Неожиданно она услышала резкий звук разрываемой бумаги. Вздрогнув, Лиз обернулась. Она-то думала, что в помещении больше никого нет. Но Белинда, секретарша из отдела новостей, еще не ушла на обед и смотрела, как Лиз идет к лифту, чтобы подняться на верхний этаж.
— Привет, Белинда. Ты теперь работаешь по понедельникам?
— Нет, это Тони попросил меня сегодня поработать. Он думал, что после публикации статьи о медсестре, убивавшей своих больных, будет куча звонков.
— Ну и как, много звонили?
— Не больше, чем обычно.
Медсестра-убийца, как бы не так, подумала Лиз. Просто Тони хочет узнать, чем закончится ее сегодняшний обед с Фергусом Кейнфилдом. Слухи о том, что хозяин хочет пригласить ее на обед, чтобы сказать «до свиданья», стали распространяться еще месяц назад. Должность редактора и денежна, и престижна и, конечно, Тони очень хотелось бы получить это место. Если бы ту энергию, с какой он следит за каждым моим шагом, Тони вкладывал в свою непосредственную работу, тираж газеты вырос бы до невероятных размеров, подумала Лиз с кислой усмешкой.
Тони был убежден, что Лиз «перепрыгнула» его только потому, что Чарли всегда был уверен, что Фергус Кейнфилд никогда не назначит редактором женщину. А если его заместитель не будет ему конкурентом, то его власти ничего не угрожает.
Чарли претворил в жизнь свой хитрый план. Он постоянно твердил, что женщины должны иметь равные права с мужчинами. На ежегодной конференции, где собрались посланцы со всех уголков империи Кейнфилда, Чарли обратил внимание владельца на то, что среди британских участников почти нет женщин, тогда как представительницы из США и Канады были довольно многочисленны. С другой стороны, своим назначением на должность заместителя Лиз была обязана и тому, что была намного моложе Чарли. Обычно редакторами были мужчины среднего возраста. Сам Чарли был на двадцать лет старше Кейнфилда и думал, что Лиз в качестве заместительницы будет слишком молода, чтобы претендовать на его должность.
Лиз поднималась на десятый этаж второй раз в жизни. Первый раз — она хорошо помнила тот день — это случилось полтора года назад, когда ей предложили место заместителя редактора. Тогда беседа в офисе хозяина заняла всего пять минут.
Хотя по роду своей работы Лиз случалось бывать и в офисах повнушительнее, сейчас она не могла сдержать волнения. Дверь лифта открылась, и Лиз ступила на заветный десятый этаж.
Это был другой мир по сравнению с нижними этажами. Там на полу было простое полушерстяное ковровое покрытие, здесь — настоящий обюзонский ковер. Внизу стояли стальные столы, здесь — лакированная корпусная мебель, собранная в Тсингтао. Вместо серых алюминиевых шкафов здесь были шкафы из каштанового дерева, сделанные в Кальвадосе. Почти ничего не напоминало о двадцатом веке. Там на нижних этажах висели стоваттные лампы дневного света, а здесь — хрустальная люстра с подвесками.
Картину Уистлера убрали. Помнится, кто-то сказал, что ее отправили в Нью-Йорк. Хозяин, купив квартиру в небоскребе «Трамп-тауэр», собирался сделать там перепланировку, чтобы было достаточно места для обозрения картины, которая была шести футов высотой. Вот так поступают миллионеры, если считают, что обстановка не вписывается в квартиру.
Дворецкий провел Лиз через коридор в приемную. Там был круглый стол из орехового дерева, на элегантной подставке из слоновой кости, выполненной в виде лапы с когтями. На столе — последние номера всех изданий, выпускаемых корпорацией Кейнфилда. За спиной Лиз находился огромный мраморный камин, который, по ее сведениям, был привезен в разобранном виде из Вены. Когда Лиз спросила, почему он такой большой, дворецкий шутливо ответил ей, что он соответствует размеру Санта Клауса, который скоро положит туда подарки.
Стоял октябрь, но, хотя они находились в современном здании, огонь в камине уже напоминал о приближении зимы. Лиз могла только предположить, сколько было затрачено труда, чтобы сделать вентиляционную вытяжку и печную трубу для этого камина.
Она пыталась бороться с нарастающим внутри нее волнением. Ведь речь идет всего о нескольких словах, которые скажет ей владелец во время обеда. Уже в который раз она вспомнила, что понедельник это ее выходной день. Но если хозяин вызвал вас к себе, то вам не остается ничего другого. Она успокаивала себя. Ну не мог же он для плохого известия выбрать время ленча. Если бы кроме нее здесь были рекламные агенты или другие журналисты, она имела бы хоть какую-то поддержку. Но, похоже, они встретятся тет-а-тет. Значит, видимо, разговор пойдет о том, займет ли она место редактора. Будет ли этот обед ее триумфом или просто утешительным призом? Навряд ли он стал бы тратить на нее время, если собирался ее уволить. А может быть, и стал?
Фергус Кейнфилд был коренным канадцем, чей дед заработал состояние, начав издавать газеты в городках, выраставших как грибы вдоль железнодорожных линий. Потом была организована сеть радиовещательных станций.
Сам Фергус прожил в Великобритании пятнадцать лет, но британцем так и не стал. Лиз его лицо было знакомо, в основном, по снимкам в газетах, если не считать нескольких деловых встреч. В ожидании, пока Фергус ее примет, Лиз рассматривала картины на стене, которые она знала по каталогам художественных произведений. Очевидно, когда-то они были выставлены на аукционе «Сотби». Чувствовалась рука Гордона Риса, художника по интерьеру, который до этого успешно работал у Маргарет Тэтчер, после — у принцессы Дианы, а теперь — у этого гнусавого провинциального канадца.
Моложавый, богатый и постоянно живущий отдельно от жены Фергус Кейнфилд всегда занимал первое место в колонке светских сплетен, и не меньше о нем сплетничали в его же офисе. Его жизнь окружали слухи. Говорили, что кроме дома в Канаде, где жила его жена, ему принадлежат дома, в которых живут его любовницы в Гонконге и Кэп-Феррете, а так же квартира в «Трамп-тауэр» в Нью-Йорке, но никто и никогда его любовниц в глаза не видел и не мог назвать их имен. Настоящая и единственная миссис Кейнфилд жила в фамильном особняке в Торонто, хотя трое ее детей учились в британских школах-интернатах. Кроме регулярных поездок в Гордонтаунскую, Биненденскую и Дрэгонскую школы и посещения особняка на юге Франции, все остальное время она предпочитала проводить вместе со своими породистыми лайками, призерами всех выставок на Северо-Американском континенте.
Если говорить правду, то она посвятила свою жизнь разведению породистых собак только потому, что в семейной жизни не нашла удовлетворения. С самого начала их брак оказался неудачным, а после того, как миссис Кейнфилд заявила, что двух сыновей и дочки достаточно, Фергус вдруг сказался импотентом.
Правда, через несколько месяцев миссис Кейнфилд обнаружила, что ее муж импотентом был не со всеми. Как-то раз она заехала без предупреждения к нему в офис. Когда она познакомилась с новой секретаршей мужа, выглядевшей, как она сама пятнадцать лет назад, у нее почему-то мелькнуло подозрение, что муж ее обманывает. Ее опасения подтвердились после того, как она прослушала запись на автоответчике, посвященную вовсе не работе. Томным голосом секретарша говорила своему шефу о том, что она собирается делать, когда они снова останутся в кабинете Кейнфилда. «Я опущусь на колени и буду у тебя сосать медленно, очень медленно», — предвкушал женский голос. Миссис Кейнфилд была несколько шокирована.
Роман с секретаршей давно закончился, но именно она выпорхнула навстречу Лиз и, приветливо улыбнувшись, проводила через двустворчатую дверь в кабинет Кейнфилда — тот сохранил за ней прежнюю должность.
Фергус стоял в углу к ней спиной, с телефонной трубкой в руке. Не поворачиваясь к Лиз, он просто указал ей рукой на стул и быстро произнес: «Садитесь, садитесь».
Она очень осторожно опустилась на изящный, обитый шелком стул в стиле Людовика XIV (он как-то ужасно заскрипел под ней) и принялась внимательно изучать Фергуса. Это был мужчина намного выше среднего роста, около шести футов и трех дюймов, решила она, крупного телосложения, с седеющими волосами и уже заметной лысиной. Он улыбнулся ей своей знаменитой плотоядной улыбкой. Если бы они были немного получше знакомы, она бы ему посоветовала сменить очки в стиле Гиммлера на что-нибудь более располагающее на дружеский лад.
На письменном столе стояли три телефона, а также лежали кучи всяких бумаг, контрактов и факсов. Она вспомнила рассказ одной своей знакомой о том, как она однажды побывала на приеме у премьер-министра в его кабинете. Там он обратил ее внимание на два телефона — один черный, другой красный. «Одна линия проведена прямо из Белого Дома, другая — из Кремля, — веселым голосом объяснил ей премьер, — но я всегда забываю какая откуда».
Рядом с телефонами Фергуса стоял компьютер, соединенный по сети с фондовой биржей. Работали сразу три телевизора, по одному шли новости «Скай Ньюс», два других показывали программы Би-би-си-2[13] и Си-эн-эн[14], причем звук у всех трех телевизоров был выключен.
При первом же взгляде на него становилось ясно, что это очень энергичный человек. Разговаривая по телефону на неплохом беглом французском, он умудрился одним жестом усадить Лиз за стул и взглядом прищуренных глаз послать дворецкого выполнять поручение. Через несколько минут дворецкий вернулся с серебряным подносом в руках, на котором стояли два фужера с пенящейся жидкостью цвета янтаря.
Лиз решила, что одна рюмочка ей сейчас не повредит.
Фергус быстрым движением сел на стул напротив нее. Он уже говорил по второму телефону, диктуя цифры на каком-то другом языке. Французский Лиз понимала, ну, а что касается цифр, то она догадалась, что речь идет об очень больших суммах. Что он еще решил купить? Город переполняли слухи о сделках, которые он совершает в Европе. Пока его пальцы бегали по клавиатуре компьютера, его глаза перескакивали с экрана одного телевизора на другой. На мониторе стали появляться постоянно меняющиеся столбики цифр, шириной во весь экран.