Чайник закипел. Я достал из бумажного кулька чуть зачерствелую ватрушку и уселся за стол. За окном заработал какой-то движок, и я выглянул – здоровенная водовозная цистерна стояла возле водонапорной башни, возвышавшейся прямо перед окнами. Ага, доливают. «Потому что без воды и ни туды, и ни сюды», насколько я помню. Кстати, а что тут в кино показывают, интересно? Как насчет «Волги-Волги»?
Что-то мысли скачут, ни на чем не задерживаясь: точно устал, спать пора. Три часа здорового сна у меня еще есть, так что немного приду в себя до визита к Милославскому, хотя хотелось бы побольше – минут шестьсот, к примеру. Но не выйдет.
К Милославскому пустили без проблем. Сначала молодая и симпатичная секретарша, наводящая на мысли о неуместной резвости профессора, заглянула в свои записи, а затем пропустила меня в его кабинет, просторный и светлый, с новой, сделанной на заказ мебелью, гармонию которого немного нарушала частая решетка на окне, заметная через приоткрытые шторы.
– Пришли, Владимир Васильевич? – назвал он меня по имени-отчеству, заглянув, правда, предварительно в открытый еженедельник. – Ну присаживайтесь, надо нам с вами беседу поиметь.
– Как скажете, – кивнул я. – Беседа – имя красивое, но почему именно здесь? Да и не свободен я, почти что женат.
– Все равно придется, – усмехнулся он. – Сама судьба свела наши с вами пути к обоюдной пользе.
– А точно к обоюдной? – усомнился я. – Пока из пользы вижу то, что я не выспался после суток, просыпался так, словно из гроба восставал – мучительно и тяжко.
– К обоюдной, к обоюдной, – повторил он. – У меня интерес в вас большой, потому как вы первый человек в городе, которого удалось уверенно определить как прошедшего через искусственный провал.
– Так уж и первый? – переспросил я с недоверием.
– Я сказал, что первый, которого удалось идентифицировать, – повторился Милославский. – Нашли место прохода, нашли следы жертвоприношения, обнаружили вашу ментальную связь с точкой, в которой провели… ритуал, если угодно.
– А чего плохого в слове «ритуал»? – удивился я.
– Потому что это все же не религия, а скорее… пожалуй, физика, хоть и непривычна физикам ее составляющая, – задумчиво сказал тот. – Это скорее был эксперимент – так правильней это все назвать, – нежели ритуал. Как только начинаем пользоваться не своей терминологией, так и сбиваемся с науки на мистику. А вот именно это уже и неправильно.
– Для меня это все мистика в любом случае, – сказал я честно.
– А для меня нет, – ответил Милославский и задал вдруг неожиданный вопрос: – Вы своей работой нынешней довольны?
Я немного озадачился. В последние дни на меня столько всего и сразу свалилось, что мне просто недосуг было задуматься о своем отношении к работе. Поразмышляв с минуту, я ответил:
– Она неплохая. Уважаема в городе, у меня остается много свободного времени, что позволяет зарабатывать на стороне, потому как жить на зарплату и работать от сих и до сих я не привык… Опять же толковых людей там встретил, с одним из которых дела какие-то делаю… Опять же патроны со скидкой, а пострелять уже пришлось.
– Это в поездке за автомобилями? – уточнил он.
– Справки навели или я сам проболтался?
– Справки, – коротко ответил Милославский.
– Да, там довелось, – подтвердил я. – Да и вообще, такую анархичную жизнь, в которой можно много приобрести и много потерять, я предпочитаю спокойной жизни с работой от звонка и до звонка. К тому же я начал пилотированию обучаться – пока в теории, но… То есть еще и альтернативные пути развития появились.
– Пилотирование – это хорошо, вообще полезно, – кивнул он, что-то пометив у себя в бумагах. – Поначалу администрация этого не оценила, отдала энтузиастам, за что спасибо им, разумеется, но теперь поняли, насколько это важно… Ладно, не об этом речь…
– А о чем? – насторожился я. – О том, что у энтузиастов аэродром собираетесь отбирать?
– Уже в курсе? – поднял он брови. – Собираемся. В принципе потому что вопрос окончательно не решен. В городе правило, что все жизненно важные отрасли и дела могут управляться только городом же, а никак не частником. Но… есть вероятность это решение не принимать. Или принять в урезанном виде, например законтрактовав предприятие на городские нужды полностью, но не национализируя.
– Это называется «национализацией»? – с иронией переспросил я.
– Да, у нас именно так и называется, – ответил Милославский, скрестив руки на груди и глядя мне в глаза. – Но я уже сказал, что по данному вопросу совещания пока не было и решения не принималось. А мой голос, кстати, на совете весит серьезно, подчас как та самая гирька, которая окончательно решает, куда склонятся весы.
– Я понял.
Я действительно понял. Понял, что я Милославскому зачем-то нужен, понял, что он уже просчитал все варианты и уже нашел рычаг воздействия, и понял, что он знает, как за этот рычаг тянуть. Он, интересно, точно профессором-философом был раньше или «честным рейдером»? А то все ухватки в наличии, я на таких насмотрелся.
– Хорошо, про способы убеждения послушал, – кивнул я. – А зачем я вам конкретно нужен?
– Для лучшего, – засмеялся он. – В самом деле не пожалеете. Я подготовил документ, согласно которому Горсвет откомандировывает вас в распоряжение управления по науке городской Администрации, которое я имею честь возглавлять. Вас и Федора Мальцева.
– С обязанностями?..
– Простыми и понятными, – завершил он мою фразу. – Заниматься тем, чем вы сейчас занимаетесь в нерабочее время. Куда-то ездить, что-то искать, где-то бывать. Не возбраняется халтурить, да и я найду способ премировать, если у нас все сложится.
– Все из-за моего статуса «искусственно провалившегося»? – уточнил я.
– Не только, – ответил он. – Мальцев давно известен как смелый и нахальный мародер, не боящийся забираться в такие места, куда подчас и разведка пасует соваться. К тому же у него постоянные проблемы с дисциплиной на работе – он настоящий анархист.
– А почему не привлечь тот же разведбат? – уточнил я.
– Потому, что тогда надо просить об одолжении, – развел он руками. – А я не люблю одалживаться. И опять же упомянутый вами «статус» – в разведбате нет таких, которые попали сюда из-за ритуала адаптантов. А это может когда-нибудь очень сильно пригодиться. Это первое.
– А второе?
– Второе – вы мне кажетесь неглупым человеком. И если у вас в прошлом было свое успешное дело, вы наверняка не склонны работать на кого-то, будете стремиться к известной самостоятельности. Так?
– Все верно, – кивнул я.
В этом он меня верно просчитал. Я на дядю не работал уже лет десять, отвык, мне проще самому за себя отвечать, чем перед кем-то отчитываться постоянно. Но только он мне особой самостоятельности не предлагает вроде как. О чем я и спросил.
– Предлагаю, – ответил Милославский. – Хотя бы в том, что я редко ставлю задачи «в режиме обезьяны», предполагаю самостоятельность исполнителя. Да и нет у меня задач вам на каждый день, отчасти поэтому я к вам обратился. Найдете чем занять себя, не будете все свободное время в шинке сидеть, как многие другие. Согласны?
– Вообще-то да, – осторожно ответил я, после чего уточнил, не удержавшись: – А вообще у меня выбор был?
– Нет, – ответил профессор более чем лаконично.
– Тогда тем более согласен. Как это все будет выглядеть?
– Сегодня подготовим документы на перевод, завтра их подпишет зам. главы Администрации – и бумаги отдадут в Горсвет. Послезавтра жду вас обоих здесь с самого утра. Прикрепим к вам человека из моих научников, он начнет вводить вас в курс дела, чтобы вы не вслепую действовали, а знали реальную ситуацию.
– Но официально я…
– Будете числиться в Горсвете.
– Понял.
– Хорошо, что поняли, – кивнул Милославский, после чего придвинул к себе толстую тетрадь. – А теперь давайте вновь поговорим про ваш провал. Детально, по минутам и секундам: что делали, куда ходили, какими словами пугались и ругались, что видели… все, в общем. Напрягите память.
В последний раз я сталкивался с понятием «мурыжат» года два назад, когда меня вызывали в городской УБЭП вроде как дать показания, а фактически для того, чтобы найти какой-нибудь повод содрать денег. Тогда два лихих майора с часами «патек» на руках умотали меня вопросами до головной боли и бешенства. Сейчас почти такого же результата сумел добиться один Милославский, разве что бешенства не было, денег он с меня не хотел и просто своим делом занимался. Но плешь проел. Насквозь, до самого мозга. Мало того, он мне по моему «слою действительности» пару сотен вопросов задал, по длиннющему списку, расставляя в нем красным карандашом галочки и крестики, а потом даже еще и огромную анкету на заполнение по той же теме.
Когда я из НКВД вышел, уже темнеть начало. Плюхнулся в «тазик», завелся, пока прогревался, пытался мысли в кучу собрать. Вот так, я тут без году неделя – и уже всем остро нужен. Хорошо это или плохо? Если действовать с умом, то хорошо, потому что нужен я им, а не они мне. Они мне тоже, но все же вторично. Кстати, если с нами начнут работать научники, то у них будет неплохо попросить карту колебаний границ Тьмы. Авось не откажут.
Ладно, надо теперь Федьку отыскать. «Тазик» сорвался с места и понес меня, звонко тарахтя, в сторону базара, где сейчас должен был Федька ошиваться. Промелькнул отрезок Советской, затем я свернул на Кривой Ручей и оттуда – на улицу Либкнехта, в конце которой, разбитой и грязной, базар и раскинулся. С правой стороны к нему приткнулись несколько кирпичных сараев, в которых, судя по виду, и до «исторического материализма» были какие-то мастерские, и сейчас ничего не изменилось.
Гараж Тёмы найти было нетрудно – в распахнутых воротах был виден стоящий над ямой «блиц» Федьки. Под ним с задумчивым видом прохаживался чрезвычайно чумазый парень с фонарем, а вот Федора видно не было.
Остановившись у самых ворот, я заглянул внутрь. Парень под машиной не обратил на меня ровным счетом никакого внимания, и я постучал по металлическому борту кабины, откликнувшемуся гулко, как железная бочка.