– Но я же не мог поехать не туда. Тут и свернуть было негде.
– У Нюрнберга была развилка, – напоминаю я.
Он съезжает на обочину и начинает судорожно рыться в вещах. Находит карту, несколько минут ее рассматривает и, наконец, приходит к ужасному выводу: уже два часа мы едем не в ту сторону. Все его финансовые планы рухнули.
– Ничего, – успокаиваю его я, – сейчас на Франкфурт посмотрим, там шоссе прямо через город проходит.
– Но мне не нужно во Франкфурт! Нам надо ехать обратно.
– Ты знаешь, как развернуться на скоростном шоссе?
Он вынужден смириться со своей судьбой.
Права была мать Митрофанушки: извозчику географию надо знать обязательно, но на практике любая наука учится лучше, чем на уроках.
Надеюсь, теперь он на всю жизнь запомнит, где находится Франкфурт на
Майне.
В Лейпциг я приезжаю на несколько часов позже, чем планировал. Миша уже начал волноваться.
За то время, пока я его не видел, он совсем остепенился: расплатился с долгами, снял квартиру, обзавелся сотовым телефоном. Анекдот про разницу между сотовым телефоном и вибратором он уже не помнит.
– Я живу в блочном доме, представляешь! – говорит он. – На западе в таких домах живут только лишь отбросы общества, вечером в такие районы опасно заходить. А здесь почти все живут в блочных домах. Там даже ванны не облицованы. Это так практично! Под ванну можно складывать вещи, а если она потечет, это сразу видно, и заменить ее гораздо проще. Впрочем, что я тебе рассказываю – ты же сам с востока.
Отличия Лейпцига от городов в западной Германии, где мне до сих пор доводилось бывать, действительно бросаются в глаза. Сталинская архитектура центра города и блочные дома окраин привычны моему глазу. По улицам ездят Икарусы, а трамваи, такие же как на юге
России, ходят по непривычно широким рельсам. Кое-где даже сохранились надписи на русском языке. Сразу начинаю чувствовать себя как дома.
В стороне от главных улиц сквозь асфальт растут одуванчики. Мусор на обочинах, заброшенные заводы и дома с потрескавшимися стенами и выбитыми окнами. Везде объявления о сдаче квартир. Причем цены после
Мюнхена кажутся совершенно несерьезными.
Миша показывает мне здание, где судили Димитрова, дом, где жил
Вальтер Ульбрихт, дворец культуры, похожий на башню танка Т-34, небоскреб со значком Лейпцигской ярмарки, башню университета, построенную в форме раскрытой книги как здание СЭВ в Москве.
Заходим в магазин. На остатки денег покупаю кое-что из одежды.
Пытаюсь поснимать на свою новую видеокамеру, но она не работает.
Оказывается, и здесь бракованные вещи продают. Когда вернусь в
Мюнхен, надо будет ее обменять.
Обедаем в забегаловке, украшенной баварской символикой. Видимо, Миша считает, что все баварское должно уже вызывать у меня патриотические чувства. Меню, обещающее лучшие традиции баварской кухни, открывается солянкой. Чуть теплая баварская солянка в саксонском исполнении напоминает лучшие традиции советского общепита.
– Я вчера был в кино, – говорит Миша. – Там показывали пропагандистские фильмы времен ГДР. Сколько же глупостей у них про нас рассказывали! Примерно как у нас про них. Из всех, с кем я тут познакомился, никто не хотел сбежать на запад. Мы-то думали, что они только и делают, что копают подкопы под Берлинскую стену и мастерят воздушные шары и дельтапланы, чтоб к нам перелететь. А они, оказывается, совсем другим занимались. Недалеко от моего дома есть улица Комсомола. Мне недавно объяснили, что это такое. Ты там был?
Вообще у них все не как у нас. А уж как они говорят! Я могу изобразить любой акцент кроме саксонского. У них все не как у нас.
Кстати, на завтра я запланировал велосипедную прогулку. У меня есть лишний велосипед. Поедем в Мюнхен.
– Куда?
– В Мюнхен. Ха-ха, я знаю, что ты подумал. Мюнхены бывают разные.
Ты, наверное, знаешь только тот, что в Баварии. До этого села-переростка на велосипеде было бы далеко ехать. Мы поедем в настоящий Мюнхен, саксонский. Это недалеко. Я его совсем недавно нашел на карте.
До вечера гуляем по городу. Миша показывает мне советский павильон на Лейпцигской ярмарке, русскую мемориальную церковь в память солдат, погибших в Наполеоновских войнах, памятник Битве народов – огромное помпезное сооружение из серого гранита.
Уже совсем темно, и мы собираемся идти к Мише, когда к нам подходят двое подвыпивших молодых людей в кожаных куртках и спрашивают на ломаном немецком языке, где тут можно найти женщин за деньги. Миша пытается объяснить, но они его плохо понимают. Я перевожу им на русский. Они радуются встрече с соотечественником. Один из них говорит мне фразу на непонятном языке.
– Нашел чего стесняться! – говорит он мне в ответ на мое недоумение. – Я сам узнал, что я еврей, за месяц до отъезда.
– Я этого до сих пор не знаю, – отвечаю я. – Я тут совсем по другой статье.
– Перестань! Тут все свои.
– Но я точно не еврей. Во те крест!
– Понимаю, сам крещеный.
– Я даже не крещеный. Я комсоргом был.
– Я тоже. Какая разница?
Наконец Мише удается объяснить им дорогу, и они уходят.
– О чем ты с ним разговаривал? – спрашивает Миша.
– Он принял меня за еврея. Меня почему-то все за кого-то принимают: то за еврея, то за француза, то за немца.
– За немца? Ну, это зря, честно говоря. Ты похож на восточноевропейца. А как заговоришь – точно на немца не тянешь. Мог бы уж за столько времени научиться.
Легко ему так говорить. Сам-то до сих пор саксонский не освоил.
На следующий день мы едем в Мюнхен. Дорога занимает несколько часов.
Едем, не торопясь, по живописной сельской местности, фотографируемся у дорожных указателей с надписью "Мюнхен".
Последний кадр я делаю у въезда в сам населенный пункт. Саксонский
Мюнхен совсем маленький, всего десяток сельских домиков, одна улица.
В кадре оказывается и знак "конец населенного пункта". Он так близко, что можно прочитать зачеркнутое знаменитое название.
– Ты не знаешь, кто у нас отвечает за работу в Саудовской Аравии? – спрашивает Шуберта коллега.
– Нет, а ты спрашивал у секретарши?
– Спрашивал, но тот сотрудник, к которому она меня послала, не имеет к Саудовской Аравии никакого отношения.
Шуберт включает в телефоне громкую связь и звонит куда-то.
– Ты не знаешь, кто у нас занимается Саудовской Аравией?
– Сейчас соединю…
– Это ты занимаешься Саудовской Аравией?
– Я? Кто такое сказал? Я Израилем занимаюсь.
– А Саудовской Аравией?
– Сейчас соединю…
– Здравствуйте. Я ищу главного по Саудовской Аравии.
– А почему вы ко мне обращаетесь?
– А разве это не вы?
– Давно не я. Я уже полгода как передал дела.
Он диктует телефон. Шуберт звонит снова.
– Это вы занимаетесь Саудовской Аравией.
– Нет, мне предлагали, но я отказался.
Шуберт снова записывает телефон и снова звонит.
– А вы точно знаете, что этим занимаюсь я? Я давно просил об этом, но мне ничего не ответили. Неужели все-таки поручили? Я сейчас позвоню и узнаю.
– Кажется, выяснили, – говорит Шуберт, вешая трубку.
– Вы не замечали, что секретарша все время дает неточную информацию? – спрашиваю я.
– Человеку свойственно ошибаться, – снисходительно замечает Шуберт.
– Да, но она постоянно говорит не то. Это сбивает людей с толку.
– Ничего подобного. За счет этого люди узнают много нового. Я, например, сейчас узнал, кто отвечает за работу в Израиле. Мне скоро может это пригодиться. Главное, чтоб люди не сидели без дела. Если все будут заниматься только тем, что им поручено, ни на что не отвлекаясь, то работа скоро встанет.
У Перельмана в "Занимательной физике" написано, что каждый отдельный муравей тупой, и не знает, куда надо тянуть тростинку, но все вместе они тянут ее туда, куда надо. Хаос обеспечивает порядок. Видимо, так управляются большие коллективы: побольше хаоса, а порядок сам возникнет. Наверное, секретарша для того и нужна, чтобы постоянно будоражить этот муравейник.
– У вас очень запутанная структура, – говорю я. – Я так и не понял, кто здесь кем руководит.
– Все просто, – Шуберт протягивает мне схему с множеством стрелок и квадратиков.
– Ничего не понимаю.
– Со временем поймешь.
– Мне осталось-то всего ничего. Если все так просто, то скажите, что же именно я пойму со временем.
– А то, что понимать тут нечего. Ты привык к жестким вертикальным иерархиям. У нас все не так. У нас тоже иерархия, но не вертикальная, а горизонтальная. У нас нет подчиненных, все начальники, но не над кем-то, а сами по себе. Над всеми нами есть, конечно, большие начальники. Но они такие большие, что их никто из нас даже не видел. Разве что по телевизору.
Как все в мире не просто!
Между тем, мой доклад готов. Секретарша говорит, чтоб я позвонил в
Москву и доложил об этом.
– Этот доклад мы сами подготовили, – отвечают мне из Москвы. – Мы только что завершили работу над ним, так что ваш доклад нам не нужен.
– Почему вы это делали? – удивляюсь я. – Ведь эта работа была мне поручена. Меня для этого специально пригласили в Мюнхен.
– Ваша секретарша сказала, что этим должны заниматься мы.
Я в полном недоумении кладу трубку.
– Как же это? – спрашиваю у Шуберта.
– Ничего, – говорит он. – Два доклада вместо одного – не страшно.
Хуже было бы, если б доклад вообще никто не подготовил.
И чего я, спрашивается, целый месяц корпел над этим докладом? Лучше бы гулял по Мюнхену.
Пишу мейл на Родину. Шуберт заглядывает мне через плечо. "Что означает слово "бардак"? – спрашивает он.
Я объясняю.
– Понятно. И почему это слово стоит рядом с названием нашей фирмы?
– Мне кажется, оно очень хорошо описывает положение дел здесь.
Шуберт садится и строго смотрит на меня.
– Зачем ты берешься делать выводы о том, чего не понимаешь? Нашей фирме больше ста лет, это одна из крупнейших и успешней