XXVI
Пассек не ошибся, когда ему показалось, что он узнал своего дорожного спутника на улице у городских ворот. По приезде Легран удалился на некоторое время в комнату, указанную ему дворецким Апраксина, смотревшим с некоторым удивлением на нового слугу своего господина. Когда же совершенно стемнело, приезжий незаметно юркнул из ворот ратуши на улицу и, пробираясь вдоль стен домов с уверенностью человека, попавшего в хорошо знакомое место, свернул в ту сторону, где находились южные ворота. Никто не обращал на него внимания. Часовые пропускали его беспрепятственно, вероятно видя в нём гражданина, возвращавшегося домой, и лишь время от времени он в придачу к добродушно-грубой шутке получал от прохожего солдата удар или пинок, который принимал так спокойно, точно находил этот род шутки забавным так же, как и удалявшиеся с хохотом рядовые. Достигнув улицы, которая вела к воротам, Легран принялся с большим вниманием осматривать двери домов и когда миновал целый ряд последних, то как будто нашёл наконец то, чего искал. Он остановился пред дверью, в массивные дубовые доски которой, немного повыше замка, было вбито девять гвоздей таким образом, что их широкие головки образовали фигуру, похожую на кабалистическую пентаграмму. Как только он увидал и ощупал рукою эти головки гвоздей, то поспешно постучался в дверь с определёнными промежутками. В ту же минуту до него донёсся топот лошадиных копыт; то был эскорт Румянцева. Легран обернулся и встретил зорко устремлённый на него взгляд Пассека.
— Чёрт возьми, — пробормотал он, — опять этот докучный человек, из-за которого мне всю дорогу пришлось торчать на козлах! Неужели я должен везде натыкаться на него! Уж здесь-то это совсем некстати. Надо скрыть от него свои следы.
Он видел, как поручик пробирался к нему на своей лошади, и поспешно спрятался позади солдат, приветствовавших Румянцева. Тут Легран услыхал, как за дверью дома, куда он только что постучался, отодвинули засов; нагнувшись чуть не до земли, он проскользнул к порогу и толкнул подавшуюся дверь, которая снова захлопнулась за ним, едва путник успел войти в дом. Опять заскрипел железный засов. Легран очутился в непроглядной тьме и почувствовал, как сильная рука охватила его руку, тогда как холодный, острый конец кинжала коснулся его шеи.
— Стой! — воскликнул он, тогда как снаружи раздавались голоса солдат, приветствовавших отъезжавшего генерала Румянцева. — Стой, разве так принимают своих добрых друзей?
Он сделал попытку вырваться, но остриё кинжала не отклонялось от его шеи, а железные пальцы невидимой руки впивались в его руку.
— Лозунг, — произнёс низкий, глухой голос.
— Фридрих Великий, — ответил по-латински Легран.
Рука, державшая пришельца, потянула его внутрь дома; он последовал за своим путеводителем нерешительной, нетвёрдой поступью, бормоча проклятия, потому что по-прежнему чувствовал остриё клинка у своего горла. В нескольких шагах отворилась дверь, которая вела в заднюю комнату. Легран был введён туда и на минуту остановился, ослеплённый ярким светом после густой темноты на улице.
Эта маленькая комната была простая башмачная мастерская. Перед масляной лампой спускался с потолка большой, наполненный водою стеклянный шар, который отражал во много раз усиленный отблеск пламени; деревянная скамья была подвинута к столу, где лежали начатые работы из кожи.
Человек, который ввёл Леграна, отличался высоким ростом, худощавостью и крепким сложением. На нём была грубая рубашка, рукава которой обнажали мускулистые руки, короткие брюки, шерстяные чулки до коленей и тяжёлые, крепкие башмаки дополняли костюм. Его остриженные волосы были прикрыты седым париком, и всё в этом человеке обнаруживало ремесленника, занятого своей работой. Только в его быстрых и решительных движениях, в резких чертах лица и в огневом взоре синих глаз сказывались почти военная мощь и уверенность, не вязавшиеся с остальною внешностью.
— Да возьмите же прочь кинжал! — воскликнул Легран, говоривший по-немецки с лёгким иностранным акцентом, но совершенно правильно и твёрдо. — Ведь я подал вам настоящий знак, сказал лозунг, какая же вам надобность держать эту холодную сталь у моего горла? Ведь если бы постучались русские солдаты, вам пришлось бы волей-неволей отворить, а если бы они выбили двери, вы не могли бы помешать этому.
— Солдатам, — ответил башмачник, — я отворил бы, не задумываясь: они стали бы искать у нас, самое большое, жалкие сбережения бедного ремесленника; вы же ищете нечто иное, а в таких случаях надо быть осторожным, потому что измена не дремлет; знак и лозунг можно выследить или купить. Покажите мне ваше удостоверение, и я увижу, могу ли довериться вам.
Легран вытащил из кармана шёлковый лоскуток с завёрнутым в него прусским талером, середина которого была кольцеобразно выпилена, так что на монете недоставало части головы короля Фридриха. Башмачник рассмотрел просверлённую монету, после чего убрал наконец кинжал от горла облегчённо вздохнувшего Леграна; потом он вынул из ножки своей скамьи, выдолбленной внутри и заткнутой деревянной втулкой, маленький серебряный кружок, который вложил в отверстие монеты. Кружок пришёлся как раз и в таком совершенстве дополнил оттиск, что едва было можно заметить узкую линию, пересекавшую голову короля.
— Хорошо, — сказал этот человек, который совершенно оставил теперь немного согбенную осанку смиренного, мелкого ремесленника и выпрямился по-военному, — всё в порядке; мне нет надобности спрашивать, кто вы такой, — имена не важны для дела. Что вам угодно?
Он отдал обратно Леграну талер с вырезкою посредине, а выпиленную из него частицу снова убрал в ножку своей скамьи.
— Я принёс важные известия, — ответил Легран, — которые должны безотлагательно и верным путём дойти до прусского короля. Мне сказали, что я найду в этом доме человека, который откроет мне дорогу туда.
— Вы его нашли, — ответил другой, — и если согласитесь последовать за мною, то вскоре передадите ваши известия настоящему доверенному лицу. Я не могу сделать ничего больше, как привести к нему, потому что моё место здесь, чтобы зорко наблюдать за всем.
— Ну, тогда пойдёмте, — сказал Легран. — Сопряжено ли это с опасностью?
— Опасность неизбежна при всяком предприятии подобного рода. Сумеете ли вы ловко выпутаться, если бы нас арестовали?
— Я могу потребовать, чтобы меня отвели к фельдмаршалу, — ответил Легран, — но мне не хотелось бы подымать шум.
— Так идёмте же; я проведу вас дорогой, на которой мы едва ли кого-нибудь встретим.
Он надел толстую куртку из мохнатого сукна и повёл Леграна, снова взяв его за руку, через тёмные сенцы к задней двери, которая выходила на маленький дворик. С этого двора можно было попасть по боковым улочкам на берег залива, который здесь, против города, имел приблизительно двойную ширину большой реки. Узкая полоса вдоль побережья была свободна. Маленькие дворики домов, обращённых в эту сторону задами, отделялись один от другого лишь низкими заборами или изгородью. Шагая по щебню, усыпавшему берег, двое пешеходов оставили город на всём его протяжении и отдельные бастионы вправо. Здесь не было караулов, и стража в маленьких бастионах, расположенных вблизи берега, спала в покойной безопасности или угощалась вином из погребов мемельских горожан. Легран и его спутник переплыли в челноке реку Данге, которая пересекает город и впадает в залив. Таинственный провожатый отвязал привязанную у пристани лодку так спокойно и уверенно, точно она стояла тут к его услугам, и направил её сильными ударами весел по зеркальной поверхности Данге к противоположному берегу, где снова привязал утлое судёнышко к столбу. Они пошли дальше вдоль берега. Ветряные мельницы стояли в одиночку на взгорье; городские дома попадались реже и реже и наконец совсем прекратились. Сделав ещё несколько шагов, человек из башмачной мастерской, не проронивший во всю дорогу ни единого слова, заставил Леграна подняться немного по косогору.
— Смотрите туда, — сказал он, указывая на тёмный, высоко поднимавшийся предмет, выступавший на фоне усыпанного звёздами неба.
— Что это такое? — спросил Легран.
— Виселица! — ответил провожатый. — Слышите вы карканье воронов? Они радуются пиру, который устроили им вновь вчерашний день.
Легран вздрогнул; всмотревшись, он действительно узнал роковое треугольное сооружение и различил тёмную массу, которая свешивалась с его конца.
— То был шпион, — сказал его спутник, — которого повесили там русские; это я выдал им его...
— Вы? — воскликнул Легран, испуганно делая шаг назад. — Разве вы — не...
— Прусский шпион, хотели вы сказать? — с мрачной угрозой в голосе ответил другой. — Да, именно шпион, а так как я занимаюсь этим изрядно опасным ремеслом, то не терплю при этом сомнительных и подозрительных помощников... В отношении того человека, который покачивается там наверху на вольном воздухе, — продолжал он, — я питал подозрение, что он служит и нашим, и вашим, а в такое время, как теперь, когда на карту ставится жизнь, такого подозрения вполне достаточно, чтобы его результатом была смерть.
Он молча пошёл дальше, а Легран, не оглядываясь более на эти мрачные места, последовал за ним. Так они продолжали свой путь и наконец вышли на обнажённые дюны. Оконечность косы — узкой полосы земли, заключающей Куриш-гаф, — подступала довольно близко к морскому берегу; далее перед ними лежало широкое море, с тихим шумом медленно катившее на белый прибрежный песок свои волны. Спутник Леграна скрылся за возвышенностью дюн, прикрывавших вид на город. Здесь он вынул из кармана маленький фонарь, выбил огонь и зажёг находившуюся в фонаре свечу. Переднее стекло в фонаре было темно-красного цвета, и окрашенный свет бросил свои лучи над морем. Через несколько минут спутник Леграна вставил вместо красного стекла зелёное и снова на некоторое время направил в сторону моря цветной луч света. Затем он погасил фонарь и опять сунул его в свой карман.