И это всем наконец стало ясно — вот единственная польза, которую принесли последние полгода.
Еще в день выборов он, Ференц Мок, сказал: «Но пока он отсеется, сколько бед натворит…» «Потом его сменят другие, — с непростительным легкомыслием ответил Драхош, — кто лучше разбирается в деле».
А кто разбирается лучше? Кто может поправить нынешнюю беду?
Тогда не учли его опыта в руководстве большим хозяйством. Он проглотил и эту обиду. Сколько пришлось ему пережить после пятьдесят третьего года! Но когда его незаслуженно обижают, он поддерживает в себе веру, повторяя: «Главное — не моя личность, а дело социализма».
Неужели он теперь изменит своему убеждению?
Пусть не считаются с его прежними заслугами — ничего, он покажет, на что способен.
Итак, завтра он созовет коммунистов. Надо во что бы то ни стало закончить осеннюю уборку. Но как, каким образом добиться этого?
С пустой сумой, без всяких предложений он не может прийти к членам партии.
В теплой постели, при скудном, проникающем с улицы свете фонаря Ференц Мок вспоминал прошлое. Он как политработник еще с пятидесятого — пятьдесят второго года накопил немалый опыт…
Прохазка тоже плохо спал в ту ночь. Он волновался за судьбу своего будущего «рая» — удобренный илом берег Рабы. Ведь Прохазка уже вступил в переговоры с Управлением речным хозяйством; и, составив приблизительную смету, подсчитал, что потребуется астрономическая сумма, несколько миллионов форинтов! Нелегкое дело — добиться такого большого кредита; понадобится огромное упорство, разумные доводы, и рассчитывать на успех может только крепкий, хороший кооператив. А сейчас кооператив у них очень плохой.
Уже почти неделю лишь его бригада работала в поле, и почти неделю ломал он голову над тем, почему создалось такое тяжелое положение.
Прохазка с трудом разбирался в окружающей обстановке, особенно в последние годы. Когда он батрачил, все представлялось ему намного проще: люди делились на голодных и сытых. В сорок пятом году он вступил в коммунистическую партию, сознавая, что там его место, но он лишь платил членские взносы и не вел никакой общественной работы. Прохазка удобрял илом свою землю, продавал на дьёрском базаре помидоры и благоденствовал. В пятьдесят третьем году Моки предложили ему вступить в их маленький кооператив, но он отказался: «Я без году неделя единоличник, не успел еще во вкус войти». Ему помнится, Ференц Мок тогда крепко отчитал его: «Ты как коммунист должен подавать пример людям!» И он подал пример: первым уплатил налог за весь год, перевыполнил норму государственных поставок и подписался на заем на тысячу форинтов, но в кооператив не вступил.
Затем со временем он убедился, что у единоличного хозяйства не так уж много преимуществ. И когда в конце прошлой зимы перед ним положили бланк заявления о вступлении в кооператив, он подумал: «Пришло и этому время».
Когда его выбрали заместителем председателя, он прежде всего удивился. Прохазка понятия не имел, как к нему относятся односельчане, не интересовался этим, ему некогда было думать о подобных вещах. А оказалось, народ считает его одним из первых людей в деревне. С сорок пятого года, с тех пор как он получил при разделе землю, не ощущал он такого волнения.
Потом на него навалились всякие кооперативные дела, беды, и он растерялся. Когда он был сам себе хозяин, то не знал столько забот. А теперь?.. Он попросил сынишку купить ему школьную тетрадь, не расставался с ней, записывал туда все, что ему надо было сделать, но стеснялся при других доставать ее из внутреннего кармана пиджака. Полный нерешительности, он обращался со всеми вопросами к Дани. «Члены кооператива рискуют остаться с пустым брюхом, а мы рискуем своей головой», — оправдывался он.
Хотя Прохазка и терзался сомнениями, он постепенно осваивался с обязанностями заместителя председателя. Но он чувствовал себя неспособным не только исправить дела в кооперативе, но и разобраться в нынешней сложной обстановке, и утешался тем, что все само образуется. Очень хорошо, думал он, что завтра Мок устраивает партийное собрание.
Коммунистов собралось четверо: Прохазка, сторож Андриш Сентеш, Ференц Мок и старший бухгалтер тетя Жофи. Моку не нашли, она была где-то в поле, и ее отец нисколько не жалел об этом. Тетя Жофи, сославшись на баланс, явилась с опозданием на полчаса.
Ференц Мок выступил с рядом предложений. Ночью он припомнил кое-что из своего прежнего горького опыта. Например, общественную повинность, старый прекрасный обычай тех лет, когда он работал председателем сельсовета. Он имел в виду не добровольную общественную работу, а нечто совсем иное, именно общественную повинность. То есть если в прежние годы надо было вывезти из сельскохозяйственного кооператива собранный урожай и не оказывалось грузовика, то посылали записку крестьянину, что он должен явиться туда-то и туда-то с подводой, и он являлся. А если отказывался, его штрафовали на пятьсот-шестьсот форинтов. Раз эти разложившиеся кооперированные крестьяне не желают трудиться, сказал Ференц Мок, нужно, объявив общественную повинность, заставить их закончить уборку урожая.
При слове «разложившиеся» кроткое морщинистое лицо Андриша Сентеша нахмурилось. Извинившись, он перебил Ференца Мока:
— Разве есть такой приказ, Ференц? Насколько я знаю, нет такого приказа…
Прохазку поразило предложение Ференца Мока. Ничего подобного он не ждал от него, и выступление секретаря его возмутило. Стукнув кулаком по столу, он заставил замолчать Андриша Сентеша.
— А стоит ли это делать, Ференц? Не проще ли тебе попросить полицию заарестовать десяток главарей? Сразу здесь установится порядок и тишина, как на кладбище.
Ференц Мок не сразу понял, что над ним насмехаются. Он с сожалением развел руками.
— Сегодня это уже не пройдет… Мы не найдем законного основания…
— Законное основание!.. Вот и все твои возражения. Очень похоже на тебя. Если бы ты, а не Мадарас стал председателем, то ты бы палкой загонял людей на работу, как было раньше в больших поместьях.
Ференц Мок пришел в ярость: сами подстрекали его, а теперь издеваются.
— И ты смеешь говорить это? Ты сам силой заставил кулака вступить в кооператив!
— Он тебе нажаловался? Если ты поверил ему, то почему не притянул меня к ответу?
Чтобы положить конец бесполезному спору, Андриш Сентеш предложил:
— Давайте лучше, товарищи, потолкуем о том, ради чего собрались сюда. В кооперативе большая беда. Давайте лучше о ней потолкуем.
— Возможно, мое предложение никуда не годится, — сказал Ференц Мок, вытирая вспотевший лоб, — но я хотел помочь делу. Мы должны что-нибудь предпринять. Нельзя сидеть сложа руки.
— Ты рассуждаешь так, — не унимался Прохазка, — точно тебе наплевать на кооператив. Точно ты знатный иностранец, вот как ты рассуждаешь. А мы здесь отвечаем за все.
— Знаю. Разве ты не понял, что я хочу помочь кооперативу? — пытался дать ему отпор Ференц Мок.
— Тогда почему ты начинаешь не с того, что мы где-то допустили ошибку?
— Я созвал вас, чтобы…
— Хорошо, тогда я выскажусь, — горячо перебил его Прохазка. — После организации кооператива мы не вели политической работы. Если человек написал заявление о вступлении, то от этого у него еще не появилось социалистическое сознание.
— Что правда, то правда, политико-воспитательная работа велась плоховато…
— Не плоховато, а никак не велась, — нетерпеливо продолжал Прохазка. — Правление кооператива знает обо всем, что происходит с его членами. К сожалению, нельзя сказать обратного. Народ подчас не знает о главных задачах, стоящих перед кооперативом. Я хожу к людям, беседую, спорю с ними, но я не могу всех обойти. В моей бригаде ежедневно работает двадцать — двадцать пять человек. А другие бригады и не думают работать.
— Мы и не можем всех обойти, — поддержал Прохазку Ференц Мок. — Нас слишком мало.
— Лучших членов кооператива надо было бы принять в партию.
— С этим нечего торопиться. Укрепить партию не значит разбавить ее состав.
— Ференц, ты опять перестраховываешься. Прежде мы считали: кто не с нами, тот против нас. С тех пор жизнь изменилась. Теперь мы придерживаемся другого: кто не против нас, тот с нами.
— Но не в самой партии.
— Кандидаты в члены партии проходят соответствующую школу…
— Ну, ладно, ладно, — сдался Ференц Мок. — В принципе я не возражаю. А ты знаешь хоть одного человека, которого стоило бы принять в партию?
— Как не знать! К примеру, наш председатель Мадарас.
— Неужели все в деревне рехнулись? — вырвалось невольно у оторопевшего от изумления Ференца Мока. Прохазка измерил его таким подозрительным взглядом, словно почуял недоброе. И Ференц Мок поспешно прибавил: — Еще весной мы вместе нападали на молодого Мадараса. Помнишь, возражали против назначения Лимпара кладовщиком.
— Я выступал тогда не против самого Мадараса, — ничуть не смягчившись, строго сказал Прохазка, — а против его решения, которое считал неправильным. Но жизнь на том не остановилась, Ференц. И Мадарас на том не остановился. Через полгода он отрекся от Лимпара и перешел на нашу сторону. Разве ты не видишь? Неужели один ты не видишь этого?
Ференц Мок вспомнил: «Народ любит Дани. Особенно женщины…» Можно еще понять дочку, которая пристрастна к нему… Но Прохазка?.. У секретаря парторганизации внезапно закружилась голова, словно он оказался на краю бездны. Он не думал, что беда столь велика. Мадарас посеял разногласия между членами партии, единство которых под его собственным руководством представлялось Ференцу Моку нерушимым.
В знак согласия с Прохазкой Андриш Сентеш кивал головой. И он считал Дани коммунистом или по крайней мере человеком, из которого можно воспитать коммуниста.
Что будет, если пропасть между членами партии еще больше углубится, рассуждал Ференц Мок, и они перестанут совсем признавать своего секретаря?.. Особенно после того, как его не избрали в правление кооператива. Нет, этого не произойдет. Они пошли по плохой дороге, они ошибаются. Ну, ладно, можно обойтись без принудительной работы, без общественной повинности, но то, что предлагает Прохазка, — вредный либерализм. Предстоит трудный, мучительный спор. В другой раз…