До районного городка Тульчина Винницкой области, где служил благочинный, добираться приходилось автобусом больше двух часов. А до трассы, по которой ходил этот автобус, из села, где служил о. Авксентий, — около часу хода. Чтобы попасть к назначенному времени венчания, пришлось встать в четвёртом часу утра. В резиновых сапогах, обхватив узелки с одеждой, прошлёпали три километра по грязи, дождались автобуса и прибыли наконец пред очи отца благочинного. В храме был жуткий холод (церкви в ту пору не отапливались), но я наотрез отказалась венчаться в пальто. Мне повезло: моей восприемницей на венчании была сестра Луки Нина, приехавшая из Ленинграда ночным поездом. А вот в восприемники пришлось пригласить единственного в церковном хоре мужчину. Вместо того чтобы держать венец над головой жениха, он надел его на голову Луки, да и сам за него держался, оттягивая голову назад, а я всё никак не могла понять, почему мой суженый всё время неестественно отклоняется от меня. После венчания — лёгкая трапеза на церковном дворе, где хоть и лежал ещё снег, но светило апрельское солнышко и было теплее, чем в храме. Тот же автобус и пеший переход — домой. Через день я возвращалась в Ленинград, одна, с начинающимся воспалением лёгких (которое, впрочем, быстро вылечили). Мой муж, уладив дома какие-то дела, вскоре тоже вернулся в Питер. И началась наша супружеская жизнь… в разных общежитиях: денег на то, чтобы снять квартиру, у нас не было, да и проблематично это — в конце учебного года. Зато теперь я вполне законно могла отправиться на летние каникулы к родителям мужа! Но прежде был «медовый месяц» моей летней практики в Днепропетровске, где мой временный начальник, редактор «Днепра вечернего», пожалел нас и поселил сначала в гостинице, а затем в комнате студенческого общежития. Жизнь налаживалась.
Венчание, 16.04.1980 г.
В сентябре мы вернулись в Питер. И снова — каждый в своё общежитие. Помощи ждать было неоткуда, выход оставался один — работать. Но где и как? Воспитанники семинарии имели в день не больше двух-трёх часов свободного времени, да и то каждый раз выход за стены семинарии нужно было аргументировать и получить благословение отца инспектора. Оставалось одно: рукополагаться и ехать на приход. Владыка Агафангел, по направлению которого Лука поступал в семинарию, отказал недоучившемуся семинаристу. Владыка Михаил хотя и согласился принять нас в свою епархию, но предупредил, что житьё в этой самой бедной епархии РПЦ (он в то время служил в Вологде) очень тяжёлое и что лучше уж для начала «завербоваться на БАМ». И тогда мы поехали в Курск…
Под омофором владыки Хризостома
И вот снова поезд приближается к моему родному городу. На душе вместо обычной радости — тревожно и неуютно. Впереди — полная неизвестность…
Мой первый духовник отец Валерий только что купил просторный дом и, когда мы приехали в Курск в надежде на аудиенцию у владыки Хризостома, приютил нас у себя.
Курский архиепископ имел резкий, вспыльчивый характер, мог неожиданно накричать за любую мелочь. Особенно строг он был во всём, что касалось церковных служб, в алтаре пресекал не то что разговоры — лишние движения и взгляды. Помню, однажды, когда мой муж уже был священником, мы приехали на приём к владыке в канун праздника святителя Николая, рассчитывая к вечерне вернуться обратно. Приехали к окончанию утренней литургии, на которой служил владыка Хризостом. Увидев нас в приёмной, он сразу же пришёл в негодование: «Отец Лука! Что вы здесь делаете? Если я узнаю, что вы не отслужите сегодня вечерню… Быстро возвращайтесь на приход!» Когда мы уже были на улице, нас догнал архиерейский секретарь: «Владыка просит вернуться». И правящий архиерей тут же извинился за свою вспышку гнева, выслушал нас и сделал нужные распоряжения.
Он вообще бывал чрезмерно строг к себе и самокритичен. Я наблюдала такой эпизод: во время архиерейской службы кто-то из прихожан затеял в храме разговор, вернее, довольно бурный спор. Владыка послал иподиакона с приказанием вывести нарушителей спокойствия из храма. Окончилась служба. Владыка вышел на проповедь. «Братья и сёстры! Вы все видели, как я велел вывести из храма нарушающих благоговение людей. Правильно ли я поступил? Как архиерей — наверное, да. А как христианин — нет! Заповедь гласит: „Любите врагов ваших“, — а я не смог вытерпеть такой мелочи!..»
Как и всегда бывает с людьми действительно духовными, преданными Богу и Церкви, владыка Хризостом подвергался бесовским нападениям не только в стороне от людских глаз (через официальную антицерковную власть), но и открыто, видимо. На его службах всегда были бесноватые, которые лаяли, кричали и мешали богослужению. Несколько раз в него бросали камни или иным образом покушались на жизнь. А однажды, в праздник Крещения Господня, когда архиепископ освящал в церковном дворе воду, женщина опрокинула на него целое ведро воды — и владыка даже не оглянулся, продолжая вычитывать молитвы. Совсем недавно я прочитала в интернете интервью владыки Хризостома, когда он только что возглавил православную Церковь в Литве, там он вскользь упоминает о том, что уже на третий день его епископства в этой стране в него стреляли…
Сегодня ни для кого не секрет, что в советское время многие священники и практически все архиереи были вынуждены сотрудничать с уполномоченным по делам религии (была такая официальная должность при каждом облисполкоме) и с сотрудниками органов госбезопасности. Это вовсе не означает, что архипастыри были «ставленниками» этих органов власти, но лишь то, что Церковь в СССР притеснялась очень жёстко и не всегда правомерными методами. Однако при наступившей перестройке лишь один владыка Хризостом не побоялся заявить о таких фактах вслух. Хотя он как раз-то и был активным борцом с притеснениями властей.
В те годы очень влиятельной организацией был так называемый Фонд мира. (Сегодня стало известно, что собираемые им средства далеко не всегда употреблялись по назначению). С Церкви производились постоянные материальные поборы в фонды этой организации. Однажды, когда курский уполномоченный по делам религий в очередной раз вызвал владыку Хризостома и предложил ему увеличить взнос священников в Фонд мира, владыка нашёл мудрое решение. «Я не могу заставить моих подчинённых платить добровольные взносы. А вот если… повлиять личным примером? Давайте, — обратился он к уполномоченному, — и я, и вы перечислим в Фонд мира свою месячную зарплату! И наши подчинённые последуют нашему примеру». Уполномоченный только хмыкнул и больше никогда не донимал владыку этой просьбой.
Я и сегодня на вопрос о том, кто рукополагал моего мужа, с радостью и гордостью называю имя владыки Хризостома. На мой взгляд, он один из лучших и достойнейших архиереев нашей Церкви.
Владыка Хризостом (в центре), 1980 г.
Часто переношусь я памятью в тот сентябрьский день 1980-го года, когда мы впервые вошли в его кабинет. Едва мы представились и начали говорить, владыка, улыбнувшись, прервал: «Так вот вы какие!.. Знаю, всё знаю. Ваши родные, предвидя ваш приезд сюда, были у меня и просили вам отказать. Но я привык поступать в противоположность тому, о чём меня просят! Вы, — обратился он к Луке, — будете пока моим иподиаконом. Где вы остановились?» «У отца Валерия». Владыка достал из ящика стола ключи: «Вот секретарь вам расскажет, куда идти. Да, ещё… У вас есть деньги?» Этот вопрос привёл нас в замешательство. Да, силён сатана! Хотя нас уже предупреждали, что владыка не принимает от подчинённых ни денег, ни подарков, — всё же в это мгновенье показалось, что мы должны заплатить… ну, скажем, за квартиру, в которой он определял нам жить. Денег у нас не было, питались мы у моих духовников. «Я скоро вернусь в Ленинград и получу летнюю стипендию», — пролепетала я. Владыка взял со стола конверт (во время нашего разговора ему принесли зарплату, за которую он расписался в ведомости), пересчитал деньги. «Сто шесть рублей. Пятьдесят уже отдал на краску для собора. Ну, пока вам хватит», — и протянул деньги.
На улице Горького, вдали от туристических троп, находится главный архитектурный шедевр города — Сергиево-Казанский (в советские годы — кафедральный) собор. В те годы оба его храма были всегда полны молящимся людом. Стараниями курских архипастырей были сохранены и колокола, и их нежная хрустальная мелодия в праздничные дни плыла над старинным городом. Курск раскинулся на большом холме, напоминающем огромный курган; центральная улица — на вершине этого кургана, и тут же, по радиусам от неё, город скатывается вниз. Сергиево-Казанский собор — всего в квартале от центральной улицы, но недоступен взгляду из-за пологого спуска. Зато он прекрасно виден из той части города, что раскинулась ниже. При подъезде к Курску со стороны Москвы его островерхие купола первыми открываются нетерпеливому взору. Сколько раз я вот так дежурила у окошка скорого поезда, возвращаясь из Петербурга домой на краткие каникулы! И хотя уже более 30-ти лет живу в Белгородской области и в Белгороде бываю значительно чаще, чем в родном городе, — никак не могу привыкнуть к своей новой «столице», где всё так и остаётся чужим. И горячо, по-детски спорю с коренными белгородцами о преимуществе Курска перед Белгородом. Архитектурно Курск, в котором сохранилось множество дореволюционных зданий, не похож на современные города-близнецы. Хотя в плане бытовом уступает Белгороду по условиям существования жителей.
Совсем недалеко от Сергиево-Казанского собора, на той же улице Горького, располагался архиерейский дом: старый, деревянный, прилепившийся на склоне обрыва, как ласточкино гнездо, он был совершенно неотличим внешне от соседствующих с ним домов обывателей. А ещё чуть поодаль — такой же старый, чёрного дерева, двухэтажный дом, жильцы которого менялись очень часто. Здесь жили поочерёдно архиерейские иподиаконы, водители, ставленники, рабочие-реставраторы — словом, все церковные работники, у кого не было в городе своего жилья. Одну из комнат этого дома заняли мы.