Ветров смутился, покраснел, закашлялся и почти убежал в комнату.
— Такова моя жизнь… — значительно начала мать Ветровой, — попивая чай из блюдца. — Ни вдова, ни жена, сама себе голова, не дай бог дочерям такое сокровище…
Она охала, вздыхала, но легко, беспечно, а в полуоткрытую дверь Марина Владимировна видела отца Вари, самозабвенно уткнувшегося в книгу рядом с дочерью, которая лила слезы над «Тремя товарищами» Ремарка.
И снова Варя у нее. То передразнивала смешливо одноклассников. То с Анютой устраивала генеральную уборку. Все сдвинуто с мест, а они поют, «по колено» в воде, и брызгают друг в друга. А вот Варя вбежала с цветами, первыми, весенними. Мать отбирала у нее зарплату, когда она пошла работать санитаркой, но Варя экономила на обедах…
Очень долго она была связующим центром класса. Все знала обо всех. Кто женился, кто вышел замуж, развелся, родил ребенка. Она бегала в больницы, на свадьбы, на крестины, помогала устраивать на работу, встряхивала лентяев. Она, посмеиваясь, сообщала, кто в кого был влюблен в классе, кого уважали, ненавидели, любили. И чаще всего вкусы — учителей и их учеников — не совпадали…
Конечно, женское и мужское восприятие различно. От Барсова и Стрепетова Марина Владимировна слышала о многом происходившем в классе иначе, чем от нее, но Варины истории всегда поражали иронией, наблюдательностью, артистизмом исполнения. Эта девочка была прирожденным имитатором…
Была ли Варя завистлива? Красивые, обеспеченные девушки ее не волновали. Но она завидовала Барсову и Стрепетову, что им легко дается учеба. Завидовала девочкам «из профессорских семей»: их с детства, по ее представлению, учили музыке, иностранным языкам. Завидовала успехам известных спортсменов. Кидалась часто в спорт, как в омут, восторгалась, шумела, а через месяц восторги таяли, она злилась, что не она любимица, не ее выставляют на соревнования, хотя в плаванье на короткую дистанцию ее время лучше…
Стрепетов возмущался ее легкомыслием, а она кричала, что от хлорированной воды у нее вылезают волосы.
— Вы не видите во мне девушку, я для вас с Барсом — пацан…
И вскоре явилась мелкозавитая, стала похаживать по комнате большими шагами, воображая себя манекенщицей.
— Ведь несправедливо, Марина Владимировна, почему у одних легкая молодость, а я учусь, работаю — и ни грамма счастья?
Барсов, забежавший в это же время, хихикая, поедал оладьи, Варя и Анюта всегда их пекли, когда он приходил: и дешево, и легче всего накормить. Он больше не рос вверх, но плечи раздались, лицо стало четче, суше. Прекрасно они смотрелись рядом, Варя и Барсов. Но он заявлял: «Только безмозглые кретины женятся, не кончив институт…»
Варя скрестила руки на груди и сказала с горькой улыбкой:
— С какой радостью я бы пошла в жены-домработницы, лишь бы меня кормили, одевали, возили отдыхать…
А флегматичный Барсов жевал оладьи, толстокожий, как гиппопотам.
Года через три после окончания школы Варя начала незаметно меняться. Юмор сменился иронией, даже сарказмом. Она страдала из-за того, что учится в медучилище, а многие одноклассники в институте. И эти чувства родители ее усиливали, переживая «непрестижность» профессии дочери, медсестры. Марина Владимировна сказала, что Варя напрасно озлобляется, что нельзя быть несчастливой, когда тебе двадцать лет и ты абсолютно здорова…
Варя хмыкнула, блеснула глазами, растянула в улыбке большой рот и сообщила, что Ланщиков ушел из университета.
— Почему?
История была нелепая. Ланщиков пошел в ресторан, его роскошная норковая шапка пропала в гардеробе, и он решил раздобыть себе другую, на улице. С чужой головы. Товарищ его отговаривал, но Ланщиков вышел, сорвал шапку с прохожего, сунул товарищу, подъехала патрульная машина, их задержали.
— Ланщикова исключили?
— Как же, с его родителями… Оформили переводом в историко-архивный…
— Ты с ним общаешься?
— Он столько анекдотов знает, да и поет прекрасно, под гитару…
И тут же без перехода похвастала, что с ней на улице иногда теперь заигрывают молодые люди.
— Я уже не похожа на тощую ворону? Помните, как меня Барсов дразнил?!
Она задумалась. Ее веселость была какой-то судорожной.
— А знаете, как вчера мы день рождения Олега отмечали? Его мать попала в больницу, в холодильнике даже петух не кукарекал, а я пришла, как человек, прическу сделала в парикмахерской. Эти типы спорили о фантастике, какая лучше — научниками писанная или писателями, а меня в упор не замечали… Пришлось сбегать, купить им антрекоты, нажарить и уйти, хлопнув дверью.
Помолчала и добавила грустно:
— Ухаживают многие, а жениться боятся, говорят — опоздала, долго выбирала, возраст ушел…
— Тебя любит Стрепетов… — начала Марина Владимировна, но Варя подняла руку.
— Нельзя ему портить жизнь. Я ведь со всячинкой. А от него только хорошее видела.
— Ура! Меня распределили в хирургическую клинику! — Варя влетела, сверкая глазами и зубами, и закружилась, раздувая плиссированную юбку.
— Хороший коллектив? — спросил Сергей.
— Не знаю. Не знаю… Но какой шеф!
Она ни о чем не могла говорить, не вспоминая о нем. Нестарый, остроумный, оценил ее руки, на свои операции вызывает, работает на износ, может три операции простоять у стола, только сереет и лоб мокрый. А какая скорость! Ни единого лишнего движения, неуверенного нажима скальпелем. Длинные пальцы безошибочно дотрагивались до тела, там где надо. Виртуозная техника.
— А после работы приглашает с ним кофе пить.
Варя изменилась, ушло мальчишество. Она стала мягче, кокетливее, лицо ее все время двигалось, каждый мускул сокращался, точно она собиралась то плакать, то смеяться. Лихорадочное оживление ее красило, узкие глаза сверкали…
— Ты слишком горячо шефа вспоминаешь… — пошутила Марина Владимировна, но Варя перебила, заговорщически усмехаясь.
— Он меня, правда, часто провожает домой, говорит, ради моциона. Нет, у него третий брак, молодая жена, зачем мне осложнения!
Глаза Вари сияли. Она выдавала себя каждым жестом, словом, ее никто и ничто больше не интересовали…
— Шеф — личность, хоть и циник. Руки волшебные, и поэзию знает, и музыку, и альпинизмом занимался, «для мужского самоутверждения».
— Интересный?
— Он мне сказал, что своим женам обещал все, кроме верности, и признался честно: «Люблю рвать цветы, где вижу, даже с газонов…»
— А не унизительно стать «калифом на час»?
— Я знаю, что ему плевать на меня, как на человека. Но зато теперь я осажу старшую сестру. Вчера он вызвал ее и сказал, что мои опоздания с ним согласованы…
Эту девочку точно уносила от Марины Владимировны льдина, и между ними все ширилась полынья…
Через месяц она приехала ночью. Сказала, что шеф подвез на машине. Отмечали диссертацию.
— Все сестры были приглашены? — поинтересовался Сергей.
Варя хихикала. Она была в модном дорогом платье, сильно надушенная, с подведенными глазами, медленно взмахивала тяжелыми ресницами, точно бабочка крыльями, а глаза блестели торжествующе, и губы подрагивали от ежесекундных улыбок.
— Кстати, Сергей Михайлович, не хотите перейти в нашу клинику? Освобождается место главврача, могу похлопотать.
Сергей нахмурился. Посмотрел на жену и сдержался.
— Спи! — Марина Владимировна пыталась остановить поток хвастовства, уложив ее в комнате Анюты, но Варя трещала о Ланщикове, о Лужиной, она теперь с ними часто видится, одна компания…
— Ланщиков прав, в нашей жизни принципы — ненужная устаревшая роскошь… Шеф сказал, что мединститут мне обеспечен… Его слово — закон… — пробормотала она под конец. Марина Владимировна не поверила. А через три месяца Варя стала студенткой мединститута.
Родители ее потеряли голову от гордости, купили ей золотые часы, кожаное пальто. Но Сергей впрямую сказал, что ею движет не желание изучать науку, приносить пользу людям, а стремление к престижности.
— А если и так, что тут плохого? — Варя высокомерно выпрямилась.
— Осталось выйти замуж… — сказала Марина Владимировна, чтобы разрядить обстановку.
— Уже, — снова победительная улыбка. — Я — невеста.
Стремительность событий всех ошеломила.
— Барсов сделал предложение… Такой дурной. Ланщиков не зря смеялся, что пять лет не, могу прибрать к рукам парня…
— Неужели ты теперь живешь по указке Ланщикова?
— В общем, Марина Владимировна, он современную жизнь знает, будь-будь! И все вышло, как предсказывал. Позвонила я Барсову, сказала, что больна, а когда пришел — поревела, припомнила обиды. Выглядела несчастной, а он слез боится больше, чем я мышей…
— Бедный Барсов!
— Такой младенец! Представляете, до меня у него практически всерьез никого не было. Совершенно не знает женщин. Такой стеснительный, смешной. А ревнивый! К Олежке даже ревновал…
Она была не столько счастлива, сколько упоена собой, но Анюта еще не разбиралась в таких тонкостях.
— Завтра расскажу нашим девчонкам. Оказывается, бывает на свете любовь с первого класса… Не только в книжках…
Варя на секунду сжалась, смешалась и с тоской вдруг воскликнула:
— Ах, Анюта, жалко, что я — не парень! Им можно не выходить замуж, никто старой девой не обзывает…
…Страннее настроение для невесты?!
Перед свадьбой Варя и Барсов заехали к ним за подарками. Варя сказала, что ресторанной свадьбы не будет, только домашний обед для родных, а потом они улетят на неделю в Сочи.
Барсов сиял, старался взять Варю за руку, погладить по плечу, а она была колючая, раздраженная и прятала от всех глаза. Марина Владимировна ушла с ней на кухню.
— Ты счастлива?
Варя нахмурилась.
— Варя, одумайся! Не калечь ему и себе жизнь… Конечно, можно «сходить замуж», на месяц, год, но когда один искренне любит, а другую трясет от отвращения…
Варя, казалось, замерла. Лицо ее леденело на глазах. Марина Владимировна старалась говорить мягко:
— Он тебя тяготит, его внимание раздражает. А разве может быть в тягость человек, когда любишь?