Куда бы мне податься? Я вышла из здания, бросила взгляд налево, потом направо. В «Гурме» или в «Кофе-Хаус»? «Хаус» ближе, но в «Гурме»…
— Госпожа Александрова! — вдруг услышала я знакомый голос.
Я обернулась, чувствуя, как горячей волной заливает уши и макушку.
Павел стоял рядом со своей машиной и улыбался.
— Потеряла меня? — спросил он. — Я вроде бы не опоздал.
Мы разве о чем-то договаривались? Я с недоумением смотрела на него и молчала.
— Эй! — рассмеялся он. — Садись.
Я бросила взгляд на машину. Сквозь стекло увидела большой пестрый букет, лежащий на заднем сиденье. О, черт! Я совсем забыла! Мы же должны ехать к его родителям. У них сегодня какое-то событие. То ли годовщина, то ли еще что-то.
Я медленно спустилась по ступенькам. Павел обошел машину и распахнул передо мной дверцу. «Он не особенно внимателен», — пронеслось в голове. Интересно, ЕЙ он тоже открывает дверцу? Я упала на сиденье и вздохнула. Неужели теперь я всегда буду думать в манере «а-с-ней-он-тоже-или-нет»? Или это у меня только на первых порах, а потом все пройдет, как легкая форма ОРЗ? Стоп. Это что, уже озарение подкатило? Как будто бы уже решено оставить все как есть, обогнуть препятствие под названием «визит Вики» на медленной скорости и двигаться дальше.
— Как дела? — спросил Павел, усаживаясь рядом.
— Нормально, — пробормотала я, вся во власти своих мыслей.
— Что шеф?
Павла почему-то всегда очень интересовало все, связанное с нашим шефом. Может, у них типа братства, у этих ребят, что управляют бизнесами разных масштабов?
— Жив, здоров… — буркнула я.
Он кивнул.
«Жив, здоров, не глядишь на другую», — внезапно вспомнились строки одного стихотворения. Черт!
Мы тронулись с места.
— Я купил цветы, — сообщил Павел. — Вручишь их маман?
— Почему я? — Я откашлялась. — Почему не сам?
— За мной подарок, — усмехнулся он.
Мы помолчали. Машина медленно двигалась в пробке по Большому проспекту.
— Она о тебе вчера спрашивала, — проговорил Павел.
— Да? — вздрогнула я. — Что именно?
— Да так, — он пожал плечами, — как вообще у тебя дела.
Странно, что это с ней? Моя потенциальная свекровь меня откровенно недолюбливала. Терпела, но не любила. А что еще ждать от женщины, помешанной на своем сыне? Любопытно, как бы она принимала эту Вику? Тьфу! Опять! Я почувствовала легкое раздражение.
— По-моему, она начинает привыкать к тебе, — заявил Павел, притормаживая на светофоре.
— Ммм… — промычала я, не зная, что сказать.
— Это хорошо, — заметил он.
— Для чего хорошо?
— Как для чего? — усмехнулся он. — Для наших отношений.
Я ощутила спазм в горле. Сглотнула. Еще раз. Искоса взглянула на Павла. Он сидел такой спокойный, такой уверенный в себе и такой… чужой. Я уставилась на багажник машины, стоящей перед нами.
Я знала, что так и будет. Что это дурацкое озарение придет в самый неподходящий момент. Нет чтобы дождаться, когда я останусь наедине с собой, так оно свалилось мне на голову именно сейчас. Сидело у меня на правом плече и настойчиво нашептывало мне на ухо все, что ему пришло на ум. Оно уже знало, что я буду делать дальше.
Я не смогу промолчать. Я ненавижу всяческую ложь. Сама лгу мало и терпеть не могу, когда лгут мне. И почти всегда лезу выяснять отношения по поводу этой лжи. Не обвиняю, нет, просто докапываюсь до причин. Потому что самое важное — это причины. Не те слова, что были сказаны, а то, что подвигло на них. Я хотела понять, зачем он все это затеял и ради какого удовольствия мы играем сейчас в игру под названием «у-нас-все-так-замечательно»?
Что его не устраивает во мне? Секс? Образ жизни? Образ мыслей? То, как я громко хохочу на людях? Или то, что я всего-навсего какой-то там маркетолог? Хотя эта девица, что приходила, вообще не производит впечатления человека, озабоченного проблемами продвижения по службе, так что, скорее всего, дело не в моем вялом карьерном росте.
Но даже если его что-то не устраивает, то — будь любезен, скажи. Мы не маленькие дети, чтобы прятаться по углам и отмалчиваться. А может, его уже ВСЕ не устраивает и он не знает, как порвать со мной? Тогда к чему эти разговоры о том, что его маман наконец-то полюбила меня и это здорово? Если ему все осточертело — уходи! Нам ведь нет никакой надобности цепляться за видимость отношений. Мы не женаты. Нам не надо растить совместных детей. Мы ничего друг другу не должны.
Вот сейчас меня прорвет, поняла я и с тоской огляделась. Мы стояли в пробке у светофора перед Тучковым мостом. И еще, видно, долго простоим. Никуда не деться. Разве что выскочить из машины и побежать куда глаза глядят. Но это как-то по-идиотски. Я сделала глубокий вдох, потом выдох.
— Что? — спросил Павел. — Душно?
Я помотала головой.
— Или клаустрофобия прихватывает? — ухмыльнулся он. — Ты такая нежная.
«А Вика нет?» — успела подумать я, и тут меня все-таки прорвало.
— Зачем? — выдохнула я.
— Что? — Он повернулся ко мне.
— Зачем тебе две женщины? — выпалила я.
— Что? — Он ошарашенно уставился на меня.
Сзади засигналили. Он врубил передачу, тронулся с места, и мы повернули на Добролюбова. И притормозили у автобусной остановки.
— Что? — повторил он, глядя на меня. — Что ты сказала?
— Зачем тебе две женщины? — вздохнув, проговорила я.
— Какие две женщины? — сказал он ничего не выражающим голосом.
— Я и Вика.
— Вика, — эхом откликнулся он. — Откуда знаешь?
— Она меня нашла, — сообщила я, — и явилась с разговором.
— Когда?
— Вчера.
— Домой приходила?
— Нет, на работу.
— И что?
— То есть? — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Что ты имеешь в виду?
— Дура, — спокойно произнес он.
— Кто? — обомлела я. — Я?
— Вика. Чего потащилась к тебе? — Он пожал плечами. — И вообще, как нашла-то?
— Не знаю…
— Идиотка, — процедил Павел, глядя прямо перед собой. — Надо же было до такого додуматься! Хотя, конечно, можно было предполагать…
Я не верила своим ушам. Это все, что он может сказать по этому поводу?
— Послушай, — откашлявшись, проговорила я, — это все, что ты можешь сказать?
Он дернулся и, все так же не глядя на меня, ответил:
— Ну…
Внезапно я как бы отключилась от происходящего. Как будто вышла из машины и со стороны наблюдала за людьми, сидящими в ней. И это было смешно. То, как эти люди вели себя. Ситуация, подвигнувшая их на выяснение отношений, была банальна донельзя. И понятна до последней запятой. Мужчине нечего было сказать своей спутнице. Во-первых, потому, что все, что бы он ни сказал, будет истолковано не в его пользу. Во-вторых, потому, что он, похоже, не считал себя виноватым. Во всяком случае, не настолько, чтобы в чем-то оправдываться. Женщина же это все прекрасно видела, однако желала услышать какие-то объяснения. Просто для проформы. Ну нельзя же, в конце концов, сотворив такое, просто сказать: «Ну…»
Смешно-то смешно, но смеяться мне не хотелось. Даже улыбнуться я была сейчас не в силах.
— Ну… прости… — вдруг произнес Павел.
И вот тут я расхохоталась. Предварительно взвизгнув. Истерично. Фу!
Он вздрогнул и пробормотал:
— Ну, что ты…
— Я? — сквозь смех переспросила я. — Я ничего.
— Прости, — повторил он и взглянул на меня. — Простишь?
Я проглотила последний смешок и ответила:
— Детский сад, ей-богу. «Простишь — не простишь». В этом разве дело?
— А в чем? — спросил человек, которому еще позавчера я доверяла.
Я покачала головой. Не сформулируешь. Нужно обладать талантом Франсуазы Саган, чтобы облечь в слова все, что вертелось в то мгновение у меня в голове. Вообще такие вещи обычно вслух не говорят. Их улавливают внутренним слухом подобно тому, как летучие мыши улавливают сигналы, подаваемые их сородичами. И вопрос: «А в чем дело?» — не задают. Просто потому, что благодаря этим незримым волнам понимают, о чем идет речь. Если же не понимают, то никакими словами этому не поможешь. Честно сказать, я думала, что Павел такой человек, что способен понять. Оказалось, что нет, — ему нужно объяснять. И это тоже здорово резануло меня сейчас. Три года рядом со мной был человек, которому ЭТО нужно объяснять! Три года я делила мою жизнь с мужчиной, который — не «наш человек», как любит говорить Дарья. И три года этого не понимала.
Да ладно! К чему сейчас-то лукавить. Все я понимала. Частенько подползали мыслишки об этом. Я отмахивалась от них. В мире нет идеальных мужчин, думала я. Достоинства, которые были воплощены в Павле, просто обязаны были соседствовать с какими-нибудь недостатками. Вот только сейчас мне в голову пришло, что дело не в количестве достоинств и недостатков — у Павла первые явно перевешивали вторые, но толку от этого оказалось мало. Дело в том, ЧТО это за недостатки. Я могу терпеть излишнюю увлеченность работой, мириться с культурной ограниченностью, сквозь пальцы смотреть на ревность, но подрядиться прожить всю жизнь с человеком, которому нужно объяснять элементарное, — это уже чересчур.
Хотя, может, он просто прикидывается? Чтоб выиграть время, к примеру.
— Ты прикидываешься? — спросила я.
— Нет. — Он смотрел мне прямо в глаза. — Я на самом деле не вижу особых поводов для беспокойства. Вика эта…
— При чем тут Вика? — резко перебила я его.
— То есть? — Он удивленно поднял брови. — Из-за нее же весь кипеж.
— Неужели? — усмехнулась я.
— А из-за чего же? — Он продолжал удивленно смотреть на меня.
— Из-за тебя.
— Из-за меня? — Удивление его достигло предела.
Я опять мысленно вышла из автомобиля. И вновь захотелось посмеяться над этими людьми в салоне. Вот только смешок теперь должен был быть не истерично-громким, а горьковато-тихим, эдакой усмешечкой: мол, мужчина, кончайте валять дурака, а вы, дамочка, кончайте сидеть с таким лицом, будто вы и вправду рассчитываете, что из этого разговора выйдет какой-то толк.