— Нет. В сельскохозяйственном кооперативе.
— У нас? — удивился Дани.
Теперь пришла очередь удивиться Моке:
— Да… А разве вы не меня ждали?
— Честно говоря… нет. Мы ждали агронома.
— А я и есть агроном.
Дани почувствовал себя подло обманутым. Где опытный агроном, седовласый сухопарый мужчина в желтых сапогах? Бригадиры, бухгалтеры — никто, абсолютно никто не решался шага ступить без ведома и согласия Дани. Прохазка, его заместитель, проговорился однажды: «Члены кооператива в случае чего рискуют остаться с пустым брюхом, а мы рискуем своей головой». Но остальные члены правления не рисковали головой: ни один из них не брал на себя даже части ответственности. Дани надеялся, что агроном, солидный и опытный пожилой мужчина, разделит с ним тяжесть ответственности. А вместо такого мужчины ему прислали женщину, весившую не больше пятидесяти килограммов. Какое там женщину! Девчонку, в туфельках на шпильках и в модном пальто реглан. И это называется агроном! Ну и дела!
— Я страшно рад, — сказал он Моке и, не вставая с места, неуклюже поклонился. По его лицу промелькнула насмешливая улыбка.
Кровь прилила к щекам девушки.
— От чьего имени вы выражаете радость? — сердито спросила она.
— Разумеется, от имени членов кооператива «Новая жизнь».
— По какому праву? — возмутилась Мока. — Только потому, что вас послали на станцию встречать меня? Кто вы такой?
— Я председатель кооператива, — злорадно проговорил Дани, но в голосе его невольно прозвучала гордость.
Мока замолчала, прикусив губы. Ее суровое, замкнутое лицо стало непроницаемым. Она не проронила ни слова до самого дома и только у ворог, спрыгивая с брички, сказала:
— Товарищ председатель, завтра утром в восемь часов мы встретимся с вами в конторе. Вас устраивает такое время?
— Постараюсь не опоздать, — ответил Дани и, взглянув вслед девушке, отметил, что у нее стройные ножки.
Ложась спать, он задумался о том, на что может быть способна эта девчонка с чувственным ртом, стройными ножками и скрытой страстью. В крайнем случае он выпишет сюда еще одного агронома, пожилого и опытного, какого он давно ждет. Но даже если она мало на что способна, он не отправит ее обратно. Потому что кое на что она все же способна. На что способна любая женщина.
Три дня ушло на то, чтобы объехать на роскошной бричке кооперативные земли. Хотя агрономша не была пожилой и сухопарой, она облачилась в резиновые сапоги и брезентовую куртку, а белокурые волосы покрыла теплым платком. В таком наряде она, пожалуй, еще больше понравилась Дани. Он был предупредителен с ней, но в меру, чтобы не дать повода для каких-нибудь кривотолков. Он угощал Моку сигаретами, подносил ей зажигалку, прикрывал ноги грубошерстным одеялом и при каждом повороте предлагал пересесть на подветренную сторону, но девушка не соглашалась.
— Вы думаете, я первый раз еду по полю в апреле? — насмешливо спросила она, целиком поглощенная деловыми заботами.
На пашнях пока еще не было и следа большого кооперативного хозяйства. Зеленые пятна озимых и коричневые полоски земли под паром, оставленной для яровых посевов, чередовались, как клетки на шахматной доске. Мока держала в руке записную книжку. Она осматривала участки, выделенные под зерновые, прикинув на глаз, говорила:
— Тысяча восемьсот погонных саженей.
И если Дани подтверждал, заносила цифру в свою записную книжку.
Дани был поражен и слегка оскорблен. Он, который знал на память все деревенские угодья и при составлении плана с поземельной описью в руках делал обмеры, не мог отказать в деловитости и сметке молодому агроному, у которого оказался верный глаз. Как точно определяла Мока площадь различных участков! Но его задевало, что этот молодой агроном с верным глазом — женщина, к тому же такая женщина, которая отклоняет знаки внимания и обижает его своей сдержанностью. Он почувствовал, что она не похожа на других деревенских девушек и женщин, с которыми он раньше имел дело. Но чем она отличается от них, он пока еще не понял.
По просохшим проселочным дорогам уже возили навоз, и на южных склонах холмов пахали на лошадях.
— Чья это бригада? — спросила агрономша.
— Антала Касы, — ответил Дани.
— Того, который был кандидатом в депутаты от мелких сельских хозяев?
— А что?
— Ничего. Мне надо знать, об одном и том же человеке мы говорим или нет. Сколько людей у него в бригаде?
— Точно не знаю. Там все, кто живет на Старой улице и под горой.
— Разве нет постоянного состава?
— Почему же нет? В бригаду входят все, кто живет под горой и на Старой улице.
— Ага!
Мока замолчала и только на берегу Рабы заговорила опять. Дани похвастался, что они наметили развести там сад. Это было предложение Прохазки, который и раньше в пойме реки с увлечением занимался садоводством. Он выпросил оборудование для поливки на дьёрском инструментальном заводе, шефствовавшем над их кооперативом, а саженцы выращивали в питомниках. Дани очень гордился таким начинанием, но на Моку это не произвело особого впечатления.
— Сколько здесь хольдов?
— Десять.
— Очень мало, — протянула агрономша и посмотрела на Дани. — Из каких средств вы собираетесь выплачивать до осени аванс? — Дани недоуменно повел бровями, а Мока пояснила: — Пшеница, кукуруза, сахарная свекла оправдают себя только осенью. На животноводство в этом году рассчитывать не приходится. Если мы построим скотный двор и сможем заполнить его, будет уже неплохо. Садоводство быстрей всего приносит доход.
— У всех есть запас до нового урожая, — пожав плечами, сказал Дани.
— Верю. У всех есть в амбарах запас до нового урожая. Но есть ли запас терпения в душе? Не должны ли мы время от времени убеждать людей, что они трудятся не впустую?
— Но все это погибнет, — сказал Дани, указывая на поле, где колыхалась густая высокая озимая пшеница, при каждом порыве ветра менявшая свой цвет от темно-зеленого до светло-зеленого.
— Если в кооперативе уже есть оборудование для поливки, почему же нам его не использовать? Мы пустим эту пшеницу на корм скоту — ведь насколько я знаю, у нас нет фуража, и вместо нее посеем яровую. Где-нибудь в другом месте.
Дани покусывал губы. Он одобрял соображения Моки. Еще одно доказательство, что она смыслит не только в том, в чем смыслит всякая женщина. Но то, что она предлагает, не так просто сделать.
— У нас нет семян для посева, — возразил он, поглядев искоса на девушку.
— Как так нет?
— Не собрали. Члены кооператива сказали, что у них нет.
— А если бы не организовался кооператив, что бы сеяли они весной? Ветер?
— Люди обещали купить семена на рынке.
— И вы им поверили?
— Я не поверил, — спокойно ответил Дани. — Но что я мог сделать?
— Что вы могли сделать? Согласно уставу, каждый обязан внести в кооператив определенное количество посевного материала в зависимости от площади своего земельного надела. Почему вы не отдали такой приказ?
У девушки зарделись щеки. Серые глаза засверкали холодным блеском, как в декабре пятьдесят шестого года, когда Дани видел ее в последний раз. И сейчас она нападала на него так же несправедливо, как тогда.
— Что я мог сделать? — повторил он враждебно.
— Надо было проверить, правду или нет говорят люди.
Дани подумал, что все это школа Ференца Мока. За вчерашний вечер он отлично выдрессировал свою дочь. И вдруг он увидел в Моке не агронома, не миловидную девушку, а дочь своего давнего противника, крестьянина-бедняка, выдвинувшегося после сорок пятого года. У него сразу пропал интерес к Моке.
— Нет, товарищ, — холодно сказал он. — Я не шарю по чердакам. Это было в моде с пятидесятого до пятьдесят третьего года, когда председатель нашего сельсовета считался лучшим заготовителем в районе. — Повернувшись на каблуках, он пошел к бричке.
Немного помедлив, Мока последовала за ним. Лицо ее было багровым, и уголки губ подергивались. Они уже ехали через поле, обсаженное грабами, когда она тихо сказала:
— Вы же сами не желаете платить людям аванс, потому что у них, видите ли, есть запас до нового урожая. Конечно, есть. Можете не сомневаться.
Мока обнаружила, что «куда-то исчезло» двести хольдов земли. Их не засеяли, не отвели под приусадебные участки. По крайней мере официально, на бумаге, они нигде не числились. Значит, эти двести хольдов отошли к кому-то неофициально. Мока настаивала, чтобы заново произвели обмер всех приусадебных участков.
— Это невозможно, — решительно возразил Дани. — Мы и за лето не управимся с таким делом. Я рад, что теперь ко мне приходят с жалобами только два-три человека в день, а не триста, как вначале.
— Стало быть, среди членов кооператива есть недовольные, — отрезала Мока. — А вы не хотите произвести новый обмер!
— На раздачу приусадебных участков у нас ушло уже около пятисот трудодней. И теперь снова уйдет пятьсот?!
— Разве за плохо сделанную работу вы начисляете трудодни? На каком основании? Так вы разбазариваете кооперативные средства. Пусть второй раз обмерят те же самые люди за счет трудодней, которые им уже были выписаны. Почему они выполнили работу недобросовестно?
Дани молчал. Обмером приусадебных участков занимался Антал Каса и еще два приятеля Дани, которые помогли ему стать председателем. Он не решился бы взвалить на них такую работу. Впрочем, они и впрямь провозились бы с этим делом целое лето, потому что снова их засыпали бы жалобами. Все равно нельзя распределить приусадебные участки так, чтобы все остались довольны, рассуждал Дани. Люди будут довольны лишь в том случае, если каждый получит всю кооперативную землю. Или если установить порядок, какой был прежде в больших поместьях: там ежегодно каждому крестьянину выделяли — всякий раз на другом месте — участок под кукурузу, равный восьмистам саженям, ни больше ни меньше, и все были довольны. А теперь находится тысяча поводов для недовольства. Один предпочитает получить побольше земли под фруктовый сад. Другой — под кукурузу, иначе ему, мол, нечем будет откармливать свиней. У некоторых сад маленький — за его счет они увеличили кукурузное поле; и эти тоже недовольны: разве за кукурузу выручишь столько, сколько за виноград или абрикосы, которые другие продают из своего сада? А когда отрезают у кого-нибудь половину сада, чтобы передать соседу, у которого только кукурузное поле, хозяин сада грозит соседу: «Переломаю тебе руки-ноги, если сорвешь хоть одну черешню с моего дерева…» Дани предпочел бы никому не давать приусадебных участков, тогда все были бы по крайней мере одинаково недовольны.