так быстро, что никто из её сотрапезников даже и не заметил этого.
Между тем ко дворцу один за другим стали подъезжать экипажи из Петербурга, запряжённые великолепными лошадьми в блистающей золотом упряжи и с расшитыми золотом ливреями на прислуге. Избранное общество, приглашённое на торжественное празднование победы, стало наполнять отдалённые покои дворца. Появился и граф Бестужев с графом Понятовским, который со спокойною уверенностью отвечал победоносною улыбкою на любопытные взгляды всего двора. Последний тщательно искал себе объяснения, как это такой невидный и незначительный прежде молодой человек, которого видели исчезнувшим в тёмной туче немилости, теперь вдруг снова появился здесь во всем блеске своего неприкосновенного положения посланника и украшенный высшим орденом польского королевства.
Был здесь и Пассек в своём новом майорском мундире Преображенского полка; он возбуждал немало зависти, но вместе с тем и немало внимания со стороны всего двора. Счастливому молодому офицеру, на долю которого выпало быть вестником победы и который, благодаря тому, был осыпан почестями и милостями государыни, предстояла блестящая карьера, ведущая к самым высоким ступеням, о которых может помыслить лишь самое смелое честолюбие, он сделался светилом на придворном небосводе, и все теснились вокруг него, чтобы высказать ему пожелания счастья, уверения в дружбе и готовность к услугам. Достойно было изумления, как много друзей, готовых на все услуги, сразу приобрёл этот неизвестный до сих пор молодой человек и как много людей уже давно, оказывается, живо интересовались им и теперь были в восторге, что отличные качества, которым они давно дивились в нём, были оценены по достоинству.
Но сам Пассек, казалось, нисколько не ценил выпавшего на его долю счастья, так как он стоял с таким мрачным взглядом, его лицо было так смертельно бледно, его сжатые губы сложились в такую горькую улыбку, неприязненную насмешку и он с такою резкой холодностью отклонял все расточаемые ему комплименты, что можно было предположить, что его постигло тяжелейшее несчастье, а не почести и милость императрицы. Он поручил одному из личных лакеев государыни довести до сведения её величества о его присутствии, и о нём было доложено одновременно с докладом о графе Бестужеве и Понятовском как раз в тот момент, когда императрица только что оправилась от лёгкого обморока, случившегося с нею за завтраком.
— Вестник победы над пруссаками, — воскликнула Елизавета Петровна, — имеет преимущество перед посланником моего брата польского короля, особенно когда последний выказывает столь мало усердия уважать и мою волю при выборе своего представителя... Итак, пусть первым войдёт майор Пассек.
Молодой майор появился в комнате, где завтракала императрица. Хотя он и сделал попытку умерить грозное пламя, пылавшее в его глазах, и согнать со своих губ ядовитую усмешку, тем не менее его лицо сохранило своё мрачное выражение и смертельную бледность.
Императрица приказала снова наполнить бокалы шампанским и сама подала один из них Пассеку.
— За благоденствие моей армии в Пруссии! — воскликнула она, дотронувшись своим бокалом до бокала Пассека. Графы Шуваловы и Разумовские тоже чокнулись с ним, и императрица осушила свой бокал до дна. — Но что с вами? — спросила императрица Пассека. — Право, у вас вовсе не лицо вестника победы, не лицо человека, являющегося к своей императрице, чтобы высказать свои желания, исполнение которых заранее обеспечено, если бы они оказались даже такими смелыми, какие может выразить только честолюбие двадцатилетнего сердца. Чего недостаёт вам? Что постигло вас со вчерашнего дня, когда вы сияли счастьем?
— Ваше императорское величество! Вы соизволили обещать мне исполнить одно моё желание, — ответил Пассек, лицо которого нимало не прояснилось. — Вот у меня есть такое желание и я надеюсь, что вы, ваше императорское величество, в своих личных интересах, а также в интересах государства исполните его.
— В интересах государства? — произнесла императрица. — Это звучит серьёзно... Говорите!
Пассек поклонился в сторону графов Шуваловых и Разумовских и сказал:
— Их сиятельства простят мне, что я буду просить всемилостивейшую государыню выслушать меня наедине...
— Вы имеете право на такую просьбу, — немного удивлённо произнесла Елизавета Петровна. Она поднялась, лёгким кивком головы приветствовала своих сотрапезников и прошла вместе с молодым офицером в расположенный рядом со столовой кабинет, который небольшою приёмною отделялся от огромных парадных зал. — Вот мы и одни, — воскликнула она, — говорите, чего вы желаете... Разве ваша просьба касается столь большого и великого, что доставляет вам заботу относительно её выполнения?
— Совсем не то, — воскликнул Пассек, — напротив, мне не о чем просить для себя, кроме того, чтобы вы, ваше императорское величество, сохранили ко мне своё благоволение и милость и предоставляли мне постоянную возможность пожертвовать жизнью на службе вам. Вы, ваше императорское величество, уже так щедро наградили меня за ту ничтожную службу, которую я мог сослужить вам, что было бы сверх меры требовать большего. То, что я имею передать вашему императорскому величеству, касается тайны, которая случайно была обнаружена мною и о которой необходимо знать и императрице. Но дело идёт о высочайшей после вашего императорского величества особе, и единственной просьбой, которую я намерен высказать, будет то, чтобы вы, ваше императорское величество, защитили меня от всякой неприязни и недоброжелательства, которые могут постичь меня из-за моего сообщения.
— Разве существует неприязнь и недоброжелательство для того, на голове которого покоится защитная рука императрицы? — с метающим искры взором воскликнула Елизавета Петровна. — Говорите! — повелительно добавила она.
— Вашему императорскому величеству, — произнёс Пассек, и его голос задрожал, — известно, что его императорское высочество великий князь содержит в Ораниенбауме отряд голштинцев.
— Да, я знаю, — ответила императрица, сдвигая брови, — я разрешила это... лучше пусть он играет с этими солдатами, чем занимается другим, — вполголоса добавила она.
— Но вот что неизвестно вашему императорскому величеству и едва ли позволительно, — продолжал Пассек. — Посреди голштинского лагеря под вывеской экзерцисгауза находится лютеранская церковь, а лютеранский пастор со своим помощником под видом лесничих живут в охотничьем домике великого князя и совершают каждое воскресенье в той церкви лютеранское богослужение, в котором принимает участие и сам великий князь, наследник трона православной России.
— Не может быть! — воскликнула Елизавета Петровна, подойдя к Пассеку и порывистым движением кладя ему руку на плечо. — Возможно ли это?.. Неужели это — правда? Подобное, святотатство совершается в такой близости от моей резиденции?! Боже мой, если бы об этом проведали мои русские подданные... если бы это стало известно в империи!
— Клянусь вам, ваше императорское величество, — возразил Пассек, поднимая руку кверху, — что всё то, что я сказал — истина. Старого пастора именуют Викманом, и он проживает в охотничьем доме великого князя. Его помощника зовут Бернгардом Вюрцем. У старика есть дочь, — продолжал он, причём ужасное волнение исказило черты его лица, — коротающая время в любовной интрижке с графом Понятовским, который сейчас должен быть представлен вашему императорскому величеству в качестве посланника польского короля.
Императрица стремительными шагами прошла по комнате.
— Следовательно, и это также связано вместе! — воскликнула она. — Какая измена, какое недостойное зло окружают меня! О, мой друг, благодарю вас, — произнесла она, схватывая руку Пассека и пожимая её почти с мужскою силою. — Вы — верный слуга, и разоблачение, которое вы сделали мне, увеличивает ещё мою благодарность вам. Повторяю вам ещё раз: требуйте всего, чего хотите, всё будет исполнено!
— Я не нуждаюсь ни в чём, — возразил Пассек, — и прошу, как я имел честь уже говорить вашему императорскому величеству, лишь о вашем благоволении и милости... Моей единственной просьбой, которую я осмеливаюсь высказать, будет лишь то, чтобы вы, ваше императорское величество, вырвали те ядовитые растения, корни которых развиваются столь близко от ступеней вашего трона.
— Вы увидите это, — воскликнула Елизавета Петровна, — и я надеюсь, что вы останетесь довольны. Останьтесь при мне, пред лицом всего двора я дарую вам сегодня право стоять непосредственно возле меня.
Императрица позвонила и приказала войти своей свите. Тотчас же появились камергеры и статс-дамы. Елизавета Петровна приказала отворить двери приёмной; весь двор столпился у кабинета, в глубине которого стояла государыня, готовая к торжественному приёму.
В кабинет вошли великий князь и великая княгиня, сопровождаемые верховными сановниками. Елизавета Петровна ледяным кивком головы приветствовала своего племянника и затем приказала обер-камергеру ввести графа Бестужева с посланником польского короля. Под любопытными взорами всего двора к её величеству приблизился канцлер; вслед за ним шёл граф Понятовский, взор которого сиял ещё ярче и голова которого поднималась с ещё большей гордостью, чем до тех пор, так как он твёрдою ногою стал здесь перед императрицей в полном блеске и под охраной своего основанного на международном праве положения и чувствовал, что все его враги не могут столкнуть его с этого места. Будучи представлен канцлером и глубоко поклонившись императрице, Понятовский приветствовал несколько менее глубоким поклоном князя и великую княгиню; но всё же при этом взор графа глубоко погрузился в глаза Екатерины Алексеевны, и снова эти глаза встретили его взор восторженным блеском ликования. После короткой приветственной формулы, в которой посол заверил императрицу в неизменном дружелюбии своего всемилостивейшего монарха, Елизавета Петровна коротко и холодно ответила:
— Я рада, граф, что здесь меня приветствует представитель столь отменного государя и столь достойного друга, как мой брат король польский; я уверена, что и все ваши личные желания удовлетворены тем, что выбор его величества пал на вас, чтобы дать вам возможность последовать той притягательной силе, которая влечёт вас к моей резиденции.