С этими словами он вылил остатки рома в бокал старого морского волка.
– Да-да! – воскликнул тот.
Джордж тотчас же нажал кнопку звонка, и привели Рози в очаровательной униформе.
– На корабль! Живо! – велел Джордж.
– Да-да! – вторил ему капитан.
– Я смогу вернуть тебя обратно, – прошептал Джордж на ухо возлюбленной, – если ты не станешь оглядываться. Один взгляд назад – и нам конец.
– Не беспокойся, – ответила Рози. – Передо мной лежит столько счастья, что я буду глядеть лишь вперед.
Так вот, они поднялись на борт. Харон уже давно полагал, что все сухопутные крысы сумасшедшие, более того, что наверху против него плетутся интриги, и был благодарен Джорджу за то, что тот раскрыл ему глаза. Джордж заказал целый ящик адского рома (последний ящик в целом мире) и отправил ему в каюту, дабы Харон не вспомнил, что никто и никогда не упоминал ему о миссис Сомс.
Под скрип снастей и выкрики команд огромный корабль отвалил от причала. Джордж под предлогом того, что нужно постоянно поддерживать связь с шефом, обосновался в радиорубке. Можете быть уверены, что сатана пришел в ярость, когда узнал, что случилось. Но единственным результатом стало то, что его подагра разыгралась пуще прежнего и еще усугубилась, когда он узнал, что связь с кораблем установить невозможно.
Лучшее, что ему оставалось делать – это в бескрайних просторах космоса вызывать к жизни образы, которые соблазнили бы Рози оглянуться. То по правому борту, словно буй, всплывала модная парижская шляпка, а через секунду (корабль мчался с такой огромной скоростью) уже мелькала за кормой. То из эфира возникали изображения знаменитейших киноактеров, которые сидели на серебряных планетах далеких созвездий и укладывали волосы. Она подвергалась сотням искушений подобного рода, и, что куда мучительнее, надоедливые чертенята неустанно дергали ее за волосы, теребили одежду, заползали ей на спину, изображая пауков, и позволяли себе другие назойливые действия, которые было бы невежливо даже описывать. Но самоотверженная девушка, крепко держась за релинг на носу судна, даже ни разу глазом не моргнула.
Результатом такого стойкого поведения вкупе с бдением Джорджа в наушниках в радиорубке и пьянством Харона в каюте стало то, что они вскоре оказались в земных широтах. Джордж и Рози с головокружительной скоростью соскользнули по невидимому канату и оказались в безопасности прямехонько в постели старой перечницы.
Та просто рассвирепела, обнаружив у себя под боком молодую парочку.
– Сейчас же убирайтесь отсюда! – закричала она.
– Ладно, – невозмутимо согласились они, – и уберемся.
Буквально на следующий день я встретил их на Оксфорд-стрит, где они изучали витрины мебельных магазинов, и Джордж поведал мне всю эту историю.
– Значит, ты говоришь, – спросил я, – что Вселенная и вправду огромная кружка с пивом?
– Да, – ответил он. – Так и есть. В доказательство я покажу тебе то самое место, где Рози заработала синяк от завистливой продавщицы.
– Покажешь место?! – воскликнул я.
– Да, – сказал он. – Это было вон в том магазине, у прилавка справа от входа – там, где кончаются чулки и начинается нижнее белье.
Ах, университет![42]
Жил в предместье Лондона один пожилой отец, который нежно любил своего единственного сына. Поэтому, когда юноше вот-вот должно было исполниться восемнадцать, отец позвал его и произнес, добродушно сверкая стеклами очков в роговой оправе:
– Ну-с, Джек, школу ты закончил. Несомненно, тебе не терпится отправиться в университет.
– Да, папа, – ответил сын.
– Ты рассуждаешь здраво, – продолжал отец. – Студенческие годы, несомненно, лучшие годы всей жизни. Кроме обширных познаний, приятных голосов профессоров, вызывающих благоговение седых стен зданий и атмосферы культуры и утонченности, они прекрасны также наличием комфортного ежемесячного содержания.
– Да, папа, – согласился сын.
– Собственные комнаты, – говорил отец, – ужины с друзьями, неограниченный кредит в магазинчиках, трубки, сигары, кларет, бургундское, хорошая одежда.
– Да, папа, – кивнул сын.
– Закрытые клубы, – продолжал разглагольствовать старик, – всевозможные спортивные секции, спортивная гребля, театральные представления, балы, вечеринки, розыгрыши, пирушки, лазание на стену, беготня от куратора и вообще все мыслимые развлечения.
– Да-да, папа! – воскликнул юноша.
– Разумеется, нет ничего восхитительнее учебы в университете, – сказал отец. – Весна жизни! Удовольствие на удовольствии! Мир кажется дюжиной устриц, и в каждой из них жемчужина. Ах, университет! Однако я не собираюсь тебя туда посылать.
– Тогда какого черта ты так про него разоряешься? – спросил бедняга Джек.
– Чтобы ты не решил, что я бездумно недооцениваю удовольствия, которых я намерен тебя лишить, – ответил отец. – Понимаешь, Джек, мое здоровье заставляет желать много лучшего, мне не под силу пить ничего, кроме шампанского, а если я выкурю второсортную сигару, у меня во рту воцаряется ужасный привкус. Расходы мои чудовищно выросли, и я оставлю тебе очень мало, однако самое мое заветное желание состоит в том, чтобы достойным образом устроить твою жизнь.
– Если это действительно твое желание, ты можешь исполнить его, отправив меня в университет, – предложил сын.
– Мы должны думать о будущем, – проговорил отец. – Тебе нужно зарабатывать на жизнь в мире, где культура – самый неликвидный актив. Если ты не хочешь стать учителем или викарием, от университета тебе не будет никакого толку.
– Тогда кем же мне быть? – спросил сын.
– Cовсем недавно я прочел слова, – ответил отец, – которые сверкнули, словно молния, среди моих мрачных мыслей о твоем будущем: «Большинство молитв слабы». Таким монументальным высказыванием открывается небольшая брошюра об изумительной и повсеместно популярной игре в покер. В нее играют на специальные жетоны, называемые фишками, каждая из которых соответствует кругленькой сумме денег.
– Так ты хочешь, чтобы я сделался шулером?! – вскричал сын.
– Никоим образом, – тотчас же ответил отец. – Я прошу тебя быть сильным, Джек. Прошу тебя проявить инициативу и показать свою личность. Зачем учить то, что учат все? Ты, мальчик мой, станешь первым, кто изучит покер столь же систематически, как другие изучают языки, биологию, математику и все прочее. Станешь первым, изучившим его как науку. Я обустроил тебе уютную комнатку со столом, стулом и запасом совершенно новых карточных колод. На полке рядом я поставил классические работы, посвященные этой игре, а над камином повесил портрет Макиавелли.
Все возражения юноши были напрасны, и он неохотно засел за учебу. Учился он прилежно, штудировал книжки, до дыр затер сто колод карт и в конце второго года с благословения отца вышел в большой мир с достаточным количеством денег, чтобы играть по пенни за ставку.
После отъезда Джека старик утешался шампанским и первоклассными сигарами, а также другими маленькими радостями жизни, льющими бальзам на души старых и одиноких. Жилось ему отменно, и вот однажды зазвонил телефон. По международному звонил Джек, о чьем существовании старик почти забыл.
– Привет, пап! – возбужденно поздоровался сын. – Я в Париже, сижу за партией в покер с американцами.
– Желаю удачи! – ответил отец, готовясь повесить трубку.
– Слушай, пап! – воскликнул сын. – Тут такое дело… один разок я решил сыграть без лимита.
– Да смилостивится над тобою Господь! – произнес старик.
– Двое еще в игре, – сказал сын. – Они подняли до пятидесяти тысяч долларов, а я уже и так поставил все, что у меня есть, до последнего цента.
– Лучше бы мой сын, – простонал старик, – оказался в университете – чем в таком переплете.
– Но у меня четыре короля! – продолжал кричать молодой человек.
– Будь уверен, что у них тузы или флеш-рояль, – ответил старик. – Отступись, мой бедный мальчик. Иди лучше играть на окурки с постояльцами меблированных комнат.
– Но ты послушай, пап! – воскликнул сын. – Мы в семь карт играем, и все вроде ничего. Я видел в сбросе туза, все десятки и пятерки. Флеш-рояля у них быть не может.
– Да? – вскричал старик. – Пусть же никто не скажет, что я не поддержал своего мальчика! Задержи игру. Я мчусь тебе на помощь.
Сын вернулся к карточному столу и упросил партнеров прерваться до приезда отца, а они, с улыбкой глядя себе в карты, с радостью сделали ему одолжение.
Через пару часов старик прилетел на самолете в Ле-Бурже и вскоре стоял у карточного стола, улыбаясь и добродушно потирая руки. Он поздоровался с американцами и отметил про себя, что у них вид преуспевающих людей.
– Так, что тут у нас? – поинтересовался он, садясь на место сына и доставая деньги.
– Ставка, – ответил один из соперников, – пятьдесят тысяч долларов. Я ответил. Ваше слово – принять или повысить.
– Или выйти из игры, – сказал другой.
– Я доверяю суждению своего сына, – ответил старик. – Повышу на пятьдесят тысяч долларов, прежде чем взгляну в карты.
С этими словами он положил на середину свои сто тысяч долларов.
– Поднимаю на столько же, – произнес один из соперников.
– Отвечаю, – сказал другой.
Старик взглянул на свои карты. Лицо его за несколько секунд сменило несколько цветов. С губ сорвался глухой протяжный стон. Он долго раздумывал, на лице его читалась напряженная внутренняя борьба. Наконец, собрав все мужество, он выставил свои последние сто тысяч (куда входили все сигары, шампанское и другие радости жизни, которыми он надеялся пользоваться до конца дней), несколько раз облизал губы и проговорил:
– Отвечаю.
– Четыре короля, – сказал первый игрок, вскрывая карты.
– Черт! – ругнулся второй. – Четыре дамы.
– А у меня, – простонал старик, – четыре валета.
С этими словами он схватил сына за лацканы пиджака и встряхнул его, что было силы.
– Будь проклят тот день, когда я стал отцом этого чертова идиота! – вскричал он.