— помощнику президента США Артуру Шлессинджеру. Рассказал ему о членстве в компартии, коротком сотрудничестве с КГБ. И о знакомстве с Энтони Блантом и уже находившимся много лет в СССР Гаем Берджессом тоже.
Американцы поделились информацией с английскими коллегами. Блант вновь попал в тяжелое положение. Но британским властям не хотелось поднимать шума. Боялись скандала: родственник королевы мог, если бы его вынудили заговорить, невольно раздуть такой пожар, в котором сгорели бы многие сильные мира сего.
Блант понял это и пошел на сотрудничество со следствием. В ответ на судебный иммунитет он назвал несколько имен своих помощников. Все они к тому времени либо уже ушли из жизни, либо перебрались, как Берджесс, в Советский Союз и другие страны. Он сознался, что передавал русским некоторые военные секреты, но лишь связанные с совместной борьбой двух государств-союзников против нацистской Германии. В основном это были расшифрованные сообщения из немецкого Генштаба, которые по логике должны были бы пересылаться в Москву и без его помощи.
Есть и иная версия признаний Бланта. Он по-прежнему любил Гая Берджесса. И будь тот жив, из него не вытянули бы ни слова. Однако, узнав в 1963 году о смерти друга в Москве, облегчил душу.
Один из наиболее цепких следователей МИ-5 Питер Райт допрашивал Бланта на протяжении шести лет множество раз — приблизительно каждый месяц, пытаясь поймать на неточностях. Книга Райта «Ловец шпионов» полна всяческих откровений. Таких, что ему запретили издавать ее в Британии. После выхода в отставку борец со шпионами нарушил закон, издав книгу в 1987 году в Австралии.
Райт уверял, что Блант был на допросах неискренен, выдавал лишь крупицы того, что знал, подсовывал дезинформацию. Райт полагал, что Блант делает это по указке советской разведки, тщательно дозировавшей сведения, которые ему разрешалось разглашать.
Но Райт ошибался. В те годы советская разведка связь с Блантом уже не поддерживала. Он и сам знал, что можно говорить, а что — нет.
А еще «Ловец шпионов» поведал, что во время расследования дела Бланта произошла его встреча с личным секретарем правящей королевы. Тот сказал Райту, что на допросах Блант может вспомнить о своей поездке в Германию в конце войны по поручению короля. Секретарь высказал просьбу: если это вдруг произойдет, интересоваться подробностями визита не стоит.
Но вот как характеризует неистовый «Ловец шпионов» своего визави: «Блант — самый изящный, образованный человек из всех, кого я знал. Он говорил на пяти языках. Обширные познания Бланта производили невероятное впечатление».
Характеристика достойная. И если уж продолжать эту линию, то стоит хотя бы кратко упомянуть работы академика Бланта в области искусствоведения. Это поможет понять масштаб личности Энтони Бланта, широту его знаний. Блант увлекался литературой. Успехом пользовалась его солидная по объему книга, в которой прослеживались тенденции в развитии литературы и живописи Франции с 1500 по 1800 год. Бланта интересовало творчество английского художника и поэта Блейка, о котором он тоже написал книгу. Изучал он и современную живопись. Не случайно Блант обратил внимание именно на Пикассо, выделив из всего творчества великого художника знаменитую «Гернику». А из живописцев любимой Франции он особенно ценил Никола Пуссена и посвятил ему одну из книг.
Как бы то ни было, но и после 1964 года Энтони Блант сохранил должность Хранителя королевских картинных галерей. Он по-прежнему преподавал, писал книги по искусству, присутствовал на официальных церемониях.
Всё закончилось 21 ноября 1979 года после заявления премьер-министра Маргарет Тэтчер. Надо сказать, что обычно англичане умеют держать данное слово. К «Железной леди» это не относится. Судебный иммунитет, обещанный Бланту, был нарушен. Возможно, это произошло потому, что «разговорился» Стрэйт. В его книге Блант был заклеймен как советский шпион. И Тэтчер со свойственной ей резкостью, не дожидаясь парламентских запросов, объявила: о шпионской деятельности Бланта британские власти узнали еще в 1964 году: «Он сознался, что был завербован перед войной, будучи преподавателем Кембриджа».
Печать разразилась статьями о разоблаченном Четвертом. Королева отлучила Бланта от музеев, где он был Хранителем. Блант сам отказался от рыцарского звания. Тринити-колледж в Кембридже отобрал у своего выпускника и преподавателя почетную степень профессора, вывел его из членов правления. Британская Академия наук отреклась от академика Энтони Бланта, исключив его из своего состава.
Но Блат не сдавался. Он находил вдохновение (или успокоение) в любимой работе. Теперь темой его исследований и книг были неаполитанское барокко и рококо, сицилийское барокко. Обратил он внимание и на Россию, посвятив ей один из очерков-обзоров.
Несмотря на травлю, слабое здоровье, свалившиеся неприятности, Энтони Блант успел написать и издать 20 книг по искусству, бесчисленное количество монографий, сотни журнальных статей.
Его давно мучили сердечные приступы. Иногда прямо во время встречи со связником он садился на скамейку, чтобы отдохнуть и принять лекарства, которые всегда носил с собой. При этом успокаивал, уверяя перепуганного связника: боль скоро отпустит, он привык к таким приступам.
Он сохранял не только работоспособность, но и мужество. Когда английское правительство официально сообщило, что Берджесс — советский агент, Блант не побоялся так охарактеризовать друга, которого не видел после его бегства в СССР: Берджесс «был одним из умнейших людей, с которыми мне довелось встречаться».
А другому своему другу — Киму Филби, который жил в Москве, Блант передал через советское посольство в Лондоне в подарок гравюру. О ней поведала мне жена Кима Филби — Руфина Ивановна Филби — Пухова. Гравюра стала последней весточкой от Бланта, понимавшего, что жить ему осталось недолго. Филби по изображению на литографии (в нем подспудно угадывалось имя Бланта) сразу понял, от кого подарок. Долго терзался, писать ли письмо Энтони, не подведет ли его. Решил не отвечать, а потом корил себя за то, что так с ним и не попрощался.
Тяжелейший период для Бланта начался в конце ноября 1979 года, после сделанного Тэтчер объявления в парламенте. Приходилось скрываться от журналистов, телефон в его доме звонил не переставая. Один профессор — коллега Бланта укрывал его у себя в квартире. Затем Блант уехал в Северную Ирландию — решил переждать вал обрушившихся на него проклятий и даже угроз вдали от Лондона, да и просто отдохнуть от преследования прессы. В Дублине нашелся еще один коллега по искусству, который приютил у себя опального Бланта. Так что не все от него отвернулись.
Удивительно, как при слабом здоровье, не прекращавшихся нападках Блант дотянул до семидесяти шести лет. Он умер 26 марта 1983 года от сердечного приступа.
В книгах некоторых западных историков разведки мне приходилось читать, что «Энтони Блант скончался в социальном вакууме и забвении». Это неправда. В последний путь его провожали родственники и, хоть и немногочисленные, ученики и друзья. А еще было множество венков. Большинство из них — безымянные. Его не забыли.
Согласно завещанию Бланта, четверть века спустя вышли в свет его мемуары, которые он писал с 1979 по 1983 год. В книге Блант признается во многих грехах. Признания эти не то что запоздалые, но ничего к облику Бланта не добавляющие. Наверное, ему просто хотелось высказаться. Трудно жить с камнем на сердце.
Прах Энтони Бланта, согласно его воле, был развеян на поле невдалеке от школы в Мальборо, где он учился.
БОМБА НА БЛЮДЕЧКЕМоррис и Лона Коэн
Во время войны Моррис и Лона Коэн добыли для СССР секрет создания атомной бомбы.
Звания Героев России им были присвоены уже посмертно, но с Моррисом Коэном (он же Питер Крогер, Санчес, Израэль Ольтманн, Бриггс, Луис…) мне удалось встретиться незадолго до его кончины. Пожалуй, я единственный русский журналист, которому так повезло. Наша беседа летом 1994 года длилась часа четыре и помогла понять многое в весьма сложной и запутанной истории их с Лоной жизни.
В США Моррис и Лона Коэн руководили агентурной сетью, получившей название «Волонтеры». Во время войны добывали чертежи и образцы современнейшего оружия. В Штатах трудились с шестью советскими связниками, в том числе с легендарным Абелем. Роль Коэнов в добыче атомных секретов в годы Великой Отечественной неоценима. Чтобы избежать провала, они были вывезены советской разведкой из США.
После трехгодичной учебы в Москве их послали в Англию в качестве помощников советского нелегала Конона Молодого, он же Гордон Лонсдейл. В результате предательства польского разведчика-перебежчика Морриса и Лону арестовали. После девяти лет тюремного заключения они были обменены. Получили советское гражданство и до конца дней жили в центре Москвы. Несмотря на кажущееся обилие материалов о супругах Коэн их деятельность в разведке раскрыта не до конца. Некоторые неизвестные раньше детали рассказаны в этой главе.
Мне почему-то казалось, что Моррис живет где-то в дачном поселке за высоким забором или на какой-то специальной квартире далеко от центра. Выяснилось: мы почти соседи. Большой дом на Патриарших прудах, нелюбопытный лифтер, крепенькая медсестра, тактично поддерживающая под локоток прихрамывающего, седого как лунь старичка с палочкой.
Его русскому языку далеко до совершенства, но объясниться с окружающей обслугой Моррис вполне может. Впрочем, прикрепленный к нему офицер Службы внешней разведки, навещающий Коэна несколько раз в неделю, безупречно говорит по-английски. Да и со мной Моррис предпочел общаться на родном языке. Когда мы изредка переходили на русский, Моррис обращался ко мне на «ты». Впрочем, и медсестрам, и остальным он говорил только «ты».
Экскурсия по уютно, но без излишеств, обставленной трехкомнатной квартире не дает забыть, у кого в гостях находишься. На видных местах фото двух наших разведчиков-нелегалов — Фишера — Абеля и Молодого — Лонсдейла. Так уж сложилась судьба, что с обоими Коэнам довелось поработать. С первым в США, со вторым в Великобритании. Рядом в рамочке фотография Юрия Андропова, он в бытность председателем КГБ СССР заглядывал в эту квартиру. Портреты Морриса и Лоны, написанные, как объясняет мне хозяин, «товарищем из нашей Службы». Знаю-знаю, что это за товарищ. Полковнику СВР, заслуженному работнику культуры, художнику Павлу Георгиевичу Громушкину было доверено создать целую серию портретов наших героев-нелегалов.