— Я слышала, мне помнится, — сказала государыня, — что Ахилл выкупался в реке в подземном мире и что одна часть его тела, на пятке, не была омочена в воде, дававшей коже неуязвимость.
— Таков приукрашенный миф, ваше императорское величество, — ответил граф, — на самом же деле знаменитый троянский герой, которому Хирон не доверил тайны своего эликсира, получил от своего учителя мазь, которая должна была сделать его кожу неуязвимой. Со свойственным ему легкомыслием он в день своей смерти нетерпеливо и поспешно, лишь слегка помазал своё тело, совершенно позабыв одно место на шее, а не на пятке, как об этом рассказывает Гомер. В это-то место и попала стрела Париса. Меня не было поблизости, иначе я, быть может, мог бы спасти его жизнь. Когда я пришёл, было слишком поздно. Одним из тягостнейших моментов моего существования была та минута, когда я увидел богоподобного юношу умиравшим у меня на руках.
Императрица прижала руки ко лбу.
— У меня кружится голова, — воскликнула она, — неужели это возможно? С каким спокойствием вы рассказываете об этих неслыханных вещах!..
— Тут нет ничего удивительного, — возразил граф Сен-Жермен, — вы, ваше императорское величество, изволили спрашивать меня — я рассказываю. Горе, испытанное мною тогда, при смерти Ахилла, смягчилось со временем; впоследствии я ещё встречал его в других образах, но у него не было способности узнать меня.
— Вы встречали Ахилла в других образах? — воскликнула императрица. — В каких же?
— Ещё недавно я видел его, — ответил граф. — В польском короле Августе живёт душа Ахилла. Это — всё тот же вспыльчивый, бурный, легкомысленный дух, имеющий такую силу, что, даже принимая различные физические оболочки, он всё же сохраняет сходство со своими прежними образами. Король Август напоминает сына Пелея также и по внешности, хотя он, конечно, меньше ростом и слабее. Удивительно! Когда я имел честь разговаривать с его величеством, король провёл рукой по лбу и сказал, что он уже видел меня, но только не может припомнить, когда и где.
— А вы не напомнили ему об этом? — спросила императрица.
— Я не имею на это право, ваше императорское величество. Когда Всемогущий Создатель захочет дать человеку память о его прежнем существовании, Он ведёт его к этому Своими путями, как Он поступил со мной. Я не имею права вторгаться в чужую жизнь, да это было бы бесполезно: я всё же не мог бы внести свет в сумерки человеческого сознания.
— Значит, вы и меня уже видели? — спросила императрица.
— Несколько раз, ваше императорское величество, — ответил граф, — раз при дворе царя Кира, где я занимал должность начальника над телохранителями и пользовался особенным доверием царя, затем в Иерусалиме, в день прибытия туда Христа, а в третий раз, когда я сопровождал Колумба в Америку и вступил на берег вновь открытой земли.
— Кем же я была там? — воскликнула государыня, сжимая лоб и как бы в ужасе откидываясь назад.
— Это я не смею сказать вам, ваше императорское величество, — ответил граф, — но и там ваш дух наложил свой отпечаток на тело, и я тотчас же узнал вас, когда имел честь вступить в эту комнату.
— Вы были в Иерусалиме? — нерешительно спросила императрица. — Вы видели Спасителя?
— Видел и слышал Его, ваше императорское величество, — ответил граф, — я принадлежал к Его самым пламенным приверженцам. С этою времени среди всех моих разнообразных существований на земле в моей душе живёт крепкая вера в искупление мира страданиями Спасителя. Ещё долго потом я был ревностным распространителем христианства и был в числе жертв, которых Нерон велел сжечь в виде факелов во время римских празднеств.
— Он велел вас сжечь? — спросила императрица. — Несмотря на ваш жизненный эликсир?
— Таково было намерение Нерона, — ответил граф, — как прочие, я был зашит в пропитанное смолой полотно и подожжён. Но, конечно, огонь не мог причинить мне вред, а когда народ разошёлся, я сбросил с себя истлевшую ткань и вернулся обратно в Рим. Но я предвидел падение Римской империи. Я прекратил своё существование, рассыпался в пепел и снова родился в Британии, где долго жил среди друидов, пытаясь проникать в тайны природы и переменив несколько существований в одиночестве лесов, пока снова возродился в среде людей другого мира. Это было в эпоху короля Артура и его Круглого Стола. Всё поминание об этом романтическом времени неизгладимо останется у меня в памяти. Затем, меняя образы, я переживал века то в Персии, то в Германии, то в Италии и Франции. Я видел всех великих мужей истории и многих знал близко.
— Значит, вы можете по своему желанию выбирать те образы, в которых вы хотите начать новую жизнь? — спросила императрица.
— Над этим вопросом, ваше императорское величество, — ответил граф, низко склоняясь, — я не смею приподнять завесу. Я могу говорить только о том, что пережил в видимом образе. Я не имею права вызывать воспоминания нетленного духа.
Императрица встала и несколько раз прошлась взад и вперёд, нервно ломая руки; затем она остановилась перед графом и посмотрела на него пытливым взором.
— Так как прошедшее перед вами открыто, то не обладаете ли вы также способностью заглядывать в будущее? — спросила она.
— Точно так же, словно бы я смотрел сквозь облако, ваше императорское величество, — ответил Сен-Жермен. — Иногда за бегущими облаками картины представляются яснее, порой они сливаются вместе, а иногда совершенно исчезают из вида.
— В таком случае, — воскликнула императрица, — если я буду предлагать вам вопросы относительно будущего, вы ответите мне?
— Я попытаюсь раскрыть бегущие облака перед взором вашего императорского величества настолько, насколько я буду в состоянии это сделать, — ответил граф.
— Прекрасно, — продолжала императрица. — Скажите мне, что будет в России через двадцать лет? Даст ли мне ваш эликсир силу жить и царствовать так долго?
— Я попрошу вас, ваше императорское величество, дать мне стакан воды, — сказал граф.
Императрица с удивлением взглянула на него, затем позвонила, и, по её приказанию, прислуга принесла хрустальный бокал, наполненный свежей водой.
— Не словами хочу я ответить на вопрос вашего императорского величества, — сказал граф, — я хочу попытаться дать вашим глазам силу увидеть самим картину будущего. Благоволите поставить стакан на стол и, наклонившись над ним, пристально смотрите на воду.
Государыня так и поступила.
Граф отступил немного в сторону и простёр полузакрытую руку по направлению к стакану.
— Я вижу облака, бегущие взад и вперёд, — сказала Елизавета Петровна, — то они сливаются в густую массу, то расходятся.
— Смотрите пристальнее, ваше императорское величество! — воскликнул граф. — Сосредоточьте на своём желании все силы души!
— Ах! — воскликнула государыня. — Становится всё светлей, всё светлей... Я вижу движущиеся фигуры... большой зал... это, кажется, зал в Зимнем дворце... но он словно другой, более блестящий, чем теперь... Множество кавалеров и дам склоняются пред троном с двуглавым орлом и, — с радостью воскликнула она, — у трона стоит женская фигура в одеянии, которое я ношу... Диадема на голове... голубая лента через плечо... золотая мантия сверху... Но она наклонила голову... у её ног лежат знамёна, на которых блестит полумесяц... Это — моя мантия... это — моя диадема!.. Но почему фигура наклоняет голову вниз? Я не могу узнать её.
— Не напрягайте своей воли, ваше императорское величество! — торжественно сказал граф. — Лицезрение собственных черт приносит несчастье.
— Да, да, это — я, — воскликнула императрица. — Но кто бы это мог быть другой? Я буду жить, я буду царствовать! — произнесла она, глубоко вздохнув, причём, приложив руку к сердцу, отошла от стакана. Одно мгновение, в молчании, она гордо стояла со сверкающими глазами, а затем воскликнула: — Но всё же когда-нибудь я перестану жить, перестану царствовать. Как вы сказали, в конце концов дух утомится телом. Покажите же мне, кто будет моим наследником на российском престоле?
Граф молча указал на стакан.
Императрица стала смотреть на воду, а граф снова простёр руку по направлению к столу.
— Ах, — воскликнула Елизавета Петровна, — на этот раз облака рассеиваются быстрее... Это — он... я вижу его... это — великий князь. — Она отступила и глубоко вздохнула. — Ну, что же, — сказала она, — да свершится Божья воля!.. Одно мгновение у меня была другая мысль. Теперь ещё одно: можете вы показать мне будущее ребёнка, которого я люблю как своё собственное дитя и ради которого я всегда старалась щадить его отца?
Снова граф повелительно указал на стакан.
Государыня устремила свой взор на воду и вскоре громко и радостно воскликнула:
— Я вижу его стоящим перед троном, среди блестящих придворных... его рука держит скипетр... царская мантия спускается с его плеч... У мужа те же черты лица, что и у ребёнка... нет сомнения, что это — великий князь Павел Петрович... Он вырастет и окрепнет... он будет императором. Благодарю вас, граф! — сказала Елизавета Петровна, осчастливленная, протягивая руку графу Сен-Жермену, — благодарю вас, я едва решаюсь сказать вам, что при моём дворе каждое ваше желание должно быть исполнено. Вы ещё не должны покидать меня, я хочу видеть ещё новые проявления вашей чудодейственной силы.
— Я к услугам вашего императорского величества, — ответил граф, — я буду счастлив созерцать ещё некоторое время, как великая царица с мужской мудростью и силой управляет народами двух частей света.
— Можете ли вы, — спросила государыня после некоторого раздумья, — в присутствии всего моего двора дать доказательство своей необыкновенной силы, заглянуть в сердца людей и приподнять завесу будущего?
— Я к услугам вашего императорского величества, насколько глаза непосвящённых будут в состоянии проникнуть в явления таинственных сил природы, — ответил граф. — Только я должен просить указать мне заранее помещение, где я буду действовать, чтобы я мог устранить все препятствующие и враждебные влияния.