Дорога петляла. И монастырь, то пропадал из виду, то вновь показывался в окне, приближая неизбежное. Нас то и дело потряхивало на ухабах, но даже тогда мой провожатый не издавал ни звука.
Так и промолчали всю дорогу, пока экипаж, наконец, не въехал в широко распахнутые ворота и остановился во внутреннем дворике, припорошенном свежим снежком.
Я выбралась из повозки и задрала голову, пытаясь разглядеть верхушки острых шпилей, венчавшие длинное прямоугольное строение. Такое высокое, что оно закрывало собой даже белое зимнее солнце. Мрачное, грузное, неприветливое здание. И толстые каменные стены с узкими окошками вызывали неотвратимую ассоциацию с тюрьмой. И как только девушки добровольно здесь живут?
Сзади раздались неторопливые шаги, и возле моих ног водрузили чемодан. Всего один. Да, пожалуй, еще никогда прежде я не брала с собой столь мало багажа. Собиралась, как не сложно догадаться, в спешке. И, по рекомендации кузена, взяла лишь самое необходимое. Белье, да теплые вещи. А большего и не нужно. Не в вечерних же нарядах щеголять перед монастырскими послушницами. В общем, если что и забыла, то думать о том было уже поздно.
Но это все мелочи. Единственное, о чем я жалела — что не смогла увидеться с Реем перед отъездом. Пока собирала одежду, под руку попалась сумочка, которую я оставила в доме Вандебора, перед тем, как провалиться в портал. А в сумочке — флакон с остатками Росы. И как я только умудрилась про нее забыть? Надо было вручить капитану сразу по возвращении. А в итоге, пришлось просить кузена, чтобы передал вместо меня. Надеюсь, он не станет с этим затягивать.
А еще… меня нестерпимо мучил вопрос, есть ли хоть какой-то эффект от этого лечения. Пока мы находились на Эвре, улучшений не было. Но, может, позже что-то изменилось? Ох… все-таки надо было встретиться с ингирвайзером. А то ведь теперь измучаюсь вся.
Размышления мои прервал возглас кучера. Я повернулась и прожгла возмущенным взглядом запятки отъезжающего экипажа. Ничего так мне провожатый достался. Даже попрощаться не соизволил, не то, что представить здешним обитательницам. Вот вернусь, все отцу выскажу.
А, может, я сейчас сбегу? Хотя, куда уж тут бежать…
Я с тоской оглядела заснеженный двор и высокую каменную стену, окружавшую монастырь. После нагретого экипажа мне было особенно холодно и промозгло. Поежилась и, поплотнее запахнув на шее воротник, собралась лично штурмовать внушительную деревянную дверь, обитую железными полосами.
Этого не понадобилось. Круглый мужичонка в тулупе нараспашку как раз затворил ворота. Он легко подхватил мою поклажу и кивнул, предлагая следовать за собой. Я с изрядной долей облегчения нырнула в сумрак узкого каменного коридора и двинулась за провожатым, прислушиваясь, как гаснет где-то впереди эхо наших шагов.
Вскоре мужичок толкнул какую-то дверцу и, войдя следом, я очутилась в полупустом зале с огромной статуей Матери Прародительницы. Похоже, это был местный храм, вот только скамьи, на которых обычно сидят прихожане, отсутствовали, а откуда-то сверху раздавался гулкий стук молотка. Я задрала голову и тут же об этом пожалела — в лицо посыпался мелкий сор.
— Идите сюда! — позвал издали чей-то властный дребезжащий голос. Я в ответ громко чихнула и принялась тереть глаза.
— Какая же вы неловкая. — Голос приблизился, и я, отморгавшись, уставилась на высокую худощавую анью в темно-синем платье. Голову ее украшал белоснежный чепец, а лицо, больше похожее на печеное яблоко, смотрело совершенно неприветливо.
— Только приехали и уже умудрились войти в ту дверь, над которой чинят балки, — между тем продолжала отчитывать меня анья. — Роксана Эдан, я полагаю?
— А вы, собственно, кто? — не слишком любезно поинтересовалась я. — И, кстати, если вы не заметили, меня в эту дверь провел вот этот человек.
— Джо-ос, — ледяным голосом, от которого даже стук молотка прекратился, бросила анья, — вы можете идти. Думаю, анья Эдан сама в состоянии дотащить свой чемодан до кельи. Если, конечно, столь же сильна физически, сколь и остра на язык. А, дабы не заблудилась, я ее сама провожу.
Мужичонка подобострастно кивнул и тотчас испарился. Интересно, он немой, или они тут все обет молчания давали? Ну, разве что, кроме этой стервы в чепчике. Вон, как ядом плюется.
Анья меж тем с ног до головы смерила меня внимательным взглядом и процедила сквозь зубы:
— И пусть даже ваш папаша влиятельная птица, имейте в виду — вам здесь не рады.
Она повернулась ко мне спиной и щелкнула пальцами, очевидно предлагая двигаться следом. Я растерянно глянула на чемодан. Она что, всерьез думает, я понесу эту тяжесть? Гордо дернула плечом и, послав суровый взгляд рабочему, наблюдавшему за сценой с лесов, пошла за противной старухой. Надеюсь, что вещи мои не пропадут. К воровству в Антрее относятся сурово, а мой папенька, как справедливо заметила эта сморщенная селедка, персона не из последних.
Мы немного поплутали извилистыми унылыми коридорами — ни тебе картин на стенах, ни гобеленов — и поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Здесь было не намного уютнее. Всяко, стоптанный узкий ковер, очевидно, призванный украсить интерьер, выглядел так же невыразительно, как и ржавые масляные лампы меж узких дверей. У одной из таких дверок моя провожатая остановилась и решительно распахнула створку. Послышался чей-то невнятный писк, а старуха, поджав губы, кивнула.
— Заходите. Жить будете с Анной. Позже мы еще поговорим.
Анья вскинула подбородок и пошла обратно, нарочито меня не замечая — прямая, точно палку проглотила. Мне даже пришлось отпрыгнуть в сторону, иначе, боюсь, старуха попросту смела бы меня с пути. Фыркнув ей вслед, я вошла в комнату и остановилась у порога, рассматривая место, в котором мне предстояло жить по меньшей мере месяц. Честное слово, даже Рейнар при первой нашей встрече произвел на меня лучшее впечатление, чем весь этот жуткий монастырь.
— Добрый день, — робко пискнула стоявшая у окна молоденькая девушка и суетливо отряхнула подол синего платья. Такого же, как на старухе — прямого, унылого, с воротником-стойкой, единственным украшением которого была полоска застиранного кружева.
Я устало выдохнула и посмотрела на две постели, покрытые серыми одеялами.
— Не уверена, что он добрый. Я так понимаю, ты Анна? Меня Роксаной зовут.
— К… красивое имя, — чуть заикнувшись, пропищала эта серая мышка. — Матушка говорила, что со мной кто-то будет жить, но я думала, ты будешь моложе. Ой, прости-прости, вечно я ляпаю что-то не то…
Она прижала худые ладошки к раскрасневшимся щекам, а я вдруг отчего-то вспомнила погибшую Натали и шумно сглотнула. Прикрыла глаза и, взяв себя в руки, поинтересовалась:
— Матушка, в смысле настоятельница? А где она сейчас? Я должна передать ей письмо.
— Но… вы же вместе пришли. — Анна хлопнула голубыми глазищами, а я нахмурилась. Так, выходит, та селедка сушеная была сама настоятельница? Да, уж. Как обычно — повезло. В первую же минуту по приезду поцапаться с главное садовницей этого цветничка — это уметь надо…
— Матушка сказала, вы тут на время, — робко продолжила моя новая соседка. Я кивнула и мысленно пожелала, чтобы моя вынужденная ссылка продлилась как можно меньше. А пока…
— А где тут у вас можно найти слугу?
— У нас нет слуг. — И без того огромные глаза соседки стали, кажется, еще больше. Можно подумать, я спросила о чем-то неприличном…
— То есть, как, нет? А Джос? А строители? — Я недоуменно тряхнула головой.
— Джос — привратник. И он тут единственный мужчина. Рабочие уедут, как только закончится ремонт. Да и… нам запрещено с ними общаться. — Анна запнулась и смущенно опустила глаза в пол.
Да уж… Ну и суровые тут нравы. И, выходит, что все придется делать самой? Ну папочка… удружил, так удружил.
Тяжело вздохнула и опустилась на свободную койку. Та жалостливо скрипнула, прогнувшись под моим весом. Я с ужасом представила, что придется мучиться на ней всю ночь, и остро пожалела, что не прихватила с собой хорошую пуховую перину. Да и одеяла тут совсем тоненькие. А ночью наверняка будет жуть как холодно. Сейчас-то свежо, хоть и пыхтит во всю притулившаяся у стены печка. Крохотное окошко, и то покрыто изморозью. И свет из него почти не льется. Хорошо, хоть лампа масляная есть. А то мучиться бы мне еще и от куриной слепоты.
— Ты переодеваться-то будешь? — оторвал от созерцания тихий голосок соседки. — Мне огонь в печи погасить нужно. Так-то мы днем не разжигаем. Только на ночь, да утром чтобы умыться и переоблачиться. Дрова экономим.
Прелесть… А днем что же, зубами стучать? Я чуть было не высказала новой знакомой все свое недовольство. Но вовремя спохватилась. В конце концов, порядки тут не она устанавливает. А значит, и высказывать нужно не ей. Крути, не крути, а к настоятельнице все равно идти придется. Письмо передать, да заодно о местных порядках вызнать. Все же я здесь гостья и не собираюсь жить в тех же условиях, что и остальные послушницы.
Но для начала, надо, и вправду, переодеться. Негоже в помещении в зимнем пальто ходить.
— Буду. Только мне бы чемодан притащить. Поможешь?
Анна радостно кивнула и тут же подскочила с кровати. Ну, хоть соседка отзывчивая, и то хорошо…
Чемодан, хоть и был один, оказался непомерно тяжелым. И если с тем, чтобы волочь его по коридору, трудности не возникло, то поднять по лестнице представлялось практически невозможным. В итоге мы с соседкой, раскорячившись на ступенях, словно две престарелые клячи, худо-бедно, но втащили эту тяжесть наверх. А потом еще долго пытались отдышаться, привалившись спиной к каменной стене. Хоть согрелись, и то хорошо. Хотя, чувствую, перенапряжение даст знать о себе завтра — тянущей болью в пояснице и ломотой во всем остальном теле.
Переодевалась я быстро. Все же в комнате было слишком свежо. Каково тут, когда печка не топится, и вовсе страшно представить. Натянула на себя все самое теплое. Плотную нижнюю рубаху. Платье шерстяное. Шерстяные же чулки. Туфли одевать не решилась. Так и осталась в меховых сапогах. Уж что-что, а ноги застужать точно нельзя.