— Еще…
То был стон чистой жажды, разум не поверил бы сказанному. У него в горле что-то тихонько заворчало, и он увеличил скорость.
Руки мои, прежде не опускавшиеся ниже его спины, теперь продвинулись дальше, на бедра, жадно стиснули ягодицы. Пальцы впились в твердые холмики, я уже не помнила о приличиях. Я не могла насытиться прикосновением, мне хотелось прижаться еще теснее. С каждым новым толчком желание нарастало, и его тело, жестко врезающееся в меня, было мне нужнее всего на свете. Я жадно целовала его, рассекла нижнюю губу о его клыки, услышала, как он со стоном втягивает кровь.
— Какая острая, сладкая, — глухо бормотал он.
— Больше… ни капли… — задохнулась я.
Он с наслаждением облизнул губы.
— Хватит и этого. Теперь ты тоже во мне.
И он прижал меня еще теснее, если такое было возможно.
Я неудержимо вздыхала в такт его ускоряющимся толчкам. Отбросив всякие колебания, билась под ним, ногтями исцарапала ему спину, вцепилась зубами в плечо, чтобы подавить крик, и почувствовала вкус крови. Он запрокинул мне голову, языком вымыл мне губы.
— Сильней?
— Господи, да! — простонала я, не заботясь, как это звучит.
Кости с явным облегчением отбросил сдержанность. Он вминался в меня, наполняя мое тело несказанным наслаждением. Зажатый во мне вопль вырывался наружу ритмичными вскриками. Я уже не могла терпеть, и он задвигался быстрее, безжалостно, сказала бы я, если бы каждый удар не приносил мне блаженства.
Чем-то все это напоминало действие наркотика. Все будто вращалось и расплывалось — все, кроме Кости. Отдаленный гул бился в ушах, но это грохотало мое же сердце. Нервные окончания в лоне стянулись в предвкушении. Они бились, переплетались, сжимались и разжимались все яростнее, ожидая мига освобождения.
Тело стало словно чужим и в то же время сверхчувствительным. Пыхтящее, извивающееся существо на кровати не могло быть мною. И никогда я так сильно не ощущала своей кожи, каждого вздоха, тока крови по жилам. Последний натянувшийся во мне нерв готов был лопнуть, когда Кости стиснул мой затылок и заглянул в глаза. Крик вырвался из меня, когда плотину прорвало и меня залил потоп оргазма. Он был сильнее первого, как-то глубже и оставил после себя звонкую дрожь под кожей.
Он застонал надо мной, его лицо исказил экстаз, он задвигался еще быстрее, не отрываясь от моих глаз. Я не могла отвести взгляд, я видела, как его выдержка растворяется в зеленом сиянии. Он стиснул меня, поддавшись страсти, поцеловал до боли и задрожал.
Когда я оторвалась, чтобы глотнуть воздуха, он перекатился, и теперь мы лежали бок о бок. Его рука обвивала меня, храня прикосновение тел. У меня в легких как будто не осталось кислорода, да и Кости вздохнул раз-другой — рекорд, до сих пор я такого не видела. Я медленно овладевала дыханием, сердце возвращалось к здоровому ритму. Он потянулся, смахнул с моего лица влажные волосы, улыбнулся и поцеловал в лоб.
— Подумать только, ты еще воображала, что с тобой что-то не так.
— Точно что-то не так. Я пальцем шевельнуть не могу.
Так оно и было. Я лежала рядом с ним, но мои руки и ноги не отзывались на мысленные команды. Кажется, мои нервы взяли пятиминутный отпуск.
Он с улыбкой перевернулся, лизнул ближайший к нему сосок, легонько потянул. Ареола от его недавнего внимания стала особенно чувствительной и к кончику соска пробились тысячи иголочек удовольствия. Он дошел до самого пика чувствительности и перешел к другому соску.
Я опустила взгляд и заметила кое-что.
— У меня кровь идет?
Это было не слишком похоже на кровь месячных, которые прошли неделю назад. Однако в складке бедра отчетливо виднелась розовая влага.
Он взглянул мельком.
— Нет, Котенок. Это из меня.
— Что?… — Ох.
Дурацкий вопрос. Он же мне говорил, что вампиры плачут розовым. Наверное, и другие жидкости соответствующего оттенка.
— Дай мне встать. Надо это смыть.
— Я не против. — Он выдыхал слова прямо мне в грудь. — Это же мое. Я тебя и вымою.
— А ты не собираешься отвернуться и уснуть? — Кажется, так обычно и бывает?
Если только ему в самом деле не нравились ласки после любви. Дело принимало серьезный оборот, его рука продвигалась все ниже, ко мне в глубину.
Он замер, рассмеялся, подняв лицо от моей груди.
— Котенок, у меня сна ни в одном глазу. — От его улыбки и взгляда меня пробрала легкая дрожь. — Ты не представляешь, сколько раз я фантазировал, как это будет. Когда гонял тебя на тренировках, когда дрался с тобой, когда ты переодевалась в вечерние платья и я видел, как тебя лапают другие мужчины… — Он замолчал, чтобы поцеловать меня так, что я едва не забыла, о чем мы говорили. — И все это время, стоило мне коснуться тебя, я видел в твоих глазах страх. Нет, я не хочу засыпать. Я хочу сперва попробовать на вкус каждый дюйм твоей кожи и заставить тебя вскрикивать снова и снова.
Он опять склонился к моей груди, посасывая соски и теребя их зубами. В том, как его клыки терлись об ареолы, было что-то особенно эротичное.
— Рано или поздно я отыщу твоего старого болвана и убью его, — пробормотал он так тихо, что я едва расслышала.
— Что? — Или мне почудилось?
Он заставил меня забыть свой вопрос, потянул губами, потом еще и еще, пока все мои заботы не растаяли в чувственной осаде моих сосков. Потом он осмотрел их и самодовольно усмехнулся:
— Темно-красные, оба. Как я и обещал. Видишь? Я человек слова.
На мгновение мысли у меня затуманились от смущения. Потом я вспомнила часы уроков, когда он старался излечить меня от стыдливости грязными разговорами, и лицо у меня разом запылало.
— Ты ведь не думал того, что говорил, правда?
Весь мой здравый смысл протестовал, но в глубине часто билось что-то, предательски надеявшееся на другой ответ. Он опять рассмеялся — тихий горловой смешок. Брови изогнулись в греховном обещании, глаза загорелись чистой зеленью, губы скользнули вниз по животу.
— Ох, Котенок! Я не соврал ни единым словом.
Я проснулась от щекотки по спине. Как бабочка крыльями. Открыла глаза, и первое, что увидела: его рука обнимает меня, кожа почти одного цвета с моей. Кости прижимался к моей спине, касаясь бедрами. А бабочкой были его поцелуи.
Первое, что пришло мне в голову: «Он ошибся в выборе профессии. Не надо было бросать проституцию. Заработал бы миллионы». Вторая мысль была не столь приятной, и я похолодела. Видела бы меня сейчас мать, она бы меня убила!
— Запоздалое утреннее раскаяние? — Он перестал меня целовать и разочарованно хмыкнул: — Этого я и боялся: проснешься и забьешь себе головку глупостями.
Он еще не договорил, а я вылетела из постели, как ядро из пушки. Надо было обдумать, что делать, а в одной с ним комнате это было невозможно. Я даже не стала тратить времени на поиски трусов и лифчика, просто набросила его рубашку и нырнула в джинсы. Господи, ключи, куда я задевала ключи?
Кости сел.
— Не можешь же ты просто уйти отсюда и притвориться, будто ничего не было?
— Не сейчас, — отозвалась я, стараясь не смотреть на него.
Ага, ключи! Сграбастав их непослушными пальцами, я выбежала из спальни.
— Котенок…
Я не остановилась.
13
Я погнала прямо к дому. Чувства мои сцепились между собой в рукопашной. Заниматься с Кости любовью было неправдоподобно замечательно, тут он не обманул. И я никак не могла притворяться перед собой, будто этого не было. Но думать приходилось не только о своих чувствах. Будь я сама по себе, меня бы только чуточку коробило от мысли, что я с ним переспала. В панику меня приводило ожидание реакции матери. Сказать ей никак нельзя. А значит, надо с этим кончать, пока не зашло слишком далеко.
Когда я два часа спустя подъехала к дому, бабушка с дедушкой сидели на крылечке и пили чай со льдом. Настоящие плакатные американцы: седина, простая одежда, морщинистые лица…
— Привет, — рассеянно бросила я.
Бабушка зашипела. И сразу за ней гневно взревел дедушка. Я только глазами захлопала:
— Что с вами такое?
Я с любопытством наблюдала, как их лица наливаются темной кровью. Право же, не первый раз я не ночевала дома, и до сих пор они ничуть не возражали. Относились к моим ночным отлучкам по правилу «не спрашивай — не узнаешь».
— Джастин, иди сюда, дочка! — Дед, не услышав моего вопроса, поднялся на ноги.
Через минуту мать, такая же растерянная, как я, выбежала из дома.
— Что, что случилось?
Он ответил, содрогаясь от ярости:
— Посмотри на нее! Полюбуйся! Ты и теперь скажешь, что она ничем дурным не занималась? Нет, просто всю ночь тешила дьявола, вот что она делала!
Я побледнела, ломая голову, как он мог узнать, что я спала с вампиром? Может, у меня клыки отросли? Я пощупала зубы — ровные и плоские, как обычно.
Мой жест еще больше разъярил деда.
— И не смей скалить на меня зубы, мисс. Ты что себе позволяешь?
К чести матери, она сразу встала на мою защиту:
— Ох, папа, ты не понимаешь. Она…
И вдруг она осеклась и потрясенно уставилась на меня.
— Что? — испугалась я.
— У тебя на шее… — Она как будто не верила своим глазам.
Я в ужасе протиснулась мимо нее и влетела в ближайшую ванную. Неужели отметины от клыков? Господи, так он меня все-таки укусил, а я и не заметила?
Однако стоило мне взглянуть на свое отражение, все объяснилось. На шее там и сям виднелись голубоватые и синие засосы, четыре… нет, пять. Никаких проколов от вампирских зубов, а простые, несомненные засосы. Расстегнув рубашку Кости, я обнаружила такие же следы и на груди. Спасибо еще, у нее застежка под горло, не то бы мои вообще упали замертво.
— Я знаю, что это такое, — громыхал на крыльце дедушка Джо. — Как тебе только не стыдно, болтаешься неизвестно где, не замужем, а шляешься всю ночь! Стыд и срам!
— Стыд и срам, — эхом отозвалась бабушка.
Приятно видеть, что они все еще в ладу между собой на сорок четвер