— Вон, Катюха теперь сливки с мово молока-то сымаеть, телушка хитрючая, — кивнул дед на сидящую рядом внучку.
— Я те покажу телушку! — девица поднесла кулак прямо к дедову носу. — Котлет неделю не получишь! Переведу на хлеб и щи.
— Суровая, вишь! — одобрительно воспринял угрозу дедок. — Фамильный характер! Так что извиняй, ребята, а котлет я вам не отдам! Я ж до смерти голодным останусь. Знает, говёшница, во что бить. Вся в мою бабку, та была…
Лирическое отступление заняло около получаса. Гости выжидали удобного момента для перевода стрелок в нужном направлении. Девица нервно поглядывала на часы. Наконец дед выдохся.
— Ну, что там еще?
— А фуникулер у вас откуда?
— Фуни… что?
— Фуникулер.
— Это та штуковина, за которую тебя второй раз посадить грозились. Люльки на веревке, — пояснила внучка.
— Какая там веревка — канат! Вот и доверяй после этого бабам… — рассмеялся старик, обнажая беззубые десны. — Так там я и не бывал никогда…
— По ксерокопии его паспорта ту игрушку купили. Оформили на деда. Теперь вот маюсь и с ним. Никак покупателя найти не могу. И везде одна, хоть бы какой мужик нашелся…
— Чтоб клюнул на твои богатства? — захихикал старик. — Так в город ехать надоть. Наши вон, у своих баб за подолы держатся, их мильенами не заманишь. А с подолами у тебя дело швах… Водички-то принесешь?
— Не заслужил, — процедила Катюха, но пошла за водой.
— Вреть она, — зашептал Прохорович. — В жизни ничего никому не отдасть. Жадная — страсть! Все к рукам норовит прибрать, воспитал на свою задницу!
— А как ваш паспорт оказался у покупателя?
— Так ить… хто его знаеть… Могёт, украли. А могёт, взяли попользоваться.
— Значит, чужие заходили? Ну, около полугода назад.
— Эт вряд ли… Катюха чужих дальше сеней не пущаеть. Факт.
— Свои, значит…
— Дык, своих-то раз, два и обчелся. Рази что братан. Да женка евоная…
— А о Марусе Михайловне своей забыл? — на пороге появилась Катюха с кружкой. — Она как-то осенью наведывалась. Зазнобились когда-то с дедом. Та и взяла, коли кто копейку посулил. Продажная тварь.
— Ты чё мелешь, козява? Что б Маруся продалась! Да ни в жисть!
— Много ты понимаешь!
— А и понимаю! Они ж с Любкой по миру пошли, а ты: продажная… Сама такая! Ить с твоей подачи и пошли…
— Так! — Катерина ткнула кружку в беззубый рот и указала гостям на дверь: — Хорошего понемножку. Вот Бог. А вот порог. Желаю здравствовать! А упорствовать станете, полицию вызову. Издевательство над престарелым, я свидетель. А он уж три года как недееспособный.
— В такие минуты я начинаю сомневаться в своей профпригодности, — пожаловался Гаврила на обратном пути. — Железная баба!
— Это потому, что одна, — со знанием дела заступился за бизнес-леди Катюху Михей. — Вот и бесится. Два мужика завидных в гости заскочили, но ни один на ее прелести не то, что не клюнул, внимания не обратил.
— Зря, выходит, день потратили.
— Ну, не все нам отдыхать, мы ж люди обязанные. А насчет зря позволю с тобой не согласиться. Большего из этих не вытрясешь. Светиться нам опять же не резон. А по делу польза от дедового словоблудия кой-какая имеется. И девица лепту внесла. Чего смотришь? Сам не разобрался? Ну, во-первых, деду все же заплатили тогда. Прилично. А во-вторых, паспорт его взяла наша знакомая… Вернее, знакомая нашей знакомой. Что и требовалось доказать! Вот и складывается одно к одному, — заторопился вдруг Михей. — Поехали.
— Ты ж не хотел… — заметил Борисик за следующим холостяцким перекусом.
— Обстоятельства изменились. Правда, изменились они три дня назад. Как-то подустал я с этими заморочками. На работу пора…
— Видно, что устал. Ты опять у Вострикова подмоги просил? С какого перепугу в дело включаются люди с другой улицы?
— У генерала свои интересы в деле. Его поначалу просили, не нас. Ну и кадры у него классные — грязную работу за тебя сделают, спасибо потом не забудь сказать, благодарный ты мой. За свои сотки лучше берись, и повнимательней там. Документы на фуникулер оформляла та самая Мария Макарова. Либо помогала оформлять.
— Поварешкой мне по лбу! Не губерния — аквариум литров на двадцать. Так и трутся друг о дружку фигуранты, так и трутся! — убывая по указанному направлению, продолжал возмущаться Борисик.
— Чуть что, сразу звони.
Михей остался один на один с нетбуком. Просмотрел входящие. Погрузился в сферу интересов «тетушки Чарли». Ничего нового. Застой. Зато тут…
Он вернулся к записке тети Лены. Да, опоздал. Но ответить-то никто не мешает.
Уважаемая тетя Лена! Простите, что не успел среагировать на ваше послание. В нужный момент меня не было в городе. Если ваша просьба по-прежнему остается актуальной, пишите. Помогу, чем смогу.
Михей
Прочитал, вздохнул. Вот так всегда — помогаешь, кому не попадя, а близких оставляешь на потом. И еще… Как это он раньше не заметил? Вон, для Людмилы и Алёны он так и остался Михаилом. Матвей его тоже по-другому не называет. А соседке сразу назвался Михеем, именем, пользоваться которым разрешал только самым близким…
— Так и бывает, порой, родня, а как чужие. А порой и соседку родственницей считаешь. Жаль, что так вышло… лягушка-царевна, правда, жаль…
Он вспомнил их первую встречу. Улыбнулся. Потянулся за телефоном:
— Борь? Как там у тебя? Даже так…
Кумушки у подъезда отвечали на вопросы приятного молодого человека с энтузиазмом. Особенно старалась Самсоновна. Показывала мастер-класс — в ее жизни допросы уже случались:
— О жиличке ничего плохого не скажем. Положительная мадама. Рано уходит, приходит вовремя. Пьяной ни разу никто не видел. С хахалями тоже. Деток вывозила на прогулку по субботам и воскресеньям. Здоровалась. Улыбалась.
— Только глаза у нее всегда грустные. Будто пустые глаза-то, — добавила Нюра Прокопьевна. — Должно быть, на работе неполадки.
— Конечно, на работе! — перебила Самсоновна. — Дома-то у них тишь да гладь да божья благодать! Муж не курит и не пьет. Аккуратный такой мужчина. Детки бусечки…
— Прислуга опять же, — дорвалась до «микрофона» старушка с букольками.
«Е-мое, — заскучал майор Борисик, — да здесь целая банда! И как мы могли так оплошать?»
Уточнив некоторые моменты повествования и сердечно поблагодарив бабулек, он поднялся на третий этаж. В квартире, помимо пожилой заплаканной женщины и отзвонившегося еще в полдень старшего лейтенанта, никого не было.
— Что тут у вас? — спросил он, кивая сразу обоим.
— Да так… — неопределенно пожал плечами подчиненный. — Никого. Смотрите сами.
Двухуровневая квартира — просторная гостиная, детская, четыре спальни — оказалась обставлена со вкусом. Стильная мебель. Симпатичные финтифлюшки. Уютно. Красиво. Дорого…
— Однако, Мария Михайловна, обошлась квартирка Вам в копеечку. И что на это налоговая?
— Я не сама ее купила, — женщина теребила край носового платочка. — Мне подарили…
— Иначе говоря, отблагодарили за…
И тут Борисик притормозил. В выстроенной версии не хватало важного звена. Следовало срочно его найти. Он извинился и вышел на кухню:
— Мих, тут что-то не катит. Как ей могли эти козыри квартиру купить, если она их элементарно кинула с этим фуникулером? Или, наоборот, за что Пахомова могла ее благодарить, если на суде повариха молчала, воды в рот набравши? Чей-то я туплю…
— Ну и я с тобой за компанию… Ты у владелицы и спроси. Это ж твой конек диалоги с ценными свидетелями выстраивать.
— И то правда. Ну, я пошел?
Борисик не зря считался профессионалом высокого класса. Примерно через час свидетельница сдалась:
— Устала я дрожать и обманывать. Расскажу, как было. Можете записывать.
— Запишем, — кивнул Борис, — пригласим в отдел и запишем. А предварительно я просто вас выслушаю. Если что, вопросы наводящие задам. Главное, не бойтесь. Теперь вы под нашей защитой.
И поморщился: врать не любил. А защиту при нелегальном расследовании пробить непросто. С другой стороны, может, и без нее обойдется. Некому теперь на свидетелей покушаться. Иных уж нет, а остальным точно не до того…
Приемы сработали. И бывшая повариха разговорилась. Первыми явились нанятые вдовой люди, предложили ей с горничной защиту и хорошие деньги за правду. Однако постоянные клиенты заимки имели не меньшие возможности. И вовремя подсуетились.
— Стало быть, было вам что скрывать и чего опасаться, — заметил Борисик.
— Было, чего уж там, — кивнула собеседница.
В тот день Маруся Михайловна с Любаней тоже на реке оказались. Маруся Михайловна стирала. Любаня купалась — день выдался жарким. Заплыла далеконько, под тот самый поворот. В тот самый момент. Вернулась сама не своя. Всю ночь потом проревела да от страху протряслась.
После стопарика валерьянки отошла малость. Принялась повариху пытать, мол, что с нами теперь будет. И как бы без потерь выкрутиться. К утру договорились: ничего не видели, ничего не знают. На том и собирались стоять до последнего. И стояли…
На предварительном разбирательстве их опросили без фанатизма. Переписали показания слово в слово. Больше не беспокоили. Перед судом на заимку заскочил мужчина. Видный такой, в щегольском светлом костюме — в тех местах таких сроду не водилось. Назвался адвокатом. Доходчиво объяснил, что к чему. Оставил две странички с вариантами ответов. Перед отъездом предупредил: если не будете придерживаться предложенной версии, ждите проблем.
— Можете считать меня последней сволочью, — всхлипывала Маруся Михайловна в беседе с полицейским, — но я в семье одна добытчица. Внуков поднимать надо. Дом содержать. Да и пожить еще хочется… Любке вон тоже. Ну, мы и решили не обострять. Сказали, что велели. Мертвых-то все одно не поднимешь…
Помимо проблем пообещал адвокат каждой отступных. Солидная упоминалась сумма. Женщины успели прикинуть, куда легкие денежки потратить можно. Размечтались. После суда им выдали по несколько тысяч. И забыли. Правда, на заимке разрешили остаться. И то хлеб.