Кэролайн зарумянилась, улыбалась и была чрезвычайно довольна, когда снова села рядом с Хамфри. Вот в такой счастливой атмосфере с языка срываются слова, совершенно отличные от того, что хочет сказать говорящий, слова, которые благопристойно пропустят мимо ушей все, кроме хладнокровных ученых.
– Ну, – спросила Кэролайн, – что ты о нас думаешь?
Она резко умолкла, покраснела и смущенно посмотрела на Хамфри, поскольку подобные слова не пристало слышать даже психоаналитикам, а уж тем более отвергнутым влюбленным.
– Думаю, – ответил Хамфри, – что вы оба очаровательны, и, надеюсь, мы будем друзьями. Почему бы тебе не зайти ко мне со своим молодым человеком?
– Ты же знаешь, мы в пятницу уезжаем, – ответила Кэролайн, все еще смущаясь. – До этого никак не получится.
– Но зайдете, когда вернетесь?
– Конечно, с удовольствием. Только это будет по крайней мере через два месяца.
– Я подожду, – ответил Хамфри.
Примерно за неделю до того, как Алан и Кэролайн должны были вернуться из свадебного путешествия, Хамфри, который много размышлял во время ожидания, позвонил человеку по фамилии Морган. Призванием Альберта Моргана было превращать путаное и неясное бормотание ученых в четкие, понятные и чрезвычайно завлекательные статьи для еженедельных журналов.
– Морган, – сказал Хамфри, – вот уже три месяца, как вы перестали изводить меня, чтобы я открыл вам кое-какие конфиденциальные сведения об экспериментах Винглеберга.
Морган объяснил, почему он оставил попытки разговорить Хамфри на эту тему.
– Если вы думаете, что раки-отшельники занимаются подобными вещами, – сказал Хамфри, – то могу понять, почему ваши статьи доверху наполнены неточностями. Но я в любом разе не отшельник и в доказательство этого звоню вам, чтобы сообщить, что я только что получил письмо от Винглеберга. Оно касается некоторых экспериментов, которые мы начали перед моим отъездом. Так вот, не стану открывать вам никаких секретов, потому как знаю, что завтра мы их увидим на первых полосах газет. Но если вы хотите выслушать примерно двадцать очень тщательно подобранных слов…
– Ждите, – воскликнул Морган. – Скоро буду.
Было просто удивительно, что Морган смог выжать из двадцати тщательно подобранных слов. Или, возможно, Хамфри, будучи бесхитростным ученым, позволил ему выманить из себя двадцать пять или даже тридцать. Так или иначе, наружу выплыли новости – не на первых полосах, это верно, но в весьма впечатляющих статьях на страницах уважаемых изданий, – о том, что тучный лысеющий венский эндокринолог Винглеберг и стипендиат фонда Джона Хопкинса Хамфри Бакстер успешно выделили фермент ВБ 282. Оказалось, что ВБ 282 есть не что иное, как фермент желез внутренней секреции, отвечающий за старение тканей. А поскольку все мы состоим из тканей, и все они стареют, то каждый прочитавший жадно хватался за изложенные в этих статьях перспективы.
Тем временем вернулись Кэролайн с Аланом и вскоре заехали к Хамфри пропустить стаканчик. Принял он их очень сердечно, задал им тысячу вопросов о них самих, на которые они ответили честно и откровенно, как люди, которым нечего скрывать. Они так сгорали от желания удовлетворить его любопытство, что не очень внимательно следили за реакцией Хамфри. Приглядись они, заметили бы, что при ответе на некоторые вопросы – особенно из уст Кэролайн – его суровый и чувственный рот сжимался с таким болезненным удовлетворением, с каким врач-аналитик, глядя в микроскоп, убеждается в абсолютной правильности печального диагноза, который он поставил дорогому другу, и в необходимости немедленной операции.
Не хочу говорить, что разговор вертелся только вокруг счастливой четы. Не прошло и часа, как Кэролайн сама предложила новую тему.
– Хамфри, дорогой, – сказала она, – мы слышали, что ты стал известным. Это правда?
– Если вы слышали, значит, так и есть, – ответил он. – В этом заключается известность.
– А про вечную молодость и все такое – это тоже правда?
– Дорогая моя, – произнес Хамфри. – По-моему, в вопросе вечной молодости ты побила всех ученых. Когда мы познакомились, ты выглядела на восемнадцать, хотя тебе было двадцать три. Сейчас тебе двадцать шесть…
– Двадцать семь на прошлой неделе исполнилось, Хамфри.
– А ты по-прежнему выглядишь на восемнадцать.
– Но так не всегда будет.
– Не могу сказать, чтобы заметил за собой, что начинаю сдавать, – добавил Броди. – Но вот молодежь с Западного побережья…
И он покачал головой с той грустью, которая всегда охватывает теннисистов при упоминании Западного побережья.
Хамфри пропустил это замечание мимо ушей. Он не мигая смотрел на Кэролайн.
– Конечно, ты не всегда будешь молодой, – сказал он. – Думаю, тебе и самой этого не захочется. Те, кого ты видишь вокруг, кто, похоже, и не думает взрослеть, принадлежат к холодному, закомплексованному и нарциссичному типу людей. Они влюблены сами в себя и не могут любить кого-то еще, следовательно, они по-настоящему не живут и поэтому не стареют.
– Да-да. Но вот то, что ты открыл?..
– Ах, это! – улыбнулся Хамфри и покачал головой.
– Выходит, это неправда?! – вскричала Кэролайн. Ее разочарование растрогало бы и камень.
– Говорил же я тебе, что это все трепотня, – вставил Броди.
– Журналисты всегда утаивают подводные камни, – сказал Хамфри.
– А написали, будто ты действительно что-то открыл, – жалобно проговорила Кэролайн.
– Это совершенно не так, – сказал Хамфри. – Открытие почти целиком принадлежит Винглебергу.
– Ты хочешь сказать, что все-таки было открытие? – снова просияла Кэролайн.
– Этого я газетчикам не говорил, – ответил Хамфри. – Однако они предпочли преподнесли это именно так. – Голос его вдруг зазвучал холодно и жестко. – Хочу, чтобы вы оба поняли вот что. Об этом не должен знать никто на свете.
– О да, да!
– Понятно, Броди?
– Можете на меня положиться.
– Очень хорошо, – проговорил Хамфри.
Несколько секунд он сидел замерев, словно борясь с последними сомнениями. Потом внезапно встал и вышел из комнаты.
Кэролайн и Алан даже не посмотрели друг на друга. Они сидели и глядели на дверь, за которой скрылся Хамфри, ожидая, что он вернется с ретортой или, по крайней мере, с перегонным кубом. Вместо этого он почти немедленно вошел в комнату с самой обычной веревочкой в руках.
Улыбнувшись гостям, он тряхнул веревочку, и в дверь влетел котенок, подпрыгивая и играя лапами в попытке ее ухватить. Хамфри заманил его поближе к месту, где сидела Кэролайн, и заставил пару раз подпрыгнуть. Потом взял на руки и вручил ей.
– Какой милый, – проговорила она. – Но…
– На прошлой неделе у него был День рождения. Ему исполнилось пять лет, – сказал Хамфри.
Кэролайн выронила котенка, словно тот обжег ей руки.
– Надеюсь, со временем люди смогут преодолеть подобное инстинктивное предубеждение, – сказал Хамфри, беря котенка на руки и снова протягивая его Кэролайн. – Очень скоро мир привыкнет к подобным вещам.
– Но, Хамфри, – возбужденно воскликнула Кэролайн, – это какой-то карлик, лилипут или вроде того!
– Уверяю тебя, – ответил Хамфри, – это такой же нормальный котенок, как и все остальные.
– Но что с ним случится дальше? Он будет жить вечно? – И после того, как Хамфри покачал головой, добавила: – Он что, лопнет, рассыплется пылью или еще что-нибудь?
– Почти наверняка у него откажет сердце, – ответил Хамфри. – Но лишь после сорока лет ослепительной молодости. В пересчете на человеческий возраст это двести лет. Но запомните вот что…
Он сделал многозначительную паузу.
– Что? Что?
– Я уехал в Вену, – медленно и отчетливо проговорил Хамфри, – ровно три года и четыре месяца назад. Этому котенку пять лет. Так что сами видите, это открытие Винглеберга.
– О да. Да, конечно. Но в газетах писали о людях, – заметила Кэролайн.
– Я помогал Винглебергу адаптировать ферменты к человеческому организму.
– И успешно?
– Помните, что вы обещали не говорить об этом ни одной живой душе. Да, успешно. В некотором роде.
Голос Алана сделался одновременно нетерпеливым и деловитым.
– Мистер Бакстер, вы сказали, что очень скоро…
– Хамфри, – произнес Хамфри с дружелюбной улыбкой.
– Да… Хамфри. Но… но когда же?
– Все упирается в поиск нового источника сырья для фермента, – ответил Хамфри. – Или, возможно, в его синтез, хотя сомневаюсь, что это нам когда-либо удастся. Я бы сказал, что лет через тридцать. Если повезет – через двадцать.
– Ах! А я-то думала, что уже сейчас, – посетовала Кэролайн.
– Для получения сырья, – воскликнул Хамфри, – необходимо провести чрезвычайно сложную операцию, которая, к сожалению, является смертельной для животного, на котором ее производят! Так что ситуация очень трудная.
– Что же это за животное? – спросил Алан.
– Достаточно распространенное – человек, – ответил Хамфри.
– Ой!
– Похоже, мы открыли другой источник, но для его подтверждения понадобятся годы экспериментов, а еще больше времени – на изготовление препарата и налаживание поставок. Вот в чем все дело. Именно поэтому я взял с вас клятву хранить молчание. На планете начнется черт-те что, если люди узнают, что эликсир молодости существует, но его сберегают для привилегированного меньшинства.
– Выходит, он все-таки есть? – спросила Кэролайн.
– Экстракт был получен при очень странных обстоятельствах, о которых я вам абсолютно ничего не скажу, и удалось это сделать три раза.
– Три! – воскликнул Алан, словно поразившись совпадению, потому что в комнате находились трое.
– Одну дозу принял я, – с улыбкой сказал Хамфри.
– А остальные?! – вскричала Кэролайн.
– К счастью, одной дозы достаточно, – продолжал Хамфри. – Не стану вас утомлять техническими подробностями, но вот что чрезвычайно интересно. Этот фермент меняет функцию двух отдельных желез, причем среди них нет той, из которой фермент изначально получен. И…