— Ничего страшного, — успокоил я его, возвратившись. — Это он на свой манер песню перепевает: "Слиты воедино день и ночь". У этой песни хороший конец. Чувствую, он вот-вот очухается.
И правда, вскоре мы услышали на лестнице его шаги. Он был в превосходном расположении духа, словно вся скопившаяся за эти дни энергия вышла наружу.
— Боюсь, приятель, — заговорил он, — последние два-три дня я давил на вас мертвым грузом. Да, брат, подкосила она меня под корень, и это святая правда. Лежал как бревно, из головы все мысли прочь. Мистер Дойл, пожалуйста, отыщите мне побольше тростника или ивовой лозы, и пусть ваш Дэнни поможет мне построить маленькую западню, я уже придумал какую. Я заговорщицки подмигнул Дойлу, и он внимательно выслушал все просьбы Раймера.
— Поняли, что я задумал? — спросил меня Рай-мер. — Сделаю клетки двух типов, ловушки для птиц, какие мы делали на Среднем Западе, когда я был мальчишкой. В маленькую положу немного вареного зерна. Это для голубей. А большая ловушка будет для нее.
— А какая приманка? — поинтересовался я.
— Она ведь женщина, — пояснил он. — Божество, если угодно, но все-таки femme [43]. — С этими словами он вытащил из кармана кожаный футляр, открыл его, и нашим взорам предстали очень красивые маленькие часики, оправленные бриллиантами. — Купил в Париже, — скромно сообщил он. — Думал подарить одной молодой даме в Кливленде. Бедра, правда, у нее тридцать шесть. А здесь: тридцать четыре, двадцать пять, тридцать пять! Это и будет моя приманка. Она обязательно соблазнится. Как только она берет часики — тяну за веревочки, и все остальные голуби, черт их дери, оказываются в одной клетке, а она — в другой. Тут уж ей придется меня выслушать. Нет, нет, ничего безнравственного, вы не думайте. Я хочу предложить этой маленькой даме стать миссис Томас П. Раймер.
— Но если вы ее не видите… — начал я.
— Погодите, — перебил меня он, — я еще приглашу фотографов из студии "Макс фэктор", пусть ее снимают, это будет подлинная красота, да еще в цвете, понимаете? Это будет… — повторил он и вдруг запел первые строчки американского гимна. — Я думаю, патриотизм здесь вполне уместен. — Продолжая петь, он направился к сараю, и до конца дня оттуда доносился стук молотка.
На следующий день, занимаясь утренним туалетом, я случайно выглянул в окно и увидел, что от берега отчаливает лодка. На веслах сидел Дэнни, Раймер пристроился на носу, а на корме покачивались две немыслимых и огромных клетки-западни. Я окликнул мужчин. Раймер махнул мне рукой, и они поплыли к острову.
Вечером, возвращаясь в гостиницу, я увидел, что лодка уже на берегу, и прибавил шагу: как там Раймер?
Я застал его в баре, он был мрачен, перед ним стоял стакан с изрядной порцией виски.
— Что случилось? — спросил я.
— Не спрашивайте меня, что случилось, — отрывисто бросил он. Потом смягчился: — Ладно, скажу. Боюсь, эта маленькая леди хочет натянуть мне нос, и мне это не нравится.
— Что же она сделала? — спросил я.
— Я велел Дэнни высадить меня на острове, — продолжал он, — а самому отплыть и ждать неподалеку от берега, чтобы она не очень стеснялась. Я расставил свои клетки, приманки, зашел за скалу и принялся ждать. Скоро птицы прилетели, давай кружить да пикировать, и все на скорости — прямо цирковой номер, загляденье, ну и моя красавица в середине, знай себе хлопает вовсю крылышками, чтобы от остальных не отстать. Ну, увидели они мои ловушки, обороты сразу скинули. И она, вижу, заинтересовалась.
— Ну, ну, дальше, — подбодрил его я.
— Что ж, — продолжал он, — подлетели они сначала к маленькой ловушке, верхний левый голубь шасть внутрь, собрал зернышки и принялся кормить остальных.
— Черт побери! — воскликнул я.
— Потом, — рассказывал он, — они перебрались к большой клетке, залетает туда моя танцовщица, берет часики в клювик, пускается с ними, если так можно выразиться, в пляс, и выбрасывает их с утеса в море прямо у меня на глазах. Как вам это нравится?
— Сурово она вас, — посочувствовал я.
— Как можно так не считаться с человеком! — воскликнул он и хлопнул кулаком по столу. — Если эта дамочка полагает, что Томас П. Раймер позволит ей вот так над собой издеваться… Хозяин, налейте еще.
— Ну и забудьте о ней, пусть себе летает, — посоветовал я.
— Как я могу о ней забыть? — Я бы отдал ей весь мир. И еще отдам. Но должна она внимать голосу разума! Ничего, я ее заставлю себя выслушать. Главное, чтобы она оказалась на расстоянии вытянутой руки, тогда все! Хозяин, велите отнести бутылку этого вашего самогона ко мне в номер. Хочу посидеть и как следует подумать. Спокойной ночи, приятель. Собеседник я сейчас все равно никудышный. Она пробудила во мне пещерного человека, вот что. Не подумайте, что я строю из себя какого-нибудь шейха, но эта ирландская чудо-дамочка должна знать: натягивать нос истинному американскому бизнесмену ей никто не позволит! Спокойной ночи!
Почти всю ночь я слышал, как он топает по своей комнате. Заснул я поздно, спал крепким сном и пробудился, когда день уже разгулялся по-настоящему. Я спустился вниз и стал искать моего нового знакомца.
— Где мистер Раймер? — спросил я Дойла.
— Одному Богу известно, — ответствовал он. — Вы не слышали, как он раскричался под утро, когда еще только светало?
— Что? — удивился я.
— Я проснулся, — сказал Дойл, — и услышал, как он что-то бормочет. И вдруг как завопит: "Разрешение на брак! Тут она никуда не денется!" Потом вмиг смолк, будто ничего не было, и я снова бухнулся спать. А утром спустился — его уж нет. И машины его нет. А на стойке бара записка: "Уехал на несколько дней".
— Он отправился в Голуэй, — предположил я. — За этим разрешением, черт бы его подрал!
— Весьма возможно, — согласился Дойл. — Вот беда-то, прости Господи.
Действительно, через несколько дней меня разбудил звук подъехавшей машины. Выглянув в занимавшийся день, я узнал впечатляющие очертания громадного американского "родстера" — машины Раймера. Когда пришло время завтрака, я поспешил вниз, сгорая от желания поговорить с ним.
В коридоре мне встретился Дойл.
— Ну что, мистер Раймер вернулся? — спросил я.
— Вернулся, — сказал Дойл. — И снова уехал.
— Уехал? Куда?
— Наверное, на остров, — предположил Дойл. — Он, должно быть, прикатил сюда ночью и сразу же взял лодку. Я послал Дэнни, чтобы одолжил другую лодку, у рыбака Мерфи. Велел ему грести прямо на остров, пусть посмотрит, не случилось ли там чего с этим бедолагой-джентльменом.
Бинокля в гостинице не было. Мы ждали, не находя себе места, и наконец узрели Дэнни — он греб в одолженной лодке, а на буксире тащил другую. Вторая лодка была пуста.
— Ты его не нашел? — прокричал Дойл.
— Ни слуху ни духу, — сказал Дэнни, закрепляя нос лодки. — Эта голубка, на которую ему вздумалось охотиться, была ангелица небесная, уж я знаю. Вот и исчез бедняга без следа.
— Может, он упал с утеса? — предположил я.
— Я видел голубей, — сказал Дэнни, покачав головой. — Четверых, сидели порознь на кусточках вокруг места, где мы их первый раз увидели, сидели и горевали.
— А голубка? — спросил я.
— Несчастная птаха лежала на траве, в середине, сказал Дэнни. — Со свернутой шеей.
ПРАВИЛЬНЫЙ ШАГ
Молодой человек, до чрезвычайности бледный, вышел на середину Вестминстерского моста, взобрался на парапет. Смуглый джентльмен лет на несколько старше его, в вечернем костюме, с алой гвоздикой в петлице, в шотландской пелеринке, с моноклем в глазу и маленькой эспаньолкой, словно вылепился из воздуха рядом и ухватил его за лодыжку.
— Пусти ты, черт, — запыхтел кандидат в самоубийцы, выдирая ногу и брыкаясь.
— Слезайте, — сказал незнакомец, — и пристраивайтесь ко мне, иначе вон тот полисмен, что направляется в нашу сторону, вас заберет. А так — мы приятели, один захотел испытать острое ощущение, другой его подстраховал, чтоб не свалился.
Если в Темзу молодой человек только что рвался, то к тюрьме он питал большую неприязнь. Посему он зашагал с незнакомцем в ногу и, улыбаясь (рядом уже был бобби), сказал: — Какого черта! Вам своих дурацких забот не хватает?
— Дорогой мой Филип Вествик, — отвечал тот, — вы и есть моя самая большая забота.
— Да кто вы такой? — раздраженно вскричал молодой человек. — Я вас знать не знаю. Как вы пронюхали мое имя?
— А меня осенило, — ответил спутник, — осенило ровно полчаса назад, когда вы приняли свое опрометчивое решение.
— Не представляю, как это может быть, — сказал Филип, — И не интересуюсь.
— Влюбленные, — сказал спутник, — вас ничем не удивишь. Любит-не любит, вот и весь ваш интерес.
— Откуда, — закричал бедный Филип, — вы знаете, что я из-за этого?!
— Знаю и еще много забавных вещей знаю, — ответил тот. — Как вам покажется, если я напомню, что не далее как месяц назад, обретаясь, по-вашему, в раю, а попросту говоря — в объятьях своей Миллисент, вы ощутили привкус смертной тоски, увидев ее затылок, и возжелали, чтобы на ее месте оказалась брюнеточка из чайной на Бонд-стрит? И вот вы на грани самоубийства из-за того, что Миллисент бросила вас, хотя брюнеточка — и вы это знаете — никуда не девалась с Бонд-стрит. Что вы на это скажете?
— Вам, наверное, невдомек, — сказал Филип, — что мужчина одно чувствует, когда девушка обнимает, его, и совсем другое — когда она обнимает другого. А в остальном вы дьявольски проницательны.
— Как положено, — ухмыльнулся тот, и тут Филип смекнул, что угодил в попутчики к самому Дьяволу.
— Что вы затеваете? — спросил он, замедляя шаг. С самым доброжелательным видом Дьявол предложил ему сигарету.
— Надеюсь, она без травки? — спросил Филип, подозрительно обнюхивая сигарету.
— Помилуйте, — усмехнулся Дьявол. — Неужели вы полагаете, что я стану прибегать к таким средствам, дабы прибрать вас к рукам? В моем распоряжении разум. Не угодно огня? — Он протянул средний палец, и от его подушечки сигарета сразу раскурилась.