– Он славный. Но и вы тоже славный.
– Вы правда так думаете?
Короче говоря, мы были счастливы. Вскоре появилась Белла. Последовали хихиканье, сравнения и разговоры о будущих радостях.
– Право же, нужно устроить двойную свадьбу, – сказали они.
– Не получится, – ответил я. – Честно. Спросите Берта, если мне не верите. Он подтвердит, что об этом и речи быть не может.
Следующие несколько дней пролетели со скоростью молнии. Все прошло вдвое веселее, чем обычная свадьба. Я снял два летних домика с общей стеной, обставил их из одного из того же магазина, взял неделю отпуска на медовый месяц как Фред, а потом неделю как Берт.
После этого я зажил исключительно комфортной и размеренной жизнью. Сегодня вечером мы с Нелли приглашаем Беллу на ужин и обсуждаем то, какой замечательный парень Берт, а на следующий день мы с Беллой принимаем у себя Нелли и говорим то же самое о Фреде.
Прошел целый месяц, прежде чем я спросил себя: кто счастливее, Берт или Фред? Ответить я не смог. Сомнения не уходили, пока не начали меня мучить.
Я сделался немного грустным и иногда уходил в соседнюю комнату под предлогом головной боли, чтобы вновь поразмыслить над этим вопросом. В один из таких случаев я вышел в коридор взять сигареты из кармана пальто и сквозь тонкую дверь в гостиную услышал голоса девочек. «Вот душеньки! – подумал я. – Они снова обсуждают своих мужей. Это может пролить свет на мою проблему. Белла считает, что у Берта голос приятнее. Нелли заявляет, что Фред знает больше песен. Что это? Право же, Белла! Ах, ах, Нелли, ты мне льстишь! Белла, ну что за преувеличение! Нелли, это ложь от начала до конца!»
Вскоре я услышал, как Нелли ушла домой. Я вошел к Белле; та была очевидно поглощена размышлениями.
– Берт, – спросила она, – кто из вас лучше плавает, ты или Фред?
– Мы никогда не соревнуемся, дорогая, мы и так уверены, что плаваем одинаково.
– Вот интересно, победил бы ты, если бы вы попытались, – сказала Белла с по-прежнему очень задумчивым видом.
Когда я следующим вечером вернулся в соседний дом, то нашел Нелли в столь же нервном состоянии.
– Конечно, я знаю, что Белла моя сестра-двойняшка. Никто не любит ее крепче, чем я. Но вот скажи мне, Фред, как тебе кажется, она всегда бывает совершенно искренней?
– Абсолютно, – ответил я. – Жизнь на это готов поставить. И жизнь Берта тоже. Она неспособна лгать.
– Вот как, – сказала Нелли, погрузившись в еще большую задумчивость.
Со злорадным удовольствием я наблюдал, как обе моих жены тоскуют все больше и больше. «Судя по всему, – сказал я себе, – я вскоре узнаю, кто счастливее, Берт или Фред».
И в самом деле, прошло совсем немного времени, и как-то вечером Нелли спросила, не поможет ли ей Берт передвинуть кое-какую тяжелую мебель. Я отправился на подмогу, а потом мы посидели и немного поговорили о близнецах, сходстве, отличиях, браке, обычаях, любви, о том, что бы было, если бы Фред встретил Беллу раньше меня, и о том, можно ли всерьез назвать неправильным поступок, который никому не доставляет страданий.
Чтобы разрешить все эти вопросы к полному взаимному удовлетворению, потребовалось немало времени, и в тот вечер я надолго лишился общества Беллы, однако компенсировал это на следующий день, поскольку она пришла спросить, не поможет ли ей Фред с подтекающим краном, и у нас состоялся почти такой же разговор, как и днем раньше, и столько же времени ушло на достижение полного согласия.
Теперь я находился в состоянии полного, но запутанного блаженства. Было ясно, что у Берта нет причин завидовать Фреду и что Фред во всех отношениях так же счастлив, как и Берт. У меня не только было две очаровательных жены, но моя двойная семейная идиллия умножалась на два упоительной двойной неверностью.
Вот только однажды, пребывая в образе Берта, я сидел у камина и наслаждался законным счастьем с Беллой, очарованный ее щебетанием и довольный тем, что к ней полностью вернулось хорошее расположение духа, как меня вдруг, словно молния, ударила мысль: «Эта женщина обманывает меня!»
Я вскочил, пробормотал какие-то извинения и выскочил из ненавистного теперь дома. В тот вечер я допоздна гулял по берегу моря, подверженный самым горьким размышлениям. Пришлось признать, что ответственность в большой мере лежит на мне, но я, по крайней мере, знал, что это ничего не меняет. У нее такого оправдания не было, это она запятнала наш рай.
Домой я вернулся глухой ночью, спал плохо, а утром выбежал из дома, желая как можно скорее сменить жалкую маску обманутого мужа на лукавый образ его обманщика.
Я вернулся как Фред с веселой улыбкой на лице. Нелли поздоровалась и спросила:
– Как там Берт? Видел его, когда уходил?
– Берт? – проговорил я. – Ах, Берт!
Ни слова не говоря, я тяжело поднялся наверх и посмотрелся в зеркало. Увиденное чуть не свело меня с ума. Мне очень хотелось схватить себя за горло. Хотелось бежать в соседний дом и высказать все свои терзания моей обожаемой возлюбленной, но в глубине души я знал, что она такая же обманщица, как и ее сестра на первом этаже.
Я думал о разводе, прикидывая на пальцах действия и противодействия, отчего основательно потянул два из них. К тому же в этом случае меня ждала неблаговидная огласка.
Наконец я решился и поспешил на вокзал, чтобы успеть на последний поезд в Лондон. Прибыв туда, я написал две записки. Они гласили:
«Дорогая Нелли, я тебя раскрыл. Прошу Берта приехать поплавать. Он никогда не вернется. Фред».
«Дорогая Белла. Я все знаю. Уговариваю Фреда поплавать в полночь. Он не вернется. Берт».
Отправив послания, я отнес обе спортивных куртки на берег моря и оставил их лежать рядом.
Времени оставалось как раз, чтобы успеть на поезд в Б… Там я и встретил миссис Уилкинсон.
Большой потенциал[38]
Есть люди, которые достигают своего расцвета, когда им хорошо за пятьдесят. К этой разновидности принадлежат все мужчины по фамилии Мерчисон. Образцовый мистер Мерчисон должен быть розовощеким, с седыми бакенбардами и запасом коллекционного портвейна. Женщины в их породе почти не встречаются, разве что по случайности. Приходится гадать, каким образом продолжается сей род, поскольку холостяцкая жизнь является четвертым неотъемлемым атрибутом истинного Мерчисона. К счастью, почти все они – юристы старой школы, а уж таким законникам ведомы особые секреты.
Трудясь без устали двадцать четыре часа в сутки в течение более пятидесяти лет, мистер Бенджамин Мерчисон сумел превратиться в почти образцового представителя этой породы. Его впору было набить соломой и выставить в музей, однако при таком раскладе ему, конечно, было бы сложнее все время так тепло и дружески подмигивать окружающим.
Он был очень состоятельным человеком и мог бы стать настоящим богачом, но некоторые считающиеся прибыльными области права оказались ему не совсем по вкусу. На самом деле он стал чрезвычайно разборчивым и вовсе ушел бы на покой, но многие его старые друзья поумирали и оставили наследства, которые необходимо было делить среди детей, так что для всех этих многочисленных потомков мистер Мерчисон стал и опекуном, и попечителем, и советчиком, и другом, и дядюшкой.
Ничто так не грело его душу, как поездки к своим молодым друзьям, а тем доставляло истинное удовольствие принимать его.
Однако у практически идеального мистера Мерчисона была одна странность, которую он старательно держал при себе. Так, безделица, прихоть, не стоящая и упоминания. В общем, он считал, что было бы очень любопытно поджечь какой-нибудь дом и полюбоваться, как тот пылает.
Что в этом плохого? Кому хотя бы раз не хотелось испытать подобное? Нет никаких сомнений, что это было бы любопытно, просто замечательно, даже восхитительно. Но большинство из нас связаны всяческими условностями и считают подобную идею неосуществимой. Мистер Мерчисон обнаружил, что эта мысль укоренилась в его сознании и расцвела там подобно экзотическому цветку.
Когда этот великолепный образ приходил ему на ум, а это случалось весьма часто, он расплывался в улыбке и начинал потирать руки с энтузиазмом, который было очень приятно наблюдать. Потерев ладони, он разводил руки в стороны, словно наслаждался теплом камина в рождественский вечер. Не было зрелища очаровательнее, чем эта его причуда. Молодые жены, вышедшие за его подопечных и протеже, тотчас же думали о нем как о вероятном крестном.
Мистер Мерчисон всегда первым осматривал и оценивал новый дом.
– Ах! – воскликнул он, окидывая взглядом новое пристанище Миллисент и Родни. – Рад, что вы выбрали колониальный стиль. Рад, что строили из дерева, это добрая традиция. Летом здесь будет прохладно, а зимой очень, очень тепло. Конечно же, у вас вместительный погреб? Прекрасно! Прекрасно! А вот парадный вход. Черный, должно быть, расположен вон там? Да, планировка просто дивная. Хорошо проветривается, это самое главное. Мне нравятся эти длинные шторы, Миллисент. Кому-то по душе короткие и узкие, а я предпочитаю длинные. Ну-с, у вас чудесный дом, дорогие мои. Надеюсь, он полностью застрахован.
– О да. Полный страховой пакет, – ответил Родни. – Что же до антиквариата Милли… Вы же знаете, как она до изнеможения бегала по всяким аукционам, собирая свою коллекцию. Конечно, кровь и пот не застрахуешь. Она будет в полном отчаянии, если с ним что-то случится. Однако постучим по дереву и станем надеяться на лучшее. С чего мы вообще об этом заговорили?
Здесь мистер Мерчисон утратил часть своего задора, поскольку мысль о том, чтобы расстроить своих молодых друзей, обливала его радостные мечты ушатом холодной воды. Неделей позже он отправился к Баку с Идой в очаровательное местечко на холме в Беркшире, милях в четырех от небольшой пожарной станции. Расположена усадьба была просто великолепно. В ясную ветреную ночь пламя от горящего дома увидели бы, наверное, миль за пятьдесят. Но Бак был архитектором, и все его проекты делались дома в свободное время. Весь кабинет был ими завален.