Снаружи царила суматоха. Вокруг широких саней, точна толпа вспугнутых куриц, сновали послушницы. Джос и незнакомый мне возница как раз стаскивали полог, накрывающий поленницу. Я вздохнула с облегчением — значит, все рассчитала верно. Единственной деталью, несколько омрачающей мою радость, было то, что повозка, остановившись напротив калитки конюшни, загородила выезд.
Что ж. Придется прорываться. Наездницей я была неплохой, а воспоминание о том, как совсем недавно мы прорывались в ворота Каххара верхом на арисе и вовсе развеселило.
Я тихо открыла створку, попятилась и отвела ездового как можно дальше по проходу между стойлами. Влезла в седло и, усмехнувшись, дала конику шенкеля. Тот заржал и ринулся вперед, словно тоже отчаянно хотел вырваться из клетки.
Мы вылетели из конюшни, вызвав переполох, визг и вопли. Я успела заметить перекошенное испугом лицо возницы, а потом мы с коником оторвались от земли, на ходу перемахивая сани. Взбивая копытами снежную пену, ездовой развернулся, повинуясь моей руке, и стрелой выскочил за ворота монастыря.
Вот так-то, миленький! Мы с тобой существа вольные, нас в этом курятнике и цепями не удержишь. Ветер свободы бросился в лицо, и я радостно закричала, сощурилась от брызнувшего отовсюду солнца и, не оглядываясь, пустила ездового в галоп.
Когда громада монастыря отдалилась на безопасное расстояние, я придержала коня. Странно, но, обернувшись пару раз, убедилась, что погони нет. Пожав плечами, я решила, что в чем бы ни крылись причины, мне, похоже, снова сказочно повезло. Даже принялась напевать модную в Солькоре песенку, однако, быстро замолчала. Здесь, в степи, голос звучал непривычно, а окружающий простор угнетал, заставлял чувствовать себя мошкой, ползущей по скатерти. Невесть откуда налетел порыв ветра, и я поежилась. Скорее бы уж нагнать Рейнара.
Еще примерно через час радужное настроение моё сошло на нет — как я ни вглядывалась в белый простор, дорога оставалась все такой же безлюдной. Вдобавок ко всему на небо невесть откуда набежали облака, и ветер усилился. Я понуро тряслась в седле и время от времени задавалась вопросом — а не очередную ли глупость совершила? А потом окончательно потеряла счет времени.
Постепенно стало темнеть. Колючий ветер пробирал, казалось, до самых костей. А жеребец мой начал заметно уставать. Брел, понуро опустив голову, то и дело тихо всхрапывая. По левую руку от нас распростерся перелесок. Я была бы не прочь спрятаться от пронизывающего ветра среди деревьев, но понимала, что с тракта сворачивать нельзя. Заблужусь в тот же миг. Да и пока еще видно следы на снегу, нужно двигаться. Совсем скоро и их не смогу различить, и тогда точно придется несладко.
Пальцы, все это время крепко сжимавшие поводья, совсем задубели. Я поняла, что не чувствую их, и к горлу подступила паника. Если все же придется останавливаться на ночлег, я такими руками даже искры не смогу высечь. Вспомнились рассказы послушниц о свирепых Снежных волках, лютующий в степи, и по спине прошелся озноб. Без огня меня любой хищник в два счета сожрет, я и ойкнуть не успею. Охваченная страхом, начала судорожно разминать руки. Попытки мои отдавались дикой болью. А жеребец, не иначе почуяв мой испуг, стал нервно всхрапывать и замедляться, грозя и вовсе остановиться.
— Ну же, миленький, вези. Ну еще чуть-чуть, — попыталась уговорить коня, сама уже слабо веря в то, что удастся найти товарищей.
Но где-то в глубине души еще теплилась надежда. Не могли же мужчины так далеко уехать? Я отправилась вдогонку спустя всего какой-то час. Должна была уже нагнать. Да и темень на дворе. Наверняка, они где-то остановились на ночевку.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, и на бархатном черном небе одна за одной начали зажигаться холодные зимние звезды. Следов теперь было совсем не разобрать, как впрочем, и придорожных столбиков. Коник уныло брел вперед, а я теперь даже не была уверена, что мы все еще движемся по главному тракту. Могли ведь запросто свернуть, я бы и не заметила.
Ох, и как же я ошибалась, считая, что так просто смогу со всем справиться! Теперь же на чем свет стоит костерила и себя, и Рея, и суровую Мать настоятельницу, и других послушниц, и даже Анну, что не смогла раскусить мой план побега. А ведь могла сейчас дремать в своей келье, или читать скучную книгу, сидя у печи-времянки. И зачем только сбежала?
На меня нахлынуло отчаяние. Из уголка глаза покатилась слеза и тут же застыла, превратившись в холодную льдинку. Вскоре я и сама превращусь в одну большую ледяную глыбу. И найдет меня по весне кто-нибудь из проезжих путников. Если, конечно, волки не доберутся раньше.
Я смахнула с лица слезу и придержала коня. Все же придется остановиться, иначе, не дай Мать Прародительница, совсем собьемся с пути. Я стала выискивать глазами подходящее место для ночлега, но получалось, откровенно говоря, плохо. Вставший по левую руку перелесок виделся темной размытой полосой, и угадать, что таится за черными силуэтами деревьев, было невозможно.
Я направила коня в сторону, в надежде поближе рассмотреть местность, но, стоило сойти с дороги, как жеребец по брюхо утоп в снегу. Выбрались еле-еле. Да ко всему прочему в голенища сапог забился снег и теперь таял, стекая к ступням ледяной водой. Только вымокнуть еще не хватало!
Я жалобно завыла, и мой голос унес свирепый ветер. А взамен принес какой-то новый звук. Не то лошадиное ржание, не то человеческий смех. Я вскинулась и напряглась. Вновь тронула поводья, и конь двинулся тихим шагом. А я все прислушивалась, не донесется ли еще чего. Но в ушах отдавался только свист ветра. И, когда я уже решила, что это воображение сыграло со мной злую шутку, меж деревьев забрезжил небольшой огонек. Не иначе костер!
Сердце подпрыгнуло в груди и заколотилось сильно-сильно. Я от радости чуть снова не дернула жеребчика обратно в лес, но вовремя спохватилась, вспомнив про сугробы. Лучше было бы, наверное, слезть и вести коня в поводу, тщательно выбирая дорогу, но идти самостоятельно я была уже не способна. А потому пришлось лишь подбадривать коника, позволяя тому самому выбирать дорогу. Жеребчик тоже заметил свет и, кажется, не меньше моего жаждал оказаться близ огня.
О том, что у костра могут греться не мои знакомые, а совсем посторонние люди, я и вовсе не подумала. Слишком была возбуждена, предвкушая тепло огня и сытую кормежку. Да и кого еще могло занести в эту безлюдную местность, кроме капитана Фрея с приятелями?
И потому, выбравшись на полянку и увидев в круге света с десяток крепких мужчин, я даже не сразу сообразила, что происходит. Лишь глядела растерянно, хлопая отвыкшими от света глазами. А когда среди мужских лиц взгляд выцепил одно знакомое, с кривой ухмылкой и недобрым прищуром карих глаз, сердце мое ухнуло в пятки. Прямо возле костра, хищно скалясь и поигрывая острым клинком, сидел ни кто иной, как Ганс Бруммель.
Глава 13
Рейнар.
Мне становилось все хуже. Головокружение приходило все чаще, и раны начали просто зверски зудеть и чесаться. Спутники мои уже поглядывали косо, но я упорно молчал, считая, что, как и прежде, смогу со всем справиться сам. На третий день пути меня и вовсе настиг приступ. Да еще как назло прямо на тракте. Рядом ни деревень, ни других поселений.
Тело свело в страшной судороге и, не удержавшись, я упал с коня. Свернулся на снегу, стиснув зубы, чтобы не завыть.
— Твою мать, Фрей, что с тобой? — недовольный голос Фолла впился в виски. Шед в мгновение ока оказался рядом и попытался перевернуть меня на спину.
— Не трогай, — просипел я, с трудом отмахнувшись. — Сейчас пройдет.
Но боль не проходила, а становилась лишь сильнее. Еще немного, и отключусь.
— Лекарство есть? — спросил догадливый эврийец.
Я попытался сунуть руку за пазуху, где всегда держал дозу для подобных случаев. Перед глазами все плыло, и я потряс головой, стараясь сохранить ясность ума. Словно сквозь мутную пелену увидел, как Фолл спрыгивает с лошади, а после почувствовал, как чужая рука лезет мне в нагрудный карман.
— Стаскивай с него пальто и закатай рукав, — скомандовал сыщик. Я хотел было сказать, что и сам справлюсь, но язык не слушался. На меня накатила страшная слабость и последнее, что я увидел — как бывший недруг вгоняет иглу мне в сгиб локтя.
Очнулся я в какой-то комнатушке. От очага терпко пахло смолой и хвоей. А у здоровенного котелка, исходящего паром, словно заботливая хозяюшка, хлопотал Шед в цветастом переднике.
Я приподнялся на своем ложе и почувствовал, как невыносимо раскалывается голова. Во рту было сухо, словно песка насыпали.
— О, очухался! — тут же подорвался полукровка и, словно угадав мои мысли, сунул мне в руку жестяную кружку с водой. Я вдоволь напился и отер губы рукавом.
— Долго я провалялся?
— Часов пять-шесть, — прикинул Шед, помешивая что-то в котелке здоровенным половником. — Вырубило так, что никакими способами добудиться не могли.
Вот же, дохлый скунс, угораздило! И столько времени зря потеряли. Впрочем…
— А как мы здесь оказались?
— Как-как… Доехали! — Эвриец хмыкнул. — Мы с твоим дружком еле-еле тебя на лошадь затащили. Ну и до ближайшей деревни. Хорошо недалеко было. Да ты давай, вставай, — скомандовал полукровка. — Обедать сейчас будем. Хоть горяченького похлебаем. А то у меня от ваших сухарей уже несварение.
— Кто бы жаловался! — фыркнул я и аккуратно спустил ноги с лежанки. — Небось, в Эвре не лучше кормили?
— К хорошему быстро привыкаешь, — как всегда радостно отозвался Шед.
Вот завидую я ему порой. В каждой ситуации умудряется найти что-то хорошее. И горячей похлебке радуется, словно малый ребенок. Тогда как я не могу думать ни о чем, кроме потраченного впустую времени.
Отчего-то казалось, что прибыть в Бероль мы должны как можно скорее. Я не мог найти этому объяснения, как ни пытался. Видимых причин для спешки не было, но интуиция упрямо подстегивала двигаться вперед. А тут такая задержка.