— Это — серьёзный и тяжёлый кризис, — наконец сказал доктор, — вызванный, должно быть, ненормальным раздражением нервов. Жизнь в высшей степени замедлилась, я надеюсь удержать её, но пройдёт немало времени, пока она в должной мере наполнит тело и пока согреется циркулирующая кровь.
— Но что делать?.. Что делать? — воскликнул граф Шувалов, весь дрожа от волнения.
— Пока ничего... пока у меня нет никакого другого средства, кроме воды, — ответил доктор. — Принесите возможно свежей и холодной, сперва нам нужно подождать того, что сделает природа, какой путь пробьёт она, чтобы пойти ей навстречу по этому самому пути.
Шувалов поспешно вышел и спустя немного времени возвратился с графином свежей ключевой воды. Доктор вынул из кармана хирургический набор и одним из своих инструментов ловко и осторожно раскрыл судорожно сжатый рот императрицы, затем он стал вливать в него студёную воду, начав с нескольких капель и мало-помалу всё увеличивая и увеличивая дозу. Это столь простое и естественное средство спустя короткое время возымело, по крайней мере, то действие, что веки неестественно закатившихся глаз императрицы сомкнулись и напряжённые черты лица слегка расправились. Однако тело всё ещё оставалось совершенно неподвижным.
— Её императорское величество нельзя будет перевезти отсюда, — сказал доктор, — поэтому необходимо тотчас же приготовить для больной комнату, к которой с каждой стороны примыкало бы по две или даже по три пустых комнаты, чтобы исключить возможность всякого малейшего шума.
— Всё будет сделано, — воскликнул граф Шувалов, — я сейчас же отдам распоряжения, но всё же прежде всего нужно отпустить двор. Нам не следует допускать никакой огласки тяжёлого состояния здоровья её императорского величества, чтобы не подвергать опасности общественного спокойствия в империи. Необходимо абсолютное молчание, заклинаю вас, доктор, не допускать ни в ком и подозрений относительно настоящего положения императрицы.
Доктор гордо взглянул на него.
— Молчание — первый долг всякого врача, — ответил он, — а я, ваше сиятельство, никогда ещё не нарушал своего долга.
Граф Шувалов пожал его руку.
— Спасите императрицу, доктор, — воскликнул он. — И требуйте затем половины моего состояния!
На губах доктора заиграла лёгкая, едва уловимая, насмешливая улыбка.
— Я думаю, — возразил он, — что, если мне удастся спасти её императорское величество, вы и сами не поскупитесь вознаградить меня, хотя я никогда не желал вознаграждений и не буду также желать их, — гордо прибавил он, — я удовольствуюсь малым и имею более того, что мне надо.
Граф Шувалов насильно придал своему лицу сравнительно весёлое и беззаботное выражение и затем вышел в зал, где толпа царедворцев уже стала тесниться вокруг великого князя и великой княгини, головы которых в этот миг, казалось, светлее, чем когда-либо раньше, озарялись яркими лучами солнца будущности. Шувалов ударил жезлом о пол и, стараясь придать своему голосу лёгкий и спокойный тон, громко произнёс:
— Её императорское величество, наша всемилостивейшая императрица, вследствие усиленного напряжения во время продолжительной церемонии, подверглась совсем лёгкому припадку нервного расстройства. Её императорское величество не нуждается ни в чём, кроме абсолютного покоя, чтобы в течение нескольких дней совершенно оправиться. Поэтому государыня императрица изволила приказать мне от её имени отпустить общество. И вас также, ваши императорские высочества, — сказал он, склонившись перед Петром Фёдоровичем и Екатериной Алексеевной, — её императорское величество в состоянии настоящего утомления, в котором она находится, не может более принять и поэтому поручила мне передать вам, ваши императорские высочества, её приветствие и просить извинить её, что она не может проститься лично.
Екатерина Алексеевна выразила свою благодарность и попросила графа передать императрице её искреннейшие и сердечнейшие пожелания скорого выздоровления.
Пётр Фёдорович, в чертах лица которого трепетало горделивое возбуждение и в глазах которого искрился беспокойный огонёк, лишь едва кивнул головой, и граф Шувалов невольно потупил взор под его взглядом.
Придворные стали перешёптываться и медленно расходиться, причём большинство из них с исключительным усердием и особым выражением преданности попрощалось с великим князем и великою княгинею.
Когда граф Иван Иванович Шувалов возвратился в кабинет императрицы, Сен-Жермен проник за ним также туда и бросился к софе, на которой всё ещё без сознания лежала Елизавета Петровна.
— Ради Бога, — воскликнул он, — никаких средств, никаких бы то ни было медикаментов... всё может подействовать смертельно в этом кризисе! Прошу вас... предоставьте мне императрицу, я... один только я в состоянии вернуть её к жизни.
Доктор Бургав гордо выпрямился и, сверкая глазами, воскликнул:
— Тело её императорского величества в этот момент принадлежит мне. Я — её врач и с Божьей помощью спасу её, если вообще спасение возможно. Вы — не врач, вы чужой здесь! По какому праву требуете вы, чтобы в ваши руки вверили судьбу России!
Граф Сен-Жермен вполне уверенно и гордо встретил взгляд врача.
— По праву того, кто желает помочь и кто один лишь может помочь! — возразил он. — Один лишь я знаю, что происходит в настоящий момент в нервах и жилах государыни. Она вопреки моим настоятельным просьбам пила возбуждающие напитке, и тем самым в ней было вызвано совершенно обратное действие моего живительного эликсира. Один лишь я в состоянии, если это вообще ещё возможно, возбудить его настоящую силу, и если для вас действительно важна жизнь государыни, то позвольте мне взять на себя борьбу с этим таинственным кризисом.
— A-а, милостивый государь! — воскликнул доктор Бургав. — Вы давали её императорскому величеству какие-то таинственные эликсиры, производящие подобное действие! — продолжал он, указывая на слегка вздрагивающее тело императрицы. — Знаете ли вы, как это называется? Знаете ли вы, каким именем можно было бы назвать столь дерзкий риск?
— Но я знаю, — воскликнул граф Алексей Григорьевич Разумовский, с пылающими от гнева глазами вскакивая с места, — какое имя я могу дать человеку, который является неизвестно откуда с чужбины и, пользуясь лицемерным обманом, предлагает нашей повелительнице напитки, которые приводят её на край гроба; слышите вы, называющий себя графом Сен-Жерменом? Ваше имя — «отравитель»!..
Граф Сен-Жермен смертельно побледнел, его глаза заметали грозные искры и рука легла на эфес шпаги.
— Оставьте ваше оружие там, где оно находится! — с холодной, ядовитой усмешкой крикнул граф Разумовский. — Вашей руке необходимо ещё очиститься от многих тёмных пятен, прежде чем вы могли бы осмелиться взяться за шпагу в споре с дворянином!.. Именем её императорского величества, безжизненно лежащей здесь, благодаря вашему адскому напитку, я арестую вас! В крепости вы будете ожидать приговора судей и у вас будет время подумать о том, что подносить великой государыне огромной империи таинственные напитки много опаснее и серьёзнее, чем заставлять появляться на стене фокусные туманные изображения.
Он открыл боковую дверь, ведшую в узкий коридор, и отдал короткое приказание стоявшему там под ружьём караулу.
Граф Сен-Жермен всё ещё держал руку на эфесе своей шпаги, затем он повернулся и сделал вид, как будто хотел оставить комнату, чтобы вернуться в банкетный зал, но граф Иван Иванович Шувалов одним прыжком очутился у двери и вырвал из ножен свою шпагу.
— Ни с места! — крикнул он. — Не смейте! Ни шага далее! Лишь через мой труп вы перешагнёте этот порог; но и это не помогло бы вам, так как наружные залы ещё не опустели. Если вы сделаете хотя малейшее движение, я подниму крик и вас приколют, как хищного зверя.
Подумав несколько секунд, граф Сен-Жермен, по-видимому, согласился с правильностью замечания. Он снял руку со шпаги и остановился посредине комнаты. На его губах блуждала насмешливая улыбка, а лицо приняло спокойное, равнодушное выражение.
В боковую дверь кто-то громко постучал три раза. Граф Разумовский осторожно полуоткрыл её, так чтобы нельзя было рассмотреть то, что происходит в комнате.
У порога показался офицер дворцовой охраны. Он отдал честь фельдмаршалу и доложил:
— Весь коридор занят солдатами. Их двадцать человек, все они рады служить вашему высокопревосходительству.
— Слышите... милостивый государь? — обратился Разумовский к графу Сен-Жермену. — Я думаю, что вы теперь убедитесь в бесцельности дальнейшего сопротивления? Следуйте беспрекословно за этим офицером!
Сен-Жермен взглянул ещё раз на неподвижно лежавшую императрицу, возле которой суетился доктор, с видом участия пожал плечами и, никому не кланяясь, подошёл к двери.
— Этот господин — ваш пленник, — сказал Разумовский офицеру, — вы отвечаете мне за него своей головой, понимаете? Своей головой! — прибавил он строгим тоном. — Отвезите его в крепость, сдайте с рук на руки коменданту и передайте последнему мой приказ самым тщательным образом следить за арестантом. Комендант может поплатиться жизнью за него. Узник решительно ни с кем не должен разговаривать. Если кто-либо из часовых ответит на его вопрос, то будет немедленно наказан самым строжайшим образом. Как политический арестант, этот господин имеет право пользоваться некоторыми льготами, соответствующими его званию. Все его желания относительно пищи и личных удобств должны быть удовлетворены. Окружите карету, в которой повезёте арестанта, кирасирами, а сами, верхом на лошади, держитесь всё время возле дверец кареты. Следите также за тем, чтобы никто не приближался к вашему кортежу.
Кирасиры окружили графа Сен-Жермена и увели его, а Разумовский запер за ними дверь.
— Что же нам теперь предпринять? — спросил Иван Иванович Шувалов, стоявший в нише окна. — Мне кажется, что мы оба имеем одинаковые основания беспокоиться и дрожать за свою участь.