Когда меня вызывают на дела, в которых участвуют дети, я не могут не думать о сыновьях. Приходится снова и снова напоминать себе, что они в безопасности.
Разумеется, я сталкивалась с сексизмом на протяжении всей карьеры. Я видела его, наблюдала за ним, слушала о нем и, возможно, даже вносила в него свой вклад. Однако никогда я ощущала его. До сегодняшнего дня он обходил меня стороной. Теперь ты еще и мать. Как ты смеешь желать всего и сразу? В двадцать с небольшим лет я, как и молчаливые девушки-стажеры из кафе, думала, что сексизм вполне естественен. Однако сейчас, когда мы ездим по улицам боро, я вцепилась в руль так, что у меня побелели костяшки. Я в ярости. Я злюсь на Службу столичной полиции за то, что она это допускает. Я злюсь на мир, который распределяет людей по категориям и заставляет нас переступать через головы друг друга. А еще мне стыдно. Стыдно, что мне было все равно, пока все это не коснулось непосредственно меня.
На часах почти десять, когда по рации объявляют первый за день срочный вызов:
– Срочный вызов в Веллингтон-Парк. Прохожий обеспокоен поведением пьяного мужчины с двумя маленькими детьми.
Я киваю Джулии, и она назначает нас на этот вызов. Включаю маяки и сирену и разворачиваю автомобиль. Мы находимся в паре минут езды от парка, и Джулия зачитывает с компьютера описание: «Белый мужчина в синих джинсах и красном худи. Катит черную коляску с младенцем и ведет маленькую светловолосую девочку». Впервые оказавшись в Веллингтон-Парке, я была удивлена, что лужайка, окруженная покрытыми граффити скамейками, имеет название. Этот парк известен тем, что ночью там собираются группы подростков, чтобы покурить марихуану. Хотя сейчас относительно раннее воскресное утро, движение на улицах боро оживленное. Я объезжаю другие автомобили максимально терпеливо. Я очень не хочу, чтобы мужчина ушел из парка до того, как мы окажемся на месте. Мне нужно знать, что с детьми все в порядке. Как это всегда бывает на вызовах, связанных с детьми, сыновья всплывают у меня в голове, но я стараюсь не думать о них. Их здесь нет. С ними все хорошо.
Когда вход в парк оказывается в зоне видимости, я замечаю мужчину с коляской, стоящего на обочине дороги. Я выключаю сирену. Мне не хочется пугать его, особенно когда он так недалеко от едущих машин. Достаточно одного взгляда, чтобы понять: он сильно пьян. Его стопы твердо стоят на тротуаре, но верхняя часть тела качается, словно дерево на ветру. Он смотрит на маленькую девочку, стоящую рядом. Она послушно держится за коляску. Мужчина одной рукой держит ручку коляски, а в другой сжимает банку пива. Я оставляю машину максимально близко от них, но так, чтобы не мешать проезжающим автомобилям. Не похоже, чтобы мужчина нас заметил, и, когда мы подходим ближе, он выкатывает коляску на проезжую часть.
В эту же секунду раздается автомобильный гудок, и мужчина разворачивает коляску боком. Находящийся внутри ребенок налетает на обитую мягкой тканью перекладину, которая, к счастью, удерживает его внутри. Я понимаю, что мужчина твердо намерен перейти дорогу, и бегу к нему. Ребенку в коляске около полутора лет, он не пристегнут. Мужчина продолжает выкатывать коляску на проезжую часть, и я велю ему остановиться. Он рассеянно смотрит на меня, когда я подбегаю.
– Отойдите от дороги! – кричу я. Хватаюсь одной рукой за коляску и откатываю ее на тротуар. Мужчина пытается сфокусировать взгляд на моем лице, но, похоже, у него не получается. Я смотрю на девочку, надеясь, что не напугала ее. Ей около семи лет. У нее светлые волосы и стрижка боб. Она очень хорошенькая, и, похоже, совсем меня не испугалась. На самом деле она смотрит на меня так, словно я ее спасительница. При взгляде на ее круглое грязное личико у меня случается странное дежавю.
«Я видела, как папа ударил маму, и теперь мне страшно».
Эти слова я так и не смогла забыть, и теперь эта девочка снова стоит передо мной. Я ногой ставлю коляску на ручник и перевожу взгляд на мужчину. Я вспоминаю, как он кричал и плевался в автозаке. Вспоминаю синяки на лице его девушки. Джулия разговаривает с ним, и он не оказывает никакого сопротивления. Я снова поворачиваюсь к девочке и нагибаюсь так, чтобы наши лица были на одном уровне.
– Лили?
Ее глаза округляются, и ротик принимает форму буквы «о».
– Откуда вы знаете мое имя? – спрашивает она, глядя на меня так, словно я волшебница.
– Когда-то давно я была у вас дома. Тогда ты была еще совсем маленькой.
– Наверное, я не помню, – говорит она, закусывая губу. – К нам приходит много полицейских.
Я слышу, как Джулия разговаривает с мужчиной за моей спиной. Он проглатывает слова.
– Сколько тебе лет, Лили?
– Мне восемь, – улыбается она гордо. Она маленькая для своего возраста, но ее речь полностью соответствует восьми годам.
– Это твой папа?
– Да, – говорит она, закатывая глаза.
– А это кто? – указываю я на ребенка в коляске. На нем майка и тонкие штанишки. Он босой. Сейчас прохладное майское утро, и его кожа раскраснелась от холода.
– Бобби. Мой младший брат.
Она хлопает его по толстой ручке, и он начинает плакать. Я сюсюкаюсь с Бобби и достаю его из коляски. Смотрю на отца, ожидая его реакции, но он, спотыкаясь, ковыляет к ближайшей скамейке вместе с Джулией. Я замечаю темное пятно у него на брюках и морщусь. Бобби извивается у меня на руках, и из его тяжелого подгузника слышатся хлюпающие звуки. Я инстинктивно начинаю его качать и убаюкивать. Он трется своей мягкой кожей о мой жесткий жилет, и я расстегиваю его, чтобы ребенок прижимался к мягкой хлопковой рубашке. Держа его на руках, я чувствую резкий запах застарелой мочи из подгузника. Малыш успокаивается. Я смотрю на Лили и кое-что вспоминаю.
«Это две девочки, одна чуть старше. Спутанные светлые челки обрамляют их круглые лица».
– Где твоя сестра, Лили?
– Она теперь живет с бабушкой.
Лили тянет ручками за легкий материал платья. Это платье в розовый и синий цветочек симпатичное, но слишком маленькое. Поверх него надета большая и грязная джинсовая куртка. На ногах у Лили облезлые кроссовки без носков. Я рада, что на ней хотя бы есть верхняя одежда. Бобби снова начинает плакать и извиваться у меня на груди. Он сует кулачки в рот и начинает неистово кусать их деснами. Я заглядываю под коляску в надежде, что нам найдется для него бутылочка, но в сетке пусто. Ни одеяла, ни запасного подгузника – ничего. Когда эти дети ели в последний раз?
Диспетчер сообщает: мужчина склонен к агрессии, а еще у него не все в порядке с головой. И именно он отвечает за двух маленьких детей.
Джулия за моей спиной проверяет по базе данных отца Лили. Я переключаю рацию на второй канал, чтобы послушать результат. Специально убавляю громкость и прижимаю рацию к уху.
– Марк ДЖЕЙКОБС, известен полиции, в данный момент не в розыске. «А» и «ПЗ».
Эти буквы – тревожный сигнал. «А» говорит о том, что он агрессивен. Об этом мне и так было известно. Буквы «ПЗ» означают проблемы с психическим здоровьем. Я переключаюсь на основной канал, поворачиваюсь спиной к Лили и говорю:
– Би Экс, это 215.
– Говорите, 215.
– Мне нужен автозак к Веллингтон-Парку. Вы можете проверить, есть ли в изоляторе место для мужчины, арестованного по подозрению в невыполнении родительских обязанностей?
– Принято, 215.
– Сообщите Би Экс 3, что мы берем обоих детей под защиту полиции. Девочка восьми лет и мальчик примерно полутора лет. Вы можете связаться с социальными службами?
– Все принято и зафиксировано, 215.
Я ни за что не оставлю этих детей с их отцом. Би Экс 3 – это дежурные сержанты, и я должна оповестить их. Бросаю взгляд на Джулию и Джейкобса. Она смотрит на меня, держа в руках рацию. Легким кивком дает мне понять, что все слышала. Я вытягиваю руку ладонью вперед, знаком прося ее подождать и ничего не предпринимать.
Бобби все еще плачет, и у меня разрывается сердце при мысли о том, что я должна снова положить его в холодную коляску. Однако я не могу и дальше оставлять Джулию наедине с Джейкобсом. Я также не пойду на риск и не передам ребенка отцу. Усаживаю мальчика в коляску, протягиваю ремни безопасности у него через грудь и ногами и защелкиваю карабины. Я слегка тяну за ремни, желая убедиться в их надежности.
– Ты могла бы присмотреть за братиком, пока я говорю с твоим папой? – обращаюсь я к Лили.
Она кивает и кладет руку на плечо Бобби. Она начинает гладить и убаюкивать брата, и у нее это хорошо получается. Что-то подсказывает мне, что она была вынуждена научиться это делать. Я подхожу к Джулии и ссутулившемуся на скамейке Джейкобсу, встаю перед ним, и он поднимает на меня глаза.
– Мистер Джейкобс утверждает, что сегодня утром выпил только две банки пива, – говорит Джулия. Она скрещивает руки на груди и склоняет голову, а Джейкобс смотрит на меня глазами, полными надежды.
– Это чепуха, не так ли, мистер Джейкобс? – говорю я, указывая на сырое пятно на его джинсах. – Вы очень пьяны.
Он начинает отрицательно качать головой.
– Нет, офицер, нет, нет, – он повторяет слово «нет» снова и снова, а затем закрывает лицо руками и качает головой. Я смотрю на детей и вспоминаю грязный подгузник Бобби. Я вспоминаю его голодный плач и холодные ножки. Я думаю обо всем, что видела Лили за свою короткую жизнь. В моей груди закипает злоба. Обычно я стараюсь сделать так, чтобы подозреваемые сохраняли спокойствие до приезда автозака. Я беседую с ними и улыбаюсь, пока на них не будут надеты наручники. Однако в этой ситуации что-то мешает мне вести себя разумно.
– Когда Бобби последний раз ел? – спрашиваю я. Мои руки вытянуты вдоль туловища, а кулаки сжаты.
Джейкобс продолжает качать головой.
Я нагибаюсь и жестко хватаю его за плечи.
– Когда вы в последний раз кормили свой детей? – кричу я ему в лицо. Избивающий жену кусок дерьма.
Он отрывает руки от лица и таращится на меня. По его щекам катятся слезы.