— И это всё? — разочарованно проговорил фельдмаршал. — Прекрасное утешение, нечего сказать! Я надеялся, что граф Бестужев укажет мне средство, как выйти из затруднительного положения.
— Мне кажется, что я могу несколько удовлетворить ваше высокопревосходительство на этот счёт, передав вам некоторые мысли канцлера, — заметил Легран.
— В таком случае, говорите, я весь — внимание! — нетерпеливо воскликнул Апраксин, опускаясь в кресло.
Легран осторожно посмотрел через открытую дверь в соседнюю комнату и, убедившись, что в ней никого нет, тихо заговорил:
— Канцлер уверен, что дольше медлить нельзя. Императрица требует, чтобы русские войска заняли большую часть прусского королевства; ей необходимо дать удовлетворение, одержав хотя бы незначительную победу над врагом...
— Но ведь граф Бестужев прекрасно знает, — прервал Леграна фельдмаршал, — как трудно разбить прусскую армию...
— И как опасно даже её победить! — закончил за него Григорий Фёдорович.
— А как чувствует себя императрица? — спросил вдруг фельдмаршал. — Мне, собственно, следовало начать с этого вопроса, но я позабыл о нём из-за депеши канцлера.
— Здоровье её величества значительно улучшилось, — ответил Легран ещё тише. — По-видимому, она нашла какое-то целебное средство, вероятно, эликсир графа Сен-Жермена. Однако канцлер, к своему великому прискорбию, узнал от доктора императрицы, что средство довольно опасно. Оно, правда, обладает свойством на некоторое время поднимать угасающие силы, но затем наступает сильнейшая реакция и замечается быстрый поворот к худшему. Несмотря на настоящее улучшение здоровья государыни, в будущем нельзя ожидать ничего хорошего и каждую минуту совершенно неожиданно может наступить печальная развязка.
— Что же в таком случае делать? — раздражённо спросил Апраксин. — Вы не только не указываете мне выхода, но ещё больше запутываете в сомнениях.
— Умный человек, попав между двумя спорящими сторонами, должен уметь угодить обеим; для этого надо кое-что дать одному, но и не вполне обидеть другого. Мне кажется, что вам необходимо считаться с настоящим, но не выпускать из вида и будущего.
— Что же мне делать? — с отчаянием воскликнул Апраксин, забывая всякую осторожность. — Если я наступлю на Пруссию и разобью её, то императрица вознаградит меня, но сейчас же после её смерти великий князь сошлёт меня в Сибирь, в чём он поклялся мне. Если я отступлю или дам возможность немцам разбить нас, то немедленно могу очутиться в снегах всё той же Сибири. Таким образом я не могу двинуться ни вперёд, ни назад. Что бы я ни сделал, меня во всяком случае ждёт гибель.
— Это вовсе не так неизбежно, — возразил Легран, — вы можете угодить одному, не вооружив против себя другого.
— Не говорите загадками, — недовольным тоном заметил фельдмаршал, — объясните мне толком, что именно следует теперь делать?
— Прежде всего покинуть Мемель и двинуться к Кёнигсбергу, — ответил Легран. — Императрица будет очень довольна, когда узнает, что главная квартира перенесена в Кёнигсберг.
— Но надолго ли это удовлетворит её величество? — воскликнул Апраксин. — Кроме того, пробираясь дальше, мы непременно столкнёмся с пруссаками.
— Мне кажется, — продолжал Легран, — что прусский король, занятый другим неприятелем, очень рассчитывает на медленность наступления русских войск. Армия фельдмаршала Левальдта, предназначенная для защиты Кёнигсберга, значительно уступает по количеству людей войскам вашего высокопревосходительства.
— В таком случае мы победим их, — заметил Апраксин.
— Победа победе рознь, — возразил Легран. — Если вы двинетесь вперёд по направлению к Кёнигсбергу, то застанете фельдмаршала Левальдта врасплох, он не будет ничего знать ни о расположении, ни о численности ваших войск. Произойдёт стычка между передовыми отрядами. Вы, конечно, заставите Левальдта отступить. На этом и должно пока закончиться ваше дело. Вы останетесь в Кёнигсберге, не преследуя неприятеля дальше. Императрица, получив депешу, что произошла битва и враг отступил, удовлетворится на более или менее продолжительное время. Что касается великого князя, то он тоже будет доволен, что его друг, прусский король, понёс лишь незначительную потерю и не преследуется дальше. Вы таким образом выиграете время, что при данных обстоятельствах является самым главным.
— Да, да, — задумчиво произнёс Апраксин, — вы, может быть, и правы, но так рассуждать можно, сидя в Петербурге, в кабинете канцлера. Вы оба забываете лишь одно, что при столкновении двух военачальников, разгорячённых и честолюбивых, нельзя строго определить точку, на которой они должны остановиться.
— Это — уже дело фельдмаршала, — спокойно возразил Легран. — Но и об этом подумал канцлер. Под вашей командой служат два генерала совершенно различных характеров. Канцлеру кажется, что для кёнигсбергского дела был бы весьма пригоден генерал Сибильский.
— Генерал Сибильский? — смеясь, повторил Апраксин. — Да ведь это — воплощённое спокойствие, равнодушие, лень!
— Совершенно верно, — подтвердил Легран, — вот эти-то свойства его характера наиболее пригодны для цели вашего высокопревосходительства. Сибильский точно будет исполнять ваши предписания, тогда как более храбрый и энергичный генерал мог бы решиться и дать повод к более решительному сражению.
— Да, да! Румянцева, например, нельзя было бы остановить, если бы его шпага скрестилась со шпагой неприятеля! — проговорил фельдмаршал.
— Поэтому-то Румянцев должен командовать арьергардом, — наставлял Легран.
Апраксин подошёл к окну и стал задумчиво смотреть на улицу.
— Возможно, что канцлер прав, — наконец произнёс он, — придётся кое-что изменить; я уже назначил Румянцева командующим авангардом. Хотя с точки зрения военного...
— Канцлер руководился в этом деле точкой зрения политика и друга, принимающего участие лично в вас, — перебил фельдмаршала Легран.
— Как было бы хорошо всё-таки победить! — задумчиво произнёс Апраксин, и в его глазах промелькнула отвага.
— А затем медленно умирать в сибирской тайге, вспоминая о своей победе! — насмешливо напомнил ему Легран.
— Да, это верно, — с глубоким вздохом согласился фельдмаршал. — Слишком дорогой ценой досталась бы мне эта слава. Однако кто же мне поручится, — продолжал он, — что Левальдт ограничится отступлением, а не решится на активное нападение, зная, что команда поручена Сибильскому?
— Об этом не беспокойтесь, ваше высокопревосходительство, — возразил Легран, — у прусского короля нет желания нанести решительное поражение России. Вам следует лишь внушить Сибильскому, что он должен довести передовые отряды прусских войск до отступления и этим ограничиться.
— По-видимому, в кабинете канцлера не только ведутся дипломатические разговоры, но имеется отдел опытных военных тактиков, — проговорил фельдмаршал, с удивлением глядя на маленького Леграна.
— Если вы, ваше высокопревосходительство, находите мой совет заслуживающим внимания, то, вероятно, не замедлите воспользоваться им? — спросил Легран, не обратив внимания на комплимент Апраксина.
— Конечно, и даже сейчас! — ответил фельдмаршал.
Он позвонил и приказал просить к себе генерала Сибильского и графа Румянцева.
— Вы позволите мне теперь удалиться, ваше высокопревосходительство? — спросил Легран. — Я исполнил своё поручение. Надеюсь, что вы остались довольны платьем и туалетными принадлежностями, которые я вам привёз.
— Совершенно, совершенно! — громко и весело воскликнул Апраксин, увидев входивших в соседнюю комнату обоих генералов. — Я ничего не могу сказать ни против покроя платья, ни против качества духов. Теперь отдохните, а через несколько дней, когда соберётесь обратно, я дам вам несколько поручений.
Легран низко поклонился и почтительно прошмыгнул мимо Сибильского и Румянцева, недоумевавших, зачем позвал их фельдмаршал.
— Я получил письмо от канцлера, — с серьёзным видом сказал Апраксин генералам, — в котором мне сообщают о неудовольствии императрицы по поводу того, что мы медленно подвигаемся вперёд. Это промедление объясняется необходимой осторожностью в чужой стране и недостаточной подготовкой русской армии к решительному сражению.
— Армия должна быть готова к бою с момента выступления, — заметил Румянцев, — а самая лучшая осторожность в чужой стране — это стремление возможно скорее разбить неприятеля.
Фельдмаршал почти со страхом взглянул на храброго генерала.
— Я тоже убеждён, — проговорил он, — что мы достаточно долго выжидали. Я думаю, мы в состоянии теперь выполнить желание её величества, и потому приказываю завтра же утром двинуться вперёд.
— Слава Богу, — воскликнул Румянцев, — ещё недели две, и армия была бы деморализована!
— Мы выступим отсюда, — сказал Апраксин, развёртывая географическую карту на столе и наклоняясь над нею, — и двинемся, близко держась границы, на Тильзит и Рагнит, откуда повернём на Прегельскую низменность между Велау и Инстербургом, чтобы, снова стянув и сформировав там армию, начать операцию против Кёнигсберга.
Оба генерала внимательно проследили путь, который фельдмаршал указывал им на карте.
— Было бы проще, — возразил Румянцев, — идти прямо по берегу залива на Кёнигсберг.
Апраксин покачал головою, не глядя на него.
— Там мы не нашли бы достаточно пропитания для наших войск, — сказал он. — Прибрежные местности бедны, и их запасы могли бы скоро истощиться; поэтому я остановил свой выбор на том пути, который указал вам сейчас.
Румянцев как будто неохотно соглашался с доводами фельдмаршала.
— Перед вступлением внутрь неприятельской страны, где мы каждый день можем быть вынуждены к решительным действиям, — продолжал фельдмаршал несколько нетвёрдым голосом, — я нашёл нужным произвести некоторую перемену в армии. Мне известны превосходные военные качества, отличающие вас обоих, господа: вы, генерал Сибильский, представляете собою осторожность, тщательное взвешивание всех шансов...