– Думаешь, что это как-то с тобой связано?
– А почему бы нет? – спросил я. – Запах гари еще свежий, я здесь тоже свежий, – как бы одно не было следствием другого. Очень уж место глухое, совпадения странны.
– Ну… если надо, то я здесь посторожу, – сказал он, хоть и без особой охоты. – Но вниз не полезу, мне такого дерьма на работе хватает.
– А я тебя и не зову, собственно говоря, – сказал я, закидывая карабин за спину и вытаскивая из кобуры наган. – Прикрывай.
Фонарь повесил на грудь, револьвер в руке держал, пока спускался. Все время ожидал, что кто-то схватит меня за ноги, потащит в темноту на предмет сожрать и растерзать, но никто не схватил. Спрыгнув на земляной пол, повел лучом из стороны в сторону, с удивлением увидев, как черные, почти невесомые стебли какой-то пушистой травы, росшей вдоль стен и особенно густо по углам, постепенно становятся серыми под лучом света, а затем медленно распадаются, оседая невесомым пеплом на землю. Вот она какая, «темная травка».
– О-па, – сказал я сам себе, когда луч света остановился на куче золы посреди подвала.
В золе лежали кости. И череп. Круглый человеческий череп – не знаю, мужской или женский, я в этом не разбираюсь. На костях были кольца толстой стальной проволоки, к тому же примотанные к длинной ржавой арматурине, почти скрытой золой. Все это наводило на мысль, что кого-то связали проволокой по рукам и ногам, а заодно привязали к железной палке, чтобы не дать даже дергаться. А затем человека положили на костер, где он и сгорел почти полностью. А значит, жгли живым.
Мне стало откровенно жутко в этом сыром и вонючем подвале, захотелось ломануться наверх. Федька словно почуял это, крикнул:
– Что там?
– Тут человека сожгли! – крикнул я.
– Хренасе…– сказал он и присвистнул. – Давай валить отсюда, это адаптанты! Если они близко, то нам хана.
В голосе заметно слышна была паника, так что я решил ему сразу поверить. Крикнул только:
– Сейчас! Две секунды.
В углу одежда, сваленная в кучку: жертву раздели. По одежде тоже не поймешь, кто это был, – свитер, брюки-милитари вроде тех, что на базаре продавали, с многочисленными карманами и мешковатые, ботинки «турики» местного производства на рубчатой резиновой подошве. Быстро пересмотрел все это, посветил внутрь ботинок. Ага, есть что-то. «Е. Скляр». Блин, даже по фамилии не поймешь, мужчина или женщина, но уже что-то. Белья нет, – видимо, раздевали не догола, а по нему можно было хотя бы пол определить.
– Ну чего ты там? – крикнул Федька. – Валим отсюда по-быстрому, у меня плохие предчувствия. Бегом давай!
– Даваю! – крикнул я в ответ, повторяя за каким-то негром из старого детского фильма, и бросился к лестнице, закинув один ботинок себе в сумку.
Пока лез наверх, одна гнилая ступенька подо мной проломилась, но удержался, выбрался. Увидев, что я встал на ноги, Федька сказал: «К машине!» – и бросился бежать. Причем так, что я за ним еле успевал. При этом он еще умудрялся оглядываться, двигался то одним боком, то другим, приставными шагами, не опуская ППШ. На лице у него явно виден был страх – настоящий такой, причем заразный, что выражалось в том, что я тоже понемногу начал паниковать. Если позавчера ночью Федька у меня на глазах лез в подвал с тварями и совершенно спокойно, даже с шуточками, а сейчас он бледный и в глазах паника, – то этому точно есть причины.
Со свистом закрутился стартер, не успевший остыть мотор легко схватился, и, с облегчением выдохнув воздух, Федя врубил первую. Машина заскакала по кочкам, вырвалась на просеку, понеслась по ней.
– Федь, генератор не раздолбай! – предостерег я его.
– Ни хрена с ним не сделается, а вот нам отсюда валить надо, пока нас самих на костер не положили. Блин, адаптанты с этой стороны к городу никогда так близко не подходили – безопасное же направление! Разведбат, мать их в сумку, вообще мышей не ловят, развели тут!
Он ругался, но понемногу успокаивался, а как выехали на дорогу, то вроде вообще нервничать перестал. Я спросил у него:
– А с чего ты взял, что это адаптанты?
– Труп к чему-то привязан и возложен на костер?
– Ну… да, – кивнул я, уточнив: – Только там одни кости остались. А так все верно, связан проволокой, привязан к куску арматуры.
– Их почерк, – уверенно сказал он. – Они так жертвы приносят. Причем в костер задвигают постепенно, чтобы дольше мучился.
– А кому жертвы?
– А хрен их знает, – сказал он. – У нас с ними обмен новостями плохо налажен, вот и забывают рассказать.
– А пленных не было?
– Как – не было? Были, только пользы с этого… Как их там в НКВД ни спрашивают за жизнь их неправильную – ничего не рассказывают. Орут, визжат, но ничего не говорят. А некоторые так и вовсе хохочут. Де-мо-ни-чес-ки, так сказать.
– Говорить разучились, может быть? – предположил я.
– Между собой-то базарят, разведка сколько раз слышала. А вот с нами отказываются. Брезгуют, наверное.
Машина с ходу влетела передними колесами в глубокую лужу, нас накрыло водой, которую метавшиеся по стеклу щетки быстро счистили, но разговор ненадолго прервался.
– Федь, а тебе фамилия Скляр ни о чем не говорит?
– Актер у нас такой был, в каких-то музыкальных комедиях играл. А что?
– Да не, я про тутошнюю жизнь, из местных кто-то.
Федя подумал с минуту, затем покачал головой:
– Нет, не слыхал. А что?
– У того, кого сожгли в подвале, такая фамилия была.
Я открыл сумку, вытащил оттуда ботинок, показал надпись внутри. Федя глянул, кивнул, затем сказал:
– Придумают же фамилии – не поймешь, мужик или баба. Ботинок по мерке, размера даже нет…
Я приложил к своему сапогу, подошва к подошве, прикинул, сказал:
– У меня сорок четвертый. Этот… ну сороковой, сорок первый от силы. Женский?
– Сорок второй, самый ходовой, – процитировал он Райкина. – Может тетка быть, а может и мужик. По такому размеру и не поймешь.
– Если мужик, то мелкий, скорее всего, – сказал я, прикинув. – На подошве…
Я полез в карман за плоской отверткой, заодно с досадой вспомнив, что крестообразную забыл в сарайчике. Положил под самый потолок да и забыл. Но говорить об этом, и тем более туда возвращаться, никак не хотелось, так что промолчал. Ковырнул застрявшую в подошве землю, посмотрел на свет, сказал:
– Кирпичная крошка, что ли?
Федька глянул искоса, пожал плечами, сказал:
– Вроде похоже. Но из меня Шерлок Холмс, так себе, лучше не рассчитывать. А вообще нам по-любасу надо в НКВД, заяву написать, да и вообще. Пусть там разведка покрутится, что ли. Сектанты хуже любых бандитов, даже хуже тварей, если они там завелись – то проблемы. В первую очередь для меня.
– Это с чего? – чуть удивился я.
– Это как раз на Митино дорога, я туда на халтуру гоняю. К Тьме близко, но именно с этой стороны подъезд безопасный, все время по Свету, а так там даже бандиты шариться опасаются. И есть вариант, что там склад лампочек где-то есть, найдем – озолотимся.
– А с чего ты взял?
– Да в бумагах прочитал, я в таких брошенных местах обязательно шарюсь по всяким горкомам бывшим или исполкомам – там много интересного находишь. Вот и нашел упоминание, только без адреса: склад треста «Электромонтаж». Но если по этой дороге адаптанты заведутся – я туда ни ногой.
– Понятно, – кивнул я.
Дорога до города прошла без приключений. Чем ближе к Углегорску, тем веселей становился Федька, тем меньше поглядывал на висящий под потолком автомат. Да и я понемногу успокоился, хотя озадачивался все больше и больше. Сектанты, жертва, мое появление в паре десятков метров от жуткого кострища – все смешалось в голове. Какая-то связь в этом есть, рупь за сто, но вот какая? Как это все соединить? Не получается.
На въезде нас досмотрели, заглянули под брезент, поцокав языком завистливо. Я заметил того самого бойца, что сопровождал меня в РОПП в кузове полуторки, махнул ему рукой. Он меня тоже узнал, даже подошел поздороваться, спросил, куда и как я устроился. Поговорили, в общем.
– Давай в НКВД, там не любят, когда новости им в последнюю очередь несут, – могут и подлянку сделать, – сказал Федька, когда мы проехали за шлагбаум.
– Какую?
– Да на работу напишут, что типа по проявлениям Тьмы сотрудник мышей не ловит, хотя по должности обязан, и тэ дэ и тэ пэ вся такая бодяга, а тебе премию срежут. Те еще козлы там сидят.
– Так и называются – НКВД? – уточнил я.
– Не, называются горбезопасностью вообще-то, но прилипло НКВД – вот и зовут их все так. Это как раз напротив РОППа.
Я вспомнил, что по другую сторону площади действительно было немалого размера четырехэтажное старое здание дореволюционной постройки, перед входом в которое прогуливался часовой.
Доехали быстро, бросили грузовик у самого крыльца, среди двух десятков других грузовиков, а также легковушек и внедорожников, из которых самую острую зависть у меня вызвал «додж’ѕ», да еще удивительно новый с виду. Парковаться никто нам не мешал – местная власть, видать, на исключительность особо не претендовала.
Затем все было стандартно: дежурка, шлюз, фонарь в глаза, выяснение, к кому и зачем, затем за нами спустился молодой парень в наглаженной военной форме и сверкающих сапогах, который провел нас сначала на второй этаж, а затем один через еще решетчатый барьер со шлюзом. На решетке висела табличка «Управление городской безопасности». Потом была дверь с надписью «Дежурный инспектор», за которой сидел человек в свитере и военных бриджах, жестом пригласивший нас садиться.
– Об адаптантах заявить хотите? – спросил он нас, отодвигая кружку с чаем и придвигая к себе какую-то папку.
– Предположительно, – подтвердил Федя.
– Где?
– По дороге на Митино, километров сорок от города.
– Вот так? – чуть насторожился дежурный. – Давайте подробности. И для начала скажите, как там оказались.
– Ездили на место моего провала, оглядеться, – сказал я на всякий случай не знаю зачем, не став упоминать генератор.