оизведения искусства, культуру. Столько крепостей! И ведь каждую, прежде чем разрушить, надо было построить!
Не доезжая километров двадцать до Латакии, мы сворачиваем в горы. Как не похож этот северный уголок Сирии на все остальные районы страны!
Горы здесь не дряхлые, не обточенные ветром, как в пустыне, а кряжистые, скалистые, мускулистые. Странные, чересчур зеленые сосны уверенно утверждаются на каменных ребрах хребта Ансария, тянутся вверх, радуясь прозрачному воздуху и яркому солнцу. Иногда на повороте дороги глазу открывается узкое глубокое ущелье с серебристой змейкой-речкой на дне.
Здесь недалеко древний замок Сахьюн, а к северо-востоку погребенные города Северной Сирии. Все реже встречаются поселки, все гуще растительность. Иногда даже забываешь, что ты в Сирии. Настолько изменился пейзаж. Заросшие лесом горы, заросшие лесом долины. Минуем небольшой городок Хаффу и останавливаемся перед широким и очень глубоким ущельем. Далеко внизу, на дне, сквозь заросли местами проглядывают излучины горной речки, а за ней на вершине противолежащей горы — замок Сахьюн или крепость Салах ад-дина. Здесь был форпост финикийцев. Здесь стоял сильный гарнизон византийцев. Но основную свою роль крепость сыграла в эпоху крестовых походов. Крепость расположена на отроге горы. С трех сторон ее стены нависают над крутыми горными склонами. С четвертой стороны крепость отрезана от горного массива искусственным ущельем, рвом в несколько десятков метров глубины и почти такой же ширины, выдолбленным в скальных породах. Круглые мощные башни, квадратные двухэтажные бастионы и, самое главное, отвесные стены ущелья, доступны разве что скалолазам. Я не могу себе представить, каким образом такая крепость может быть взята без применения артиллерии и авиации. Но диалектика жизни такова: невозможно построить крепость, которую нельзя было бы взять.
На северо-восток от крепости Салах-ад-дина край курганов. Это погребенные города северной Сирии. Первые христианские поселения, относящиеся к IV–VI векам. Набеги завоевателей и землетрясения стерли их с лица земли, превратили в холмы, так называемые «тели». Многие из них раскопаны, но гораздо большая часть ждет еще своих исследователей. Точно так же, как и долина Евфрата.
Но мой путь на этот раз оканчивается в Латакии. Это пока единственный в Сирии крупный приморский город, насчитывающий свыше ста тысяч жителей. Латакия, как и Халеб, носит европейский облик. А вот нравы его жителей остаются восточными. С наступлением темноты улицы почти вымирают. Горят огни витрин, открыты магазины, по это для иностранцев — моряков многочисленных торговых судов, пришвартованных к причалам порта. А сами латакийцы предпочитают вечерние часы проводить как и подобает мусульманам: мужчины в кофейнях, где теперь прочно обосновался телевизор, женщины — дома.
Зато в порту работа кипит и день и ночь. В латакийском порту я бывал не раз. Это хороший порт, располагающий вместительными складами, современной техникой, прекрасным административным зданием. У порта один минус — недостаточная мощность. Рейд порта никогда не пустует. Суда почти всех флагов мира терпеливо ждут своей очереди у стенок причалов.
Мне нравится Латакия. Пусть здесь нет красивых зданий, благоустроенных гостиниц, пусть пыли здесь больше, чем зелени, а цены выше, чем в других городах. Зато здесь море. Если забраться на небольшую гору, что возвышается над городом, то взору с трех сторон откроется необъятный синий простор. Латакия расположена на мысу. Ее улицы разбегаются от центра радиусами и почти все упираются в море. В Латакии много ветхих зданий. Город ждет строителей. И они придут сюда, как только получат возможность снять военную форму.
Латакия — старый, очень старый город. Забредя однажды в район, наиболее удаленный от моря, мы наткнулись на древнюю, почти засыпанную колоннаду. А в нескольких десятках метров от нее в центре зеленого бульвара возвышались римские триумфальные ворота. Стайка детей, спокойно игравшая до этого на дорожках бульвара, моментально учуяла иностранцев и через несколько минут уже окружила нас. Я вступил с ними в беседу относительно истории этих древностей. Ребята защебетали, как воробьи, и что-то принялись мне объяснять. А я с умным видом повторял «Айва, айва»[4]. Это продолжалось довольно долго; пока к нам не подошел молодой человек, стоявший поодаль, и на приличном русском языке не спросил, что меня интересует. Из нашего дальнейшего разговора выяснилось, что перед нами так называемая «колоннада Вакха». Была якобы найдена надпись, свидетельствующая о том, что здесь когда-то находился храм греческого бога Адониса. А триумфальные ворота, оказывается, были построены римлянами во втором веке.
Мы выяснили, что наш собеседник учился в СССР в сельскохозяйственном техникуме. Когда мы уже прощались, он посоветовал нам съездить в небольшой городок Угарит, что всего в двенадцати километрах к северу от Латакии.
О существовании Угарита упоминается уже в текстах, найденных в Мари. Но основан он гораздо раньше. Раскопки показали, что город здесь существовал уже в пятом, а то и в седьмом тысячелетии до новой эры. Населявшие его жители еще не были знакомы с металлом. Историки установили влияние на местную цивилизацию культуры Месопотамии, очевидно, принесенной сюда войсками ассирийского завоевателя Саргона (2400–2344 годы до новой эры). Где-то между XXII и XXIII веками город подвергается разрушению. Примерно к этому же времени относится появление здесь финикийцев — торговых посредников между Нилом и Месопотамией.
Сильное землетрясение, сопровождаемое огромными приливными волнами, уничтожает город. В послании правителя города Тира фараону Амиофису IV говорится: «Угарит, город короля, уничтожен огнем, половина города сгорела, другая половина исчезла». Но это не было концом. Город отстраивается и продолжает еще некоторое время играть значительную роль в истории древнего мира.
Причины угасания угаритской цивилизации ученым не совсем ясны. Примерно к XII веку до новой эры государство это сходит с исторической сцены. Позднейшие поселения и этом районе не имеют ни малейшего отношения к Угариту, этой одной из самых блистательных цивилизаций древности.
Ныне это местечко называется Рас-Шамра.
Рас-Шамра, а точнее, развалины Угарита, оставили у меня самое яркое впечатление. Море давно отступило от холма, где когда-то теснились храмы, дворцы, склады, мастерские, жилые и административные здания, короче, все то, что составляет понятие город. Но руины города сохранились хорошо.
Наше такси остановилось у мощного редута, сложенного из больших каменных глыб. В середине кладки виднелись сводчатые ворота. За ними начинался круто уходящий вверх коридор. Пройдя его, мы оказались на обширном плато. Кругом нас явственно различались остатки древнего города. Перед нами был двор, вымощенный каменными плитами. Виднелись основания колонн, стен… На скамейке под развесистым деревом спал богатырским сном человек, как вскоре выяснилось, — хранитель Угарита. При нашем приближении он ожил, взыскал с нас две лиры и вновь погрузился в сон, предоставив нас самим себе.
Мы поднялись на высшую точку плато и огляделись. Прослеживались улицы, переулки, перекрестки, площади. У иных зданий почти полностью сохранились стены. Каменные ступени вели в глубокие кладовки, прикрытые толстыми плитами. Мы бродили по вымощенным улицам. Заходили в помещения, заглядывали в погреба. Вокруг нас был город. Пусть вымерший, разрушенный, покинутый, но город! В его западной части четко различались остатки укрепленного входа. Когда-то его украшали две колонны, от которых теперь остались лишь основания. В этой части города, как я узнал впоследствии, находился дворец правителя. Именно в его развалинах и были обнаружены дощечки с вавилонскими и угаритскими текстами. Здесь же была найдена и табличка с древним алфавитом. Эта табличка, кстати говоря, находящаяся ныне в дамасском музее, была скорее всего учебным пособием в школе писарей. При последних раскопках здесь обнаружена масса глиняных дощечек с упражнениями писцов. Рядом со школой писцов находилась библиотека.
К сожалению, у нас не было тогда с собой путеводителя, и мы не могли отыскать в скоплении руин ни дворца, ни библиотеки, ни храмов. Единственно, что нам удалось обнаружить, это огромную груду черепков битой посуды да каменный чан, в котором я помещался почти с головой.
Помню, мы сидели на каких-то мощных каменных плитах над крутым склоном холма, дышали настоем подсыхающих трав и смотрели на далекую полоску прекрасного Средиземного моря, такого густого синего цвета, какой может быть только у моря.
А потом мы шагали по обочине пустого шоссе мимо садов и огородов под удивленными взглядами работающих крестьян. Вскоре нас подобрал автобус, и через десять минут мы были в Латакии.
Бесконечны дороги Сирии, и нет здесь, наверное, такой пяди земли, которая не имела бы что рассказать. И земля рассказывает. Но только мы не всегда можем ее понять. Потому что понять прошлое примерно то же, что угадать будущее.
Я взялся писать о Сирийской Арабской Республике, а не расстаюсь с Сирией. Это понятия взаимосвязанные, часто совпадающие, но отнюдь не тождественные. Одно безначально, другое — бесконечно.
Воспоминание цепляется за воспоминание, рассказ за рассказ. Но где-то надо остановиться.
Здравствуй, Сирия!
Порт перерос в город. Город слился с берегом. Берег скрылся из глаз. Но не из памяти. Но не из сердца!
Перед моим внутренним взором то и дело вспыхивали десятки, сотни различных сцен, эпизодов, картин. Расстояние было бессильно оборвать мою связь с жизнью страны, оставшейся за кормой теплохода. Думалось, что бессильно и время.
Но проходили недели, месяцы. И все реже стали мне вспоминаться лица людей, с которыми недавно сталкивала меня судьба. Они уже не подходили близко, как прежде, а лишь дружелюбно кивали мне издали и быстро исчезали, как будто торопились к своим делам и проблемам, от которых я уже был далек… И мне иногда становилось не по себе от того, что когда-нибудь они перестанут являться вообще.