Когда разбогатею, все будет примерно так же, только наоборот».
Он жадно вдыхал ароматы шипящего жареного и густого тушеного, доносившиеся с кухни, и, возбужденный их букетом, клялся в верности собственным незапятнанным идеалам и яростно обрушивался на абстракционистов. Но природа и искусство словно совместно ополчились на несчастного Юстаса, поскольку пленительные запахи раздражали его слюнные железы, а современные художники, которых он истово проклинал, были Бранкузи, Липшиц и Бржеска.
Обычно хозяйки, которым словоизвержения скульптора напоминали Ниагару, требовали, чтобы от Юстаса избавились как можно скорее. Для этого применялись многочисленные уловки: наиболее гуманной было дать ему билет на какое-нибудь представление и поскорей отправить за порог, чтобы не опоздал к началу.
Таким вот образом, однажды вечером лишившись шансов на бифштекс на ребрышках, Юстас неожиданно оказался на выступлении Чарли Маккарти, которого он разглядывал холодным и критичным взором голодного скульптора.
– Не знаю, чего ради все аплодируют, – сказал он соседу. – Шутки не его, все делается явно при помощи чревовещания. Что же до его художественной ценности как произведения искусства, то я сам скульптор, и уверяю вас, она ниже всякой критики.
– А все равно, – заметил сосед, – он зарабатывает не знаю сколько тысяч долларов в год своему владельцу.
– Боже! – воскликнул Юстас, вскакивая с места и потрясая кулаками. – Что же это за цивилизация такая? Вот грубый, вульгарный и смешной манекен, который и скульптурой-то называть нельзя, который приносит хозяину неизвестно сколько сотен тысяч долларов в год, в то время как самое реалистичное творение столетия…
На этом месте билетеры схватили его за шкирку и вышвырнули из зала.
Юстас привел себя в порядок и поплелся в сторону Бруклина, где располагался старый гараж, служивший ему и жилищем, и мастерской. По соседству находилась обшарпанная книжная лавочка, где у входа стоял ящик с потрепанными книжонками. На одной из них красовалось броское название «Практическое чревовещание». Юстас заметил ее, остановился, взял ее в руки и криво усмехнулся.
– Искусство и идеал, – проговорил он, – довели меня до подобного состояния. Если сосед по залу не врет, чревовещание и практичность смогут вытащить меня со дна жизни.
Он бросил взгляд в двери лавки и увидел, что на него никто не смотрит. Потом тотчас же сунул книжку за пазуху и дал ходу. «Теперь я вор, – подумал он. – Как тебе в воровской шкуре, Юстас?» И сам себе ответил: «Отлично».
Придя домой, он с пристальным вниманием изучил книгу.
– Все элементарно просто, – сказал он. – Берешь голос и бросаешь его, как мяч, при этом стиснув челюсти. В детстве я играл в мяч, а челюсти у меня уже привыкли к бездвижности. Вот тут очень наглядная картинка с гортанью и указателем А, Б, В, Г и так далее. Я смогу научиться чревовещанию не хуже любого другого, а если моя кукла будет истинным произведением искусства, я скоро деньги лопатой грести начну.
Он тотчас раскопал все свои давно накопившиеся работы, чтобы найти среди них способную соперничать с Чарли Маккарти. Однако пусть он и отказался от былых идеалов, но в глубине души все-таки остался художником.
– Все они великолепны, – сказал он, – но я могу сделать еще лучше. Я создам такую реалистичную куклу, что публика будет уверена, что это статист. Придется приглашать зрителей на сцену, чтобы они ткнули в него булавкой.
Стал искать материал, из которого изваять шедевр, но он так долго был на мели, что волнами смыло даже камни.
– Ничего, – решил он, – я слеплю его из глины. Так даже лучше, потому что она легче, не такая холодная и подается под уколами булавкой. Это вызовет приятные ощущения у тех, кто поднимется на сцену испытать куклу булавкой, поскольку такие люди обычно обладают садистскими наклонностями.
На следующее утро он направился в расположенный за мастерской двор и принялся работать киркой и лопатой, пока не дошел до слоя красной глины куда лучшего качества, чем та, что продается в художественных салонах. Из нее он вылепил мужскую фигуру необыкновенно привлекательной наружности с вьющимися волосами и греко-римским профилем. Ему показалось, что у скульптуры слегка надменное лицо, и он постарался это исправить, но, несмотря на мастерство, его усилия оказались тщетными.
– В конце концов, – произнес он, – это же творение гения, и легкая надменность ему вполне позволительна.
Чтобы придать своему шедевру относительную гибкость, Юстас присоединил верхние конечности к шее с помощью старых диванных пружин, которые в изобилии попадаются на задних дворах Бруклина. Этот опыт оказался настолько удачным, что он разобрал два старых сломанных будильника, выброшенных на помойку соседями, и оснастил пружинами пальцы рук и ног, а также веки. Он порылся в мусоре и нашел там множество пружин разных форм и размеров, которые виртуозно использовал по назначению, не забыв даже те детали, которые зрителям видеть не пристало. В конечном итоге у фигуры появилась убедительная причина выглядеть надменной.
Затем он жарко растопил старую ржавую печь и обжег глину до легкой, пористой и однородной текстуры. Потом покрыл легким слоем глазури и раскрасил в самые приятные тона. Наконец он занял денег, выкупил из ломбарда свой лучший костюм и к своему восторгу обнаружил, что костюм сидит на фигуре идеально, значительно лучше, чем на нем самом. Пару часов наш друг наслаждался достигнутым эффектом, потом взял телефон и позвонил Сэди.
– Сэди, – сказал он, – я хочу, чтобы ты сейчас же ко мне пришла. У меня для тебя шикарный сюрприз.
– По-моему, мне не подобает к тебе ходить, если только мы не поженимся, – ответила она. – Девушке не пристало ходить по мастерским скульпторов.
– Не переживай, – объяснил он. – Годы ожидания позади. Мы можем себе позволить посмеяться над приличиями, потому как скоро я стану зарабатывать не знаю сколько сотен тысяч долларов в год.
– В таком случае, – согласилась Сэди, – я прибуду немедленно.
Очень скоро она уже стучала в дверь, и Юстас торопливо впустил ее.
– Мне прямо не верится! – воскликнула она. – О Юстас, мы так долго ждали.
– Пустяки, – ответил он. – Все кончено. Позволь представить тебе творца нашего богатства. Это мистер Берти Макгрегор.
– Ой, здравствуйте, – проговорила Сэди, заливаясь румянцем и улыбаясь. – Если Юстас говорит правду, то отныне я ваша самая верная поклонница. Да, по-моему, вы несравненны.
– Именно что несравненен, – согласился Юстас. – Однако не надо отпускать ему комплименты, это всего лишь кукла, а похвала предназначается мне.
– Кукла? – воскликнула она. – А я с ним беседы веду! Как он красив для куклы. Но, Юстас, когда я только с ним заговорила, мне показалось, что он улыбнулся и кивнул.
– Он красив, – объяснил Юстас, – потому что я его таким создал. Что до улыбок и кивков, то это у него в конструкции, потому что я оснастил его пружинами. Он – совершенство во всех отношениях.
– Вот как? – осведомилась Сэди.
– Да, – ответил он, – во всех отношениях. Я тебе подробно объясню, когда мы поженимся. Но вот скажи мне откровенно – тебе не кажется, что у него несколько надменное выражение лица?
– О нет, – ответила она. – По-моему, он очень привлекательный и мужественный, такой… Это я тебе объясню, когда мы поженимся. Но, Юстас, если он и вправду кукла, то как он может быть творцом нашего богатства? Звучит как фантастика какая-то.
– Уверяю тебя, – с улыбкой ответил Юстас, – это самая что ни на есть правдивая биография.
С этими словами он принялся излагать ей свой грандиозный план.
– Вот, – в заключение сказал он, – афиша, которую я набросал. Она возвестит о нас публике. Я подумал, мы можем использовать твои сбережения и начать со снятия зала. По-моему, буквы очень броские. Погляди, вот тут я приглашаю публику в конце представления потыкать в него булавками, чтобы все убедились, что это не живой человек, несмотря на внешность и остроумие.
– А мы правда будем зарабатывать не знаю сколько сотен тысяч долларов в год? – спросила Сэди. – Ты же знаешь, сколько времени мне понадобилось, чтобы скопить эту малость.
Юстас горделиво указал рукой на свое творение.
– Кто больше похож на живого человека? – спросил он.
– Кое в чем он, а кое в чем ты, – ответила Сэди.
– Погоди, погоди! – воскликнул Юстас. – Я имел в виду, он или Чарли Маккарти?
– Ой, ну конечно, он, – сказала Сэди. – Тут и сомнений никаких нет.
– Тогда и насчет денег сомнений быть не должно, – заключил Юстас. – А что до твоих жалких грошей, то мы их окупим в первый же вечер.
С этими словами он обнял ее столь пылко, сколько позволял его истощенный организм. Вдруг Сэди взвизгнула и отшатнулась от него.
– Юстас, – заявила она, – не надо меня вот так щипать, даже если мы разбогатеем. В конце концов, мы еще не поженились.
– Щипать?! – поразился он. – Да я и не думал ни о чем подобном!
– Я не сказала: не думай об этом, – придирчиво уточнила она. – Ты влюблен, ты молод. Ты художник. В таких мыслях нет ничего плохого.
– Рад, что ты так считаешь, – сказал он, – поскольку тебе, наверное, самой от этих мыслей привиделось, что тебя щиплют.
– Нет, у меня таких мыслей не возникает,– возразила она,– потому что я нормальная здоровая девушка, и мысли у меня другие. Но если ты нормальный и здоровый, каким я тебя считаю, то у тебя они могут возникать, потому что ты мужчина. Ты ведь мужчина? Или ты мышь?
– Я мужчина, Сэди, – ответил он. – Но до сих пор я был еще и художником, и потому все подобное у меня воплощалось в творческих порывах. А теперь я стал очень практичным, так что даже боюсь представить, какие мысли мне теперь начнут приходить в голову. Давай не будем ссориться, дорогая. В конце концов, что такое щипок, настоящий или тот, что померещился? Может, я ущипнул тебя бессознательно, кто знает? Давай отправимся в банк и заберем твои деньги, а потом снимем зал.