Похоже, Роберт стал жить не по средствам. Девушки хотели слишком многого. Вместо Кавказа — Мальдивы, вместо самоцветов — бриллианты, вместо «жигулей» — «рено». И отказывать становилось труднее. Видимо, стареет.
А не хотелось бы… Впереди еще много интересного. Главреж собирается на пенсию. Прима новая почти нарисовалась. Жаль, пока на интим не соглашается. Но он дожмет. Немного осталось…
Он покосился на девицу. Надоела. Определенно надоела. Пора указать на место…
— Софа, если ты думаешь, что у нас здесь Голливуд, ты глубоко ошибаешься.
— Ты о чем, воробушек? Если о деньгах, то мне неприятно. Я к тебе со всей душой, а взамен сплошные упреки… Котеночек обидится, имей в виду…
Со всей душой! Можно подумать, у тебя она есть! Родин вздохнул и прижал любовницу к груди. До сих пор ему вполне хватало тела…
А ведь прежде удавалось без проблем иметь интрижки на стороне. Молоденькие старлетки за честь почитали переспать с известным режиссером. Иногда романчик завершался утверждением роли, иногда золотым колечком (если старлетка до роли добиралась без его участия), иногда — переводом подающей надежды актрисы в соседний театр. Порой даже в столичный — у Родина был хороший вкус и отменное профессиональное чутье. Плюс связи. Словом, среди молоденьких актрисулек сформировалось мнение — роман с Родиным — необходимая, а порой и достаточная ступенька на пути к успеху.
К тому же и как мужчина он хорош. Седовлас, импозантен. Величественен, загадочен… Да мало ли поводов для интереса можно найти при наличии желания.
Роберт Никитович интересы принимал как должное. На рожон не лез. Но и не отказывался, что называется, составить начинающей звездочке подходящую компанию. Ввести в свет. Огранить. Подобрать достойную оправу.
И самому слегка воспользоваться ситуацией. Не все актрисе сцена. Можно и в прочих пространствах бонусы собрать.
— После Роберта грех не подобрать, — считали приятели, обзаводясь новенькими содержанками с грифом: «Проверено. Качество гарантирую. Родин».
Обоюдовыгодная позиция. Ты ему — девочку под бок. Он тебе — многообещающий участок под застройку. Или подрядчика за полцены. А то и поездку за кордон за госсчет… Чем дальше, тем больше…
— Человек нужный, пробивной, — считали в минкульте, — пора бы вверить мужику что-нибудь серьезное.
Давно пора. Но Родин на мелочи не разменивался, нацелился на кабинет директора театра. Лучше, конечно, столичного. Но как промежуточный этап — вполне бы хватило своего родного. А там…
— Два звездных спектакля, шедевральный сценарий, приличные гастроли — и я во МХАТе. На худой конец, и «Таганка» подойдет. Предложат Стокгольм или Лондон, ломаться не стану.
Впрочем, ему и дома жилось неплохо. Директор едва ли не кланялся — то гастроли, Робчик, выбей, то крышу перекрой. А девочки… они везде хороши…
Жены, их на жизненном пути режиссера обозначилось четыре, не роптали. Знали себе цену и цену этой цены. Родин женился исключительно на примах, самом приятном творении собственного гения. Как только на театральном небосклоне появлялась новая звезда требуемой величины, роли в театре менялись. Прежняя вместе с отметкой в паспорте приобретала статус экс-примы. И некоторое утешение в виде квартиры, машины и умеренной благосклонности начальства.
Обеспечить приличную жизнь отставной супруге позволяли средства, пускаемые в ход родителями и бойфрендами тех же старлеток. Большая часть которых правдами и неправдами попадала в карман председателя отборочного жюри, коим на протяжении последних двадцати лет бессменно являлся Родин. А поскольку земля русская талантами не обделена, милые мужские слабости Роберта Никитовича имели все основания блаженствовать и в перспективе.
Недавно «астроном» открыл для себя и общества прелестную Валерию. И сердце ловеласа начало склоняться к очередному разводу. Новый бриллиант многообещающе посверкивал первыми гранями. Еще немного, и можно показывать…
Жаль, что нет ее рядом. Пришлось перестраховаться. После странной встречи в ресторане. Та женщина смотрела на него с нескрываемой ненавистью. С чего бы это? Кажется, не актриса. Значит, вряд ли пересекались. Своих женщин он помнил. До мельчайших подробностей. А не своих обходил стороной — от баб одни неприятности.
Отчего-то вдруг вспомнился тот морозный декабрьский вечер. И бесцветные глаза бабки у кабинки фуникулера… Родину стало страшно. За себя. За Валерию. За светлое будущее…
О, он умел убеждать! И очень постарался сохранить родившееся чувство:
— Пойми, театр полон завистников. Стоит появиться молодой талантливой актрисе, остальные берутся за козни. Или съедают живьем. Мне нужно время, чтобы подготовить почву для твоего перевода. Требуется стаж и гарантии. И что-нибудь неординарное. Посидишь в глуши, а я похлопочу у киношников. Найдем яркую роль. Сделаем тебя звездой. А дальше…
— Но я не хочу заведовать домом культуры на дальней околице нормальной жизни! — едва не плакала новая избранница великого режиссера.
— Лерочка, солнце, месяца три, не больше. Потом год съемок. Пойми, иначе не получится. Знаю, что говорю. Тебя сохранить нужно. От злобы и зависти. От любопытных глаз и длинных рук. Да и меня пожалей: мне-то больше твоего достанется.
— Если ты так считаешь… Но ведь не больше трех месяцев, правда?
Так у Родина появился повод для частых визитов в небольшой городок за триста верст от Н*. Там его никакие беды не достанут, ежели что. А с Лерочкой можно и до Москвы добраться. Молода, хороша собой, талантлива…
Словом, с девочкой все устраивалось неплохо. Оставалось удержаться на плаву в театральной жизни области. Желательно бы — всей страны. В данный момент Родин работал именно над этим, переиначивая на современный чисто славянский лад известную в свое время пьесу благополучно позабытого театральным миром бельгийского драматурга. Плагиат обещал вырасти в шедевр и обеспечить очередную волну успеха будущему главрежу. Гарантия долгого благополучия. А как иначе? Талантом Господь Родина малость обделил. А на связях дальше Н* не уедешь.
Оставалась, правда, небольшая коллекция бриллиантов — единственное, не зависящее от обстоятельств вложение всевозможных подношений. Но та считалась неприкосновенным запасом.
— Бог даст, наследникам останется, — оптимистически глядел в будущее Родин.
— Воробушек! Ты где? Котеночек соскучился!
«Соскучился? С этим определенно надо что-то делать…»
— Мальдивы, «рено», браслет с самоцветами… — бормотал режиссер, набирая знакомый номер. — Да и с карьерой бабка надвое сказала. В общем, пора завязывать. Сейчас мы перенаправим… и вылупится из Котеночка какая-нибудь «Рыбонька» или «Птичка». Правда, у Жука с фантазией не так чтобы очень… Але! Сан Саныч? Ты как-то намекал, что скучаешь… Хочу предложить одну штучку, только между нами… От себя отрываю. С мясом! Не вляпался ли? Помилуй, с моим-то опытом!.. Для друга жертвую… Хороша? Не то слово! Персик! Да что там… Бриллиант авторской шлифовки! Договорились…
Действовать следовало без промедления — завтра у Котеночка может родиться очередная идея…
— Девочка моя, собирайся. Мы едем в ресторан.
— Но я уже разделась… и душ приняла…
— Как разделась, так и оденешься. А душ не помешает…
Роберт Никитович вытащил из портмоне фото Софочки, переложил в задний карман брюк. Привычка. Отработанный материал он хранил в заветном альбомчике с бриллиантовой россыпью на обложке. Надо будет вложить перед сном. К своим коллекциям он привык относиться бережно. Особенно бриллиантовым…
— А от Жука она так просто не отделается, — кивнул Родин своему отражению мимоходом. — Так что с утра займусь вакансией… Да и Лерочке следует побольше внимания уделять. Для разовых утех подыщем что-нибудь попроще.
На фоне последних событий приходилось экономить. Мало ли… Конечно, ничего особенного — очередная зависть какого-то неудачника. Или неудачницы. Но вполне возможны издержки. Выстроенный для себя любимого рай требовал вложений. И касалось это не только женщин…
— Будем надеяться, что друзья-товарищи не бросят, ежели что, — отмахнулся от досадной мысли режиссер. — Мы к ним со всей душой. Они тоже… Иначе в раю не задержишься. Даже с помощью женщин. И бриллиантов. Нет, последние оставим в покое. В этот раз вполне будет достаточно женщин. Кажется, и Рак не против завести новую интрижку. Легко! Завтра же подберем что-нибудь для укрепления позиций…
Родин не зря вернулся к набившей оскомину проблеме — в его окружении накапливались электрические заряды. Правда, до настоящего взрыва, как в прошлый раз, пока не дошло. Но кто их знает, этих неудачников? А тут… на приятелей посыпались неприятности. То бизнес прогорит, то скелет из шкафа в неподходящее время вывалится…
— Интересно, за что меня можно подставить? Девочки? Ерунда! Кто в культуре сейчас не без греха? Взятки? О, попробуйте доказать! У нас все полюбовно, не пикнет никто — себе ж дороже… Махинации в хозспособе? Мелочь! Директор собственным телом закроет. Нет, не за что меня ухватить. Мимо, голубчики, мимо! А на фуникулерах я теперь не катаюсь, Боже сохрани!
— Воробушек, я готова. И браслетик так кстати пришелся…
Телефон крякнул и выдал фрагмент увертюры из известной оперы. Родин придавал подобным мелочам особое значение. Не зря — девочки и журналисты клевали, что называется, в момент, предавая пристрастия мастера восторженной огласке. В губернии Родин давно слыл аристократом вкуса.
— Саныч? Мы в пути… То есть как отменяется? А что случилось? Мотя? По самую маковку? Глупости! С него-то что возьмешь? Разве что место тепленькое потеряет! Так ведь на то тесть имеется…
Собеседник отвечал долго и подробно, отчего у Роберта Никитовича отвисла челюсть, а цвет лица из благородно-бледного сменился плебейско-багровым.
— Котеночек, что-то случилось? — от волнения Софочка перепутала роли. — Скорую вызывать?
— Не надо скорую… — еле выговорил Родин. — Валокордину накапай… Мне отъехать надо…