момент мы уже знали, что Николаевка окружена, уже проползли на базу липкие, тревожные слухи, что основные дороги отрезаны техникой, что подразделение «Минера» бросило позиции… Тогда мы думали, что уходим с базы последними. Уже в Донецке я узнаю от «Скобаря» (позывной Игоря Борисовича), что последними будут уходить они. Он даже попытается вывезти с собой мой рюкзак с личными вещами, но его придется бросить в Славянске, в том подвале где мы чистили только полученные автоматы. Мы уходили с базы без приказа, фактически «оставив позиции», но и сейчас я не испытываю ни малейших укоров совести за это и считаю, что поступили, согласуясь с существующей ситуацией. Потом мы узнаем, что приказ оставить Николаевку поступил еще в полдень.
Дождавшись затишья, выходим: территория базы в воронках от мин, многие здания повреждены, куски кирпича, разорванные осколками стволы деревьев, едкий дым. Сверяем маршрут с фотографиями карты на моем фотоаппарате, железкой выходим к городу, идем жилыми кварталами, где не было наших позиций, но это не спасло их от мин и снарядов. Потом Николаевку будут накрывать Ураганами. Всего ужаса обстрелов города я не увижу, в это время мы будем уже в полях на юго-западной его окраине. Мы идем дворами типовых советских домов-шестиэтажек, обстрела нет, навстречу попадаются люди, все смотрят на нас с ужасом в глазах, женщины спрашивают: «Неужели уходите?… Неужели оставляете нас?…» Я не отвечаю, смотрю в разбитый от времени асфальт под ногами и продолжаю идти. «Не уходите, пожалуйста!…» Но мы идем… Четыре бойца, без командиров, без приказа… Все, что у нас осталось, это наши жизни, и мы обязаны сохранить их сейчас, чтобы… Потом где-то на новых рубежах продать дороже. В окруженном городе курс продажи слишком низкий, и мы идем вперед. В центре встречаем взвод разведчиков, становится как-никак веселее — теперь нас не четверо, а человек двадцать. Вчетвером выходить, конечно, удобней, но психологическая уверенность сейчас важнее.
Уже выходя из города, замечаем в небе самолет, бросаемся в колючие кусты терна. Самолет проходит, опасность миновала, продолжаем движение. Какое-то время идем полями и останавливаемся в небольшой низинке, поросшей кустарником, садимся отдохнуть. В этот момент я впервые наивно думаю, что самое опасное позади, что уже «вышли». Скоро я понимаю, что мы остановились на ночь перед первым кольцом ВСУ вокруг города.
Когда мы залегли в кустах, по низинам уже пошел вечерний холодок, предваряющий ночной холод. На мне китель — обычная «флора» образца начала 90-х — плотная ткань насквозь промокла от пота, нагрудные карманы под разгрузкой мокрые на сквозь, впереди холодная ночь. Но я стараюсь уснуть и… я засыпаю, организм уже перестраивается в экстремальный режим работы, и то, что кажется и сейчас невозможным, мне тогда удается. Я засыпаю в насквозь мокрой форме в холодную ночь, к четырем утра, когда мы встанем, чтобы идти дальше, форма на мне будет абсолютно сухой.
До восхода солнца еще больше часа, кругом густой утренний туман, мы, стараясь не шуметь, поднимаемся и выходим из нашего убежища. Нужно преодолеть открытый участок с небольшой зеленкой посередине, всего метров двести, наш союзник туман. Выходим цепочкой — сейчас нужно добраться до той самой зеленки разделяющей поле. Дошли, пробираемся сквозь густые кусты, ветки то и дело предательски трещат под ногами, цепляются за оружие. Иногда приходится ползти под ветвями, чтобы не выдать себя, и, вот, в один из таких моментов кто-то замечает на низко склоненной ветке крохотную мышку: она сидит, уцепившись лапками за свое хрупкое пристанище, и тревожно смотрит на нас, ловя туманный воздух беспокойным носом. Мы все проходим мимо нее, и становится как-то веселее от этой внезапно возникшей мирной картины природы.
И, вот, вторая часть поля остается позади, мы выходим к крутой холмистой гряде, поросшей лесом. Зайдя поглубже, останавливаемся на короткий отдых. Тут пригождается наша ноша, от которой мы и рады с толком избавиться. Еще с базы мы, кроме БК, тянем на себе запас консервов: у меня было за спиной несколько банок, что-то есть и у разведчиков, с которыми мы идем — в общем, на завтрак хватает всем, тревожным выглядит только кончающаяся вода…
После привала продолжаем путь, идем лесом из акаций в лучах восходящего солнца — акации я тоже вижу впервые, тем более, целый лес. Пейзаж кажется чем-то из фильма в жанре «фэнтези». Подойдя к опушке, снова остановка. Впереди поля, и мы высылаем несколько человек разведать, нет ли впереди укров. Вроде все чисто, идем полями вперед. Скоро выходим к какому-то гидротехническому сооружению на канале, переходим канал, и случается непредвиденное: на шоссе близ канала нас замечает машина — открывать огонь смерти подобно — она уезжает, но возможно именно тогда о нас узнают. Мы пересекаем шоссе и полями выходим под село Ореховатка, видим его дома, они остаются сначала слева, а потом у нас за спиной. Мы идем на север вдоль подножия холма. Слева холм режет глубокая, в пике метра три глубиной, длинная вымоина. Мы поворачиваем, и вся группа заходит в эту расселину. Сейчас представляется, что враг только и ждал, когда мы сами зайдем туда, откуда, кажется, нет выхода.