– Что случилось? – спрашиваю я.
Видно, что он в стрессе, и я сочувствую ему. Вдруг я сейчас разрушу его жизнь? Он проводит рукой по коротким волосам и открывает капот. Дым валит, и он начинает кашлять. Я хочу подойти ближе, чтобы помочь, но что-то останавливает меня. Я прикрываю руками рот и нос, думая о токсинах в этом черном облаке.
Джон начинает говорить в перерывах между кашлем:
– Индикатор неисправности двигателя загорелся на полпути к тебе, а затем температурная стрелка взлетела, – он пытается разогнать дым руками. – Хотя бы огня нет. Надеюсь, дождь остудит двигатель.
– Как раз вовремя, – говорю я, пытаясь пошутить.
– Дым повалил за десять минут до того, как подъехал к тебе. Мне стоило повернуть обратно, но я не мог этого сделать.
Он смотрит на меня. Между нами повис вопрос: зачем ты заставила меня приехать? Мы стоим примерно в двух метрах друг от друга. Он – перед капотом, я – на плавном повороте дороги. Я знаю, что он не станет подходить ближе, ведь он даже не знает, зачем я попросила его приехать. Я сама должна это сделать. Подхожу ближе и останавливаюсь в нескольких сантиметрах от него. Я бы хотела поцеловать его, но не могу, потому что не знаю, что вот-вот произойдет.
Я открываю рот, чтобы что-то сказать. И не могу решиться.
– Тебе нужно позвонить в страховую компанию.
– Я разберусь с машиной через минуту. О чем ты хотела поговорить? – он смотрит на меня, и на нас падают капли дождя. Морось превратилась в ледяные капли, и я ежусь, когда они попадают мне за шиворот. Он смахивает капли, которые скопились у него на линии роста волос. – Я бы предложил посидеть в машине, но там полно дыма.
Я смотрю на красный автомобиль, чтобы не встречаться с ним взглядом, и наконец говорю:
– Я беременна.
За моими словами следует короткая пауза, во время которой я решаюсь взглянуть на него. Он смотрит вниз и закусывает губу.
– Я предполагал, что дело в этом.
– Правда? – удивляюсь я.
Он улыбается.
– Ну, я очень надеялся, что ты не собираешься бросить меня. Если ты позвала меня не затем, чтобы расстаться, я предполагал, что дело в беременности.
Я рада, что он улыбается.
– Поверить не могу, что мы стоим под дождем и обсуждаем это, – говорю я.
– Да, – хихикает он. – Рядом с моей дымящейся машиной.
– Тебе действительно нужно позвонить в страховую.
Пока он звонит, я опускаю окна его автомобиля, чтобы выпустить остатки дыма из салона. Двигатель еще разгорячен, но дым уже не валит. Джон кладет трубку, и я подхожу к нему. Он обнимает меня. Его мокрая куртка холодит мне щеку.
– Они приедут примерно через час.
Я смотрю на дом.
– Хочешь войти и погреться?
– Ты издеваешься? – смеется он. – Нет, конечно!
Я киваю. Вспоминая слова отца про дробовик, я понимаю, что Джон, возможно, и прав.
– Теперь, когда дым почти рассеялся, мы можем посидеть в машине. Давай я принесу нам чай?
Он ждет на водительском кресле, пока я готовлю чай. Когда возвращаюсь, мы несколько минут сидим молча, а потом он говорит:
– Что бы ты ни решила, я буду с тобой.
Я улыбаюсь в кружку, и от горячего пара у меня запотевают очки.
– Я уже решила. Ты знаешь, что я пережила в Хендоне. Я не смогу пройти через это снова. Кроме того, я хочу этого ребенка.
Он смотрит на меня.
– Вау, – говорит он, надувая щеки. – Ты впервые произнесла это слово.
Я киваю и жду.
– Значит, у нас будет ребенок, – говорит он, глядя на свою руку на колене.
– Слушай, – начинаю я, смотря вдаль. – Я не знаю, как у нас все сложится. Я вообще не знаю, получится ли у нас что-нибудь. Я просто…
Он кладет свою теплую руку на мою, и я замолкаю, глядя ему в глаза. Они сияют.
– У нас все будет хорошо. Мы справимся.
– Откуда ты знаешь?
– Похоже, я люблю тебя.
Я таращусь на него. Мой первый порыв – это сказать ему то же самое. Однако в голове так много вопросов, сомнений, надежд и страхов, что рот остается закрытым.
Он тихо смеется и опускает глаза:
– Я надеялся на более романтичную обстановку.
Я сжимаю его руку и улыбаюсь:
– Знаешь, мне кажется, что у нас все будет хорошо.
14. Миссис Моубрей
Я лежу в постели и думаю о мальчике. Думаю о пушке на его подбородке, акне на щеках и манере закидывать длинные конечности друг на друга. Я думаю о тонких горизонтальных линиях на его руках, варьирующихся по цвету от белых до темно-фиолетовых, и гадаю, какие еще шрамы он прятал. Я пытаюсь забыть его лицо, ведь мне нужно спать, но он упрямо продолжает сидеть на той лестнице и смотреть на меня. Я все еще чувствую запах ковра: смесь сигаретного дыма и застарелой мочи. Зарываюсь головой в подушку и вдыхаю свежий аромат кондиционера для белья. Я зажимаю уши руками, но все равно слышу скрип, который издавали его грязные кроссовки. В левой кроссовке была дырка, и я гадаю, были ли на мальчике носки. Наверное, у него мерз большой палец.
Я думаю о нем как о мальчике, потому что ему было всего пятнадцать. Однако его глаза рассказывали другую историю. В них отражалось усталое принятие тысяч разочарований. Усталое принятие меня, офицера полиции, перед собой. Я спрашивала, что он делал на общей лестнице, которая вела в квартиру, где он жил. Нам позвонила встревоженная соседка. Очевидно, он часами сидел на лестнице и курил, а она боялась проходить мимо него. Я записала его контактные данные и поговорила с ним. Он вел себя отстраненно и был подавлен, но вежлив. Я не ощущала угрозы. Я стояла расслабленно и держала руки на жилете. Он сидел на маленькой площадке наверху пятиступенчатой лестницы, поэтому наши лица находились почти на одном уровне. В конце нашего разговора он посмотрел мне прямо в глаза:
– Вы из хороших копов, – сказал он.
– Надеюсь, – ответила я с улыбкой.
– Я знал, что та стерва с верхнего этажа вызовет полицию. Знаете, что я решил? – он обхватил свой пушистый подбородок обеими руками и выдохнул в сложенные ладони. – Я решил, что убью этих копов.
Волна дрожи тут же пробежала у меня по шее. Сейчас, вспоминая об этом, я обхватываю ее своими теплыми руками.
– Но вы очень милая, поэтому я передумал.
Он завел обе руки за спину, а я продолжала стоять, держа руки на жилете. Я стояла так, даже когда услышала лязг металла. Дура! Я словно примерзла к тому месту. Когда его руки снова оказались в поле моего зрения, в каждой из них был большой нож. Первый имел широкое лезвие и представлял собой цельный кусок металла. Второй был длинным и тонким, с зубчатым лезвием и черной ручкой. Именно он приковал к себе мой взгляд.
Мальчик осторожно положил их на ковер перед собой, встал и поднял руки. Я продолжала стоять как вкопанная. Теперь, когда я смотрю в потолок и слушаю частое дыхание своего маленького сына Фредди, спящего в колыбели рядом, снова и снова вспоминаю те ножи. Я не могу заснуть, хотя совершенно лишена сил. И не могу выбросить из головы ту сцену.
Что, если бы все сложилось иначе?
Что, если..?
Я верчу помолвочное кольцо на пальце, пока врач ждет. Это человек средних лет с открытым и терпеливым лицом. Я чувствую прилив злости на Джона за то, что он заставил меня прийти сюда. Но затем он кладет свою руку на мою. Я смотрю на него, и он кивает. Ты сможешь. Он сдержал слово и действительно был рядом со мной всю беременность. Сейчас Фредди год, и пару месяцев назад Джон сделал мне предложение. Мы живем в съемной двухкомнатной квартире, и три месяца назад я вернулась на работу. Но я не справляюсь.
Слова проносятся в моей голове, сталкиваясь друг с другом, как дети на игровой площадке. Есть так много способов сказать это. Я отрепетировала миллион разных версий, но мои губы остаются сомкнутыми. Я чувствую, что у меня на лбу выступил холодный пот, и ругаю себя за слабость. Мне слишком долго внушали, что нужно быть сильной, не показывать страх и ничему не давать сломить себя. Однако я уже не та, какой была раньше.
– Я думаю, что у меня послеродовая депрессия, – раздается мой голос, но я его не узнаю.
Врач кивает и, глядя в монитор, что-то быстро набирает на клавиатуре. Джон сжимает мою руку. Слезы текут у меня по щекам и слегка разбрызгиваются, падая на грудь.
– Вы родили более года назад? – врач приподнимает бровь и снова смотрит на меня.
– Да, знаю, мне стоило прийти раньше. – Но я не верю в депрессию. Это просто лень. Просто моя несостоятельность. Я недостаточно хорошая мать. – Я думала, что справлюсь самостоятельно.
Врач снова кивает.
– Я рад, что вы все же пришли. Нет ничего плохого в том, чтобы обратиться за помощью, и многие женщины проходят через это.
– Спасибо, – я сквозь слезы улыбаюсь размытым контурам его лица с двойным подбородком. Чувствую, как отекают мои губы и нос, а пазухи носа заполняются слезами. Облизываю сухие губы. Я всегда была уродливой, когда плакала, но роды и материнство лишают достоинства, поэтому мне уже все равно.
– Вы можете перечислить свои симптомы? – врач подносит руки к клавиатуре, ожидая моего ответа.
– Эм, я… все время плачу. Мне кажется, что я не справляюсь, – говорю я отрывисто. – Я измождена, но не могу спать. В голове все время роятся мысли. Меня беспокоят боли и спазмы в груди… – я прерываюсь на середине предложения. Это еще один симптом. Я собираюсь продолжить, но тут вмешивается Джон.
– Она все время злится, – говорит он. Я смотрю на него и чувствую, как у меня краснеют щеки.
– Ночью я не могу расслабиться и забыть о происшествиях на работе. Раньше мне это удавалось.
– Кем вы работаете?
– Полицейским.
Я делаю глубокий вдох и достаю салфетку из коробки, которую врач деликатно подвинул в мою сторону.
– Я представляю, как с Фредди происходят разные ужасные вещи, – признаюсь я. Я во всех красках вспоминаю жертв убийств, и сын превращается у меня в голове в тех, кого я видела.
Врач кивает и говорит:
– Думаю, вам следует задуматься о приеме препаратов.