Бритвы в тайных карманах задержанных могут предназначаться как для полицейских, так и для них самих, если ломка от наркотиков станет невыносимой.
Я закрываю глаза и вижу Розу, свернувшуюся на полу камеры в позе эмбриона. Вздыхаю, чувствуя облегчение при мысли, что досмотр был оправдан. Какое счастье, что мы проделали все это не зря. Я подхожу к стойке сержанта и подаю ему тубус для оружия. Если он и удивлен, то не подает виду. Прежде чем покинуть изолятор, я сообщаю Лиз, что составлю отчет. Очень важно зафиксировать склонность Розы носить режущие предметы в бюстгальтере, чтобы это знали другие полицейские, которые, возможно, будут иметь с ней дело в будущем. Это, вероятно, самое важное, что следует из ее ареста.
– Спасибо, подруга, – улыбается Лиз. – Я у тебя в долгу.
– Можешь приготовить мне чай, – говорю я, толкая дверь плечом. – С молоком и без сахара. Тогда мы в расчете.
08. Леннокс
Мы едем на вызов, и времени на раздумья нет. Мы в трех минутах езды от больницы, а если включим маячок и сирены, то менее чем в одной.
– Женщина, вооруженная ножом, теперь вышла из больницы и находится во дворе. Она угрожала персоналу отделения неотложной помощи. На ней джинсы в пятнах и белая майка.
Я включаю маячок и сирены еще до того, как диспетчер успевает закончить предложение. Я все еще получаю удовольствие от нажатия на большую красную кнопку. Чуть больше месяца назад я прошла курс вождения в экстренных ситуациях, и возбуждение от езды с маячками и сиреной до сих пор не покидает меня. Надеюсь, этого никогда не случится. Сегодня наша команда состоит только из женщин, и я вздыхаю с облегчением, когда слышу, что подозреваемая тоже женщина. Тем не менее я вздыхаю про себя. Ни одна женщина-полицейский никогда не признает, что она может быть в чем-то хуже коллег мужского пола. Я могу прикладывать максимум физических сил, но мужчина всегда будет сильнее. Мой оператор Керис отстегивает ремень безопасности, когда мы приближаемся к больнице, и я делаю то же самое. Она работает в полиции столько же, сколько я, и мне приятно быть в паре с человеком, который знает, что нужно делать. Мы готовы.
Теперь я имею право вести полицейский автомобиль в экстренных ситуациях. Быстрая езда с включенной сиреной будоражит кровь, и мне нравится это чувство.
У нас нет времени ни на то, чтобы выяснить имя подозреваемой, ни на то, чтобы попросить диспетчеров связаться с персоналом больницы. Нам некогда оценивать риск для собственной безопасности или выстраивать стратегию. Мы уже завернули за угол и оказались у входа в больницу. Это один из тех вызовов, когда нужно действовать по наитию, реагировать быстро, скрестив пальцы в надежде, что тебя не пырнут ножом. Я останавливаю машину на парковке автомобилей скорой помощи и вижу подозреваемую. Она стоит на газоне напротив входа в отделение неотложной помощи. Светит солнце, и я замечаю, как блестит нож, которым она размахивает над головой.
Мы с Керис выходим из машины и бежим туда. На бегу я размахиваю ключами в надежде, что мне удастся нажать на кнопку и заблокировать автомобиль. Бросаю ключи в карман и останавливаюсь примерно в трех метрах от подозреваемой. Она в истерике. И беременна. Она очень худая, и идеально круглый живот невозможно не заметить. Мне хватает лишь одного взгляда на нее, чтобы понять: она наркозависимая. Ее волосы прилипли к голове, а лицо истощено. Кожа сероватая и тусклая, как у всех наркоманов, вокруг рта – болячки. Она настолько худа, что при каждом взмахе ножом все вены и мышцы проступают у нее на руке. У нее коричневые зубы и сухие губы, которые так натягиваются, когда она кричит, что мне кажется, будто они вот-вот лопнут.
– Эн Ай 22 подъехал к больнице.
Я слушаю это сообщение, но мне не нужно вникать в его суть. Подкрепление прибыло.
Далее все происходит в мгновение ока. Это сложно понять, когда вы сидите дома и смотрите YouTube. Полицейские обычно подбегают, наваливаются, хватают, тянут и сдерживают. Когда наши действия показывают в новостях, публика оценивает их, уже имея все необходимые факты. Однако общественность не знает о том, какая бурная мыслительная деятельность происходит в этот момент в наших головах. Мы рассчитываем риски, рассматриваем разные варианты и думаем: «Черт возьми, да она меня зарежет». У людей нет нашего опыта. Они не знают о наших убитых коллегах, истории которых проносятся в этот момент в голове. Меня это не коснется. Во время обучения нам советуют быть сильными и кричать громко. Никому не доверяй. Сначала действуй, а потом думай. Нам начинают внушать это с того момента, когда мы впервые надеваем полицейские ботинки. Упреждающий удар.
– Бросайте нож! – кричим мы в унисон. Мы с Керис работаем слаженно, и нам не нужно смотреть друг на друга, чтобы понять: мы обе медленно приближаемся к подозреваемой. Она плачет. Кровь пульсирует у меня в ушах, и из-за адреналина я не вижу ничего, кроме ножа у нее в руке. Только один факт вынуждает меня не торопиться: она беременна. При иных обстоятельствах моя рука уже была бы на дубинке, но теперь она вытянута вдоль туловища. Она беременна. Да, она держит нож, но ее руки опущены, а плечи ссутулены. Она продолжает плакать и теперь уже не кричит, а стонет. Из-за слез и соплей, размазанных по ее лицу, она выглядит моложе. Я чувствую, что риск значительно сократился, когда она опустила нож. Теперь, когда у меня есть время проанализировать ситуацию, я вижу, что это вовсе не нож, а штопор. Конечно, им можно ранить, но он не убьет ни меня, ни коллег.
У женщины в руках нож, и из-за адреналина я не вижу почти ничего, кроме него. Мы с напарницей постепенно сокращаем расстояние.
– Положите его на землю, – говорю я. Мы всего в метре от нее, и она смотрит мне прямо в глаза. Я поднимаю руки, показывая ей свои открытые ладони. – Все в порядке, – говорю я. – Положите его на землю, и мы поговорим.
Произнося эти слова, я знаю, что она послушает меня. Я облегченно выдыхаю. Не хочу кидаться на беременную женщину. Но прежде чем она успевает положить штопор на землю, а я – сказать что-то еще, я вижу нечто черно-белое, быстро и тихо приближающееся к женщине сзади. Это Ли. Он из другого наряда. Он увидел шанс и решил воспользоваться им. В мгновение ока он бросается на девушку, и они падают на землю лицом вниз. Прижимая ее к земле, он кричит: «Бросьте нож!» Она стонет, упав на землю и оказавшись под Ли. Он берет ее левую руку и бьет ей о землю. Штопор выпадает из ее пальцев и катится по тротуару. Я опускаюсь на колени рядом с ними. Все кончено. Время замедляется, и мы возвращаемся к реальности.
– Ли, она беременна, – говорю я.
– Вот дерьмо!
Он незамедлительно слезает с ее спины и поворачивает женщину на бок. Она громко кричит, и вокруг начинает собираться толпа. Теперь, когда она лежит на земле и «ножа» больше нет, я наконец слышу, что она говорит. Я разбираю слова, спрятанные в ее страшных криках. И хотя у меня пока нет детей, они разбивают мне сердце.
Она кричит:
– Мой ребенок!
Мой ребенок.
– Передайте ее нам, – говорю я Ли и тянусь к тощим рукам женщины. Керис подходит ко мне, мы берем подозреваемую за руки и сажаем. Ли охотно отпускает ее. Большинству полицейских-мужчин нелегко силой удерживать женщин. Со стороны это выглядит плохо, но иногда необходимо.
Я не сержусь на Ли. Даже не думаю, что он поступил неправильно. Лично я планировала поступить иначе, но он хороший полицейский, и я его не осуждаю. Пока не увижу произошедшее его глазами, я не имею права оценивать принятые им решения. Я полагаю, он увидел, как двое его коллег стоят лицом к лицу с агрессивной женщиной, вооруженной ножом. Он, как и все мы, вынужден был принять решение за долю секунды. Он выполнял свою работу: обезвредил вооруженного подозреваемого, а также защитил своих коллег и других людей.
Женщина хнычет. Я кладу руку на ее плечо и чувствую под своей ладонью пот и выпирающие кости. Желая успокоить, я смотрю в ее испуганные глаза.
Женщина обезврежена и теперь плачет. Нам нужно вернуть ее обратно в больницу, но сначала произвести осмотр: вдруг у нее осталось еще оружие.
– Все хорошо, все хорошо. Как вас зовут?
– Отстань.
– Мы не причиним вам вреда, – говорю я громко. Я хочу, чтобы это слышала не только женщина, но и все собравшиеся. Она перестала плакать, и теперь ее глаза спокойные и стеклянные. Силы покинули ее, и она, съежившись, сидит между мной и Керис. Она действительно крошечная – не больше полутора метров ростом. Она в ужасном состоянии.
– Есть ли при вас что-то еще, что может нести для нас опасность? – спрашиваю я, не ожидая ответа. Я его и не получаю. Нельзя отводить ее обратно в больницу без досмотра.
– Мы досмотрим вас на наличие оружия. Пожалуйста, встаньте.
Она опять не отвечает. Женщина смотрит вдаль, ее щеки блестят от слез. Мы с Керис осторожно поднимаем ее на ноги. Она не оказывает сопротивления.
Я прощупываю ее, и это не занимает много времени. Карманы ее узких джинсов забиты грязными салфетками, но больше в них ничего нет. Я провожу внешней стороной ладони по ногам и между бедер. На ней кроссовки без носков. Я просовываю пальцы с каждой стороны кроссовок, жалея, что не надела перчатки. Мои пальцы трутся о ее потные стопы. Они воняют. Керис прощупывает верхнюю часть ее тела, чтобы удостовериться, что там ничего не спрятано. У женщины маленькая грудь, и на ней нет бюстгальтера. Ей негде что-либо прятать. Уже не в первый раз я думаю о том, как унизительно подвергаться досмотру на улице. В данном случае на глазах целой толпы. Мы должны войти в помещение.
– Давайте войдем внутрь и проверим вас, – говорю я, кивая в сторону ее живота. Ее лицо искажается.
– Он мертв, – шепчет она.
Ох.
Как ужасно. Мне жаль. Этому ребенку повезло не родиться. Эта мысль приходит мне в голову до того, как я успеваю отогнать ее. Большая часть меня в ужасе, но какая-то частица отказывается молчать. Ты знаешь, насколько ужасной была бы жизнь этого ребенка. Я не имею права комментировать ее беду, когда у меня в голове подобные мысли, поэтому ничего не говорю. И мне от этого плохо.