Песчаная тропинка вывела Михея к заднему дворику. Под полосатым тентом располагался стол и пара низких скамеек. Неподалеку журчал порожистый ручей. Трехцветный котенок нежился на солнце у небольшого бассейна. Повсюду были разбросаны игрушки. За высоко остриженными кустами туи билось в порывах ветра развешенное для сушки детское белье.
Чопорная старушка в белом переднике, надетом поверх старомодного платья, указала Михею на шезлонг:
— Хозяйка скоро придет. Вам соку или лимонаду?
— Лучше кофе, — кивнул Михей и тут же понял, что кофе ему совсем не хотелось.
Присел. Расслабился. Осмотрелся. Милый тихий дворик. Трогательные занавесочки на террасе. Цветы на подоконниках. Полосатые мячи в траве. Покачивающийся на воде надувной матрац…
Чужая жизнь. Такая ровная и спокойная. Дети. Животные. Женщины. Мечта холостяка?
На том и уснул, согретый утренним солнцем и убаюканный непоседой-ветерком.
«Тоже мне аналитик! Кому скажи, а особенно работодателям, вмиг обратно в отпуск отправят. Догуливать. Хотелось ли Михею домой? Возможно… Но не так, чтобы сильно. Чтобы опять не влипнуть в какую-нибудь навязанную по старой дружбе историю. И влипнуть, оказавшись едва ли не главной действующей фигурой. Захлебнуться чужой болью, правдой, желаниями. Тоже мне детектив, с такими-то личностными переживаниями! Впрочем, так много обещающий детектив дал крен в сторону банальной мелодрамы. Да и тут нечему удивляться: жизнь — штука многоаспектная. Включает в себя все возможные жанры. Безо всяких границ. И поди разберись…»
— Здравствуйте, легко нас нашли?
Выглядела она неважно. Видимо, ночь далась Валентине не так просто. Волнующая синь налилась ртутью, складки у рта обозначились глубже, румянец сменился желтоватой бледностью. А во взгляде обозначилось нечто просительно-выжидательное.
Михею стало стыдно — вспомнилось вчерашнее беспочвенное геройство. Но не грузить же даму проблемой, от которой она так старается уйти.
«Не грузить, так не грузить, сам разберусь, — самоуспокоение постоянно сбивалось с ритма, — и нечего человека впутывать. Теперь только Бог нам поможет. И майор Борисик…»
Они сидели у самого обрыва, откуда открывался чудесный вид на столичное предместье. Что-то ели, пили. О чем-то разговаривали. Никому ненужная близость. Да и близость ли? Он обманывал себя и ее. Она обманываться позволяла. И только пронизанный страхом взгляд, блуждающий у горизонта, чувствовал, как далеко сейчас находится истина…
Михей злился. «Зачем напросился на встречу? Зачем растревожил тихое семейное гнездышко? Зачем взял на себя роль миротворца и защитника? Зачем зацепился за соломинку…» Десятки «зачем» проявлялись в слабой голубизне бесконечного неба, застревали в облаках, лениво покачивались на ветвях старых персиковых деревьев…
Она чувствовала терзания собеседника, понимала их по-своему. И старалась поддержать сидящего рядом мужчину:
— Спасибо, что подарили мне надежду. Спасибо, что взялись. Не знаю, сможете ли вы противостоять вызванной мною стихии, но ощущение поддержки уже полдела. Надеюсь, что справлюсь. Буду писать вам, хорошо?
Он кивнул.
— И вы мне пишите, если будет что-нибудь новое…
Он снова кивнул.
— Я на днях отправляю девочек в Пескару. Малышки здесь три недели пробыли, по дому соскучились. В Риме курс лечения проходили. Чудесная клиника. Врачи волшебники. У Анфисы прекрасная динамика и в речи, и в движении. В бассейне вовсю плещется. Пытается плавать. Ольгушка заинтересовалась книжками. Психолог уверяет, что она скоро будет читать. Думаю, мы справимся…
Самой на несколько дней придется остаться. Бизнес, знаете ли… Да и отвлекает неплохо работа от горьких мыслей. Перееду в отель, это станет на порядок дешевле. Мне одной много не надо.
— Адрес пришлите…
— Хорошо…
— Если что, звоните…
— Мне проще написать. И спасибо за все! Впервые за месяц я смогла уснуть без таблетки…
Какое там уснуть! Разве на пару часов. Она оказалась дома около пяти…
Михей возвращался в Женеву вечерним самолетом. Вымученный в дурацких фантазиях роман окончился, так и не начавшись. На душе скребли кошки и жужжали растревоженные их скрежетом мухи. Что-то еще, отказавшееся от идентификации, дополняло общий пессимистический фон — в общем, чувствовал он себя паршиво.
— Нафантазировал с три короба, «рыцарь печального образа», — шумело в ушах. — Ты чего туда ехал? Женщине помочь или себя потешить? Вот так взяла она и забила на свои проблемы. С ходу отдалась и в рай унеслась!
Сосед встревожено косился со своего кресла, видимо, мысли, нет-нет, да и переходили в слова. И неразборчивое бурчание становилось разборчивым. Если не по сути, то хотя бы по настроению.
Михей поймал себя на ошибке — неужели забылся до такой степени, что выдал русскую фразу? Да нет, не мог, многолетние тренировки даром не прошли. Седовласый француз — а он был точно уверен, что сосед родом из Парижа — уловил лишь интонации. За границей Михей думал и говорил преимущественно на английском. Или немецком. Впрочем, унифицированный характер его легенды, которой он пользовался в Европе, позволял говорить на русском. Но не объяснять же каждому встречному кто он и откуда. А к русским здесь сложилось отношение, мягко говоря, недоверчивое.
— Пардон, месье, — улыбнулся Михей старику, — je suis fatigue, regretter[1].
И обезоруживающе развел руками.
— Cherchez la femme[2], — подмигнул тот.
Разговор завязывать не хотелось. Матвеев ограничился многозначительным движением бровей и озорным взглядом. Сработало. Старик жестом выразил одобрение. И вернулся к своей газете.
А Михей вспомнил, что все началось именно с «сherchez la femme», за которое они с Борисиком и зацепились… Вздохнул. Отвернулся к иллюминатору. Самолет заходил на посадку. Пора было настраиваться на собственную жизнь.
«На всякого мудреца довольно простоты», — начал он с увековеченной классиком истины, — а на всякого мужика — баб, стоит только по-настоящему захотеть».
Прислушался к себе: желания не чувствовалось. К лучшему — работы непочатый край, а он о личном…
— Ладно, в субботу прошвырнусь по набережной. Подцеплю себе какую-нибудь пухленькую хохотушку. В самый раз будет. В самый раз…
Однако пухленькая хохотушка так и осталась в планах. Через день, поздним вечером среды от Пахомовой пришло письмо:
Это не хочет отпускать меня… Ничего удивительного — я заслужила. Если факт суицида подтвердится, для меня все кончено. Простите, что втянула вас в эту грустную историю… Не поминайте лихом…
Лена
Он связался с Борисиком:
— Что там еще?! Рак? Сапун? Жук?
— Михей, ты что ли? А зоопарк к чему? — в родном Н* было давно за полночь.
— Борь, ты в курсе, где у нас суицид?
— Ни сном. Ни духом. Светлов уехал в тайгу. У него отпуск. Правда, это больше похоже на смену места службы. Поживем — разберемся. Рак в местах не столь отдаленных, приговора ждет… Жук жужжит где-то, пока не объявлялся. Тихо у нас. Спят все…
Михей пробормотал слова извинения и отключил телефон. С чего она взяла? Все ее помощники теперь живут в Пескаре. Почти все, если быть точным. Наслаждаются морем, солнцем, вкусной итальянской едой, покоем… Что же могло случиться за пару дней?
Включил компьютер, забил в поиск имеющиеся в деле фамилии. Нажал на «новости». Новостей было много. Увы, большинство никакого отношения к фигурантам валюшинской трагедии не имели, исключительно косвенное. Тезки, полные тезки, случайное совпадение имен в текстах, новости без дат…
Около часа он скакал по страницам заполошенной лягушкой. Наконец нашел…
— А этот-то с какого боку?!
Сообщение отличалось краткостью и неопределенностью:
Вчера, в небольшом городке близ Ортоны покончил жизнь самоубийством сын одного российского политического функционера. Причиной суицида явилась нетрадиционная сексуальная ориентация юноши, ставшая известной его матери…
Все-таки, случилось. И тот белокурый красавец с испуганными глазами решился на отчаянный шаг…
— Придется возвращаться, — процедил Михей, набирая номер авиа-сервиса. — Билет на ближайший рейс до Рима.
И настрочил ответ:
Приеду завтра и попробую разобраться. Не торопите события.
Я друг, помните это.
Он прибыл в отель к полудню. Справился, в каком номере живет синьора Пахомова.
— Седьмой этаж, номер семьсот тридцать три. Сегодня синьора не выходила…
— Тогда подайте в номер обед. Что-нибудь легкое. Салаты, вино, фрукты…
— Да, синьор.
Михей поблагодарил и выложил на стойку купюру в пятьдесят евро.
— Чаевые включены…
Лифт оказался занят. Михей не стал ждать. Нашел лестницу и помчался вверх, пролетая через три ступеньки. Интуиция подсказывала, что медлить нельзя…
Дверь номера была приоткрыта. По ногам заметно сквозило. Он вошел. Остановился в прихожей. Прислушался. Тихо. В гостиной полумрак. Должно быть, Елена зашторила окна. Переживает? Или спит? Или…
Он метнулся к следующей двери, наскочил в темноте на чемодан или какой-то ящик.
— Chi će qui?[3]
Голос срывался. Похоже, истерика.
— Не бойтесь, Лена, это я.
Всхлип. Частое дыханье. Какая-то возня…
— Михей? Зря вы… ничего не исправить… ничего…
— Лена, погодите. Можно я войду?
— Нет!!!
— Не стоит доходить до крайности. Я сейчас позвоню Римме Николаевне, узнаю причину. Не обязательно, что решение этого мальчика касалось вашего дела. Подростки вообще ранимы. Особенно с такими проблемами. Да и интернету не всегда можно верить…
— Только не надейтесь, что вам удастся уговорить меня! Все кончено…
Внезапно комната наполнилась ярким светом. Михей зажмурился и шагнул вперед.
— Нет!!!
Елена стояла на подоконнике. Перекрученная на животе футболка, косо застегнутый на джинсах ремень — похоже, он застал ее врасплох. В этой измученной женщине трудно было узнать недавнюю леди. Лицо опухло от слез. Губы, искусанные до крови, сводило судорогой. Взгляд безумно блуждал по стенам, потолку, то и дело ускользая к небесной выси.