Все это молнией пронеслось в голове, а глаза следили за Сталиным.
Вот он выбил из трубочки пепел. Поднес ближе к глазам и заглянул в нее. Затем из стоящей на столе коробки папирос «Герцеговина флор» вынул сразу две папиросы и сломал их. Положив мундштук на стол, он стал вертеть концы папирос с табаком над трубкой и заполнять ее табаком. Пустую папиросную бумагу он положил на стол около коробки с папиросами. Примял большим пальцем табак в трубочке. Медленно вновь подошел к столу, взял коробку со спичками и чиркнул.
— Вы мне говорили, — приближаясь к Павлову, произнес Сталин, вынув изо рта раскуренную трубку, — что у вас кто-то занимался в Испании этим типом броневой стали.
Павлов поднялся с места и сказал:
— Генерал Алымов.
— Он здесь?
Алымов поднялся.
— Может быть, вы нам расскажете, что вы там делали?
Алымов коротко доложил, как в Барселоне было налажено производство двухслойной брони. Листы этой брони соединялись заклепками и укреплялись на корпусе танка. Такая броня не пробивалась при обстреле ни простой, ни бронебойной пулей. Доклад его напоминал скорее рапорт.
Павлов сказал:
— Для нас, военных, этот вопрос ясен — надо начинать делать такие танки.
— Ну что же, на этом можно закончить обсуждение, — сказал Молотов. — Кто был приглашен на этот вопрос, может быть свободен.
Мы вышли из Кремля. Шел второй час ночи.
— Я вам не завидую, — похлопав меня по плечу, сказал Пуганов. — Выполнять задание, в успех которого не веришь, — препротивное дело.
Механически открыл я дверцу машины.
— Домой?
— Нет, в главк.
— Звонил кто-нибудь? — спросил я секретаря, входя в приемную.
— Звонили с Северного завода, главный инженер интересовался вами.
— Соедините меня с ним.
— Поздно, на заводе уже никого нет, только дежурный. Михаил Николаевич мне сказал, что утром опять позвонит. Может, почту посмотрите? Сегодня много почты принесли. Есть срочная.
Надо садиться за бумаги. Чириканье воробьев у окна, прикрытого шторами из бледно-желтого шелка, говорило о том, что уже светает. Пора кончать и ехать домой, хотя бы немного поспать, иначе опять головная боль. Болеть же сейчас никак нельзя.
Поднялся с кресла и подошел к сейфу, положил в него папку с документами, закрыл и опечатал сейф. Нажал кнопку звонка. Вошла секретарша с заспанным лицом, зябко кутаясь в накинутый на плечи платок.
— Вызывайте машину, Лидия Ивановна, на сегодня хватит, поехали домой!
Когда сели с секретарем в машину, передо мной вновь всплыли все детали обсуждения злополучной экранной брони. И снова заметались мысли. Итак, решение о создании танка с новым типом броневой защиты, которая «разрушаясь, защищает», принято. Что же делать?
Разоблаченная легенда
В конструкторских бюро до сих пор разрабатывались типы тяжелых танков, рассчитанных на стойкость против снарядного обстрела. Теперь же все эти работы затормозятся, а возможно, если нас обяжут особенно ревностно реализовывать тип экранной брони, все другие работы вообще прекратятся. Страна окажется вообще без современных танков перед лицом грозящей со стороны фашистской Германии опасности.
Нет, надо все же найти какие-то средства, убедить в том, что принято неправильное решение.
После долгих размышлений я пришел к выводу, что есть только од на реальная возможность — как можно быстрее изготовить танк с «активной» броней и наглядно показать всю нелепость конструкции. Но прежде чем сооружать танк, необходимо вначале создать эту самую экранную броню.
Начальник Автобронетанкового управления, Герой Советского Союза, комкор Павлов ко мне хорошо относился. Я решил обратиться к нему за содействием.
— Вы мне говорили, что по вашему указанию экранированную броню изготовляли. Не можете ли вы сообщить мне что-нибудь о том, как ее изготовляли и какого состава сталь была выбрана для этих целей?
— Я не металлург, как ее готовили я не знаю, а состав стали у нас, по-моему, сохранился, и я вам его перешлю. Ну, а вы-то работы уже развернули?
— Начинаем кое-что делать.
— Не кое-что надо делать, а танк с экранной броней, которую вам поручили изготовить и представить для испытаний.
— Я именно это и имею в виду. Поэтому-то и обращаюсь к вам за содействием.
— То, что у нас имеется, пошлю.
Дня через два анализ стали от Павлова был получен. Это был состав обычной хромоникелевой стали, ждать от этой стали каких-то необычных свойств не было никаких оснований. Вместе с тем работам по экранированной броне был дан полный ход, открыли «зеленую улицу», как говорили в главке и на заводах.
…В программы по отливке стальных слитков включались экзотические составы с использованием почти всех элементов таблицы Менделеева. Слитки раскатывались на листы. Из листов вырезались «карточки». Их закаливали в самых различных условиях, используя все средства экспериментальной техники. На полигонах образовались уже целые горы расстрелянных образцов, но результаты были одни и те же — ни один из испытанных составов броневой стали даже близко не подходил по своим свойствам к тому, что нужно было получить.
Один из мастеров завода, когда мы встретились с ним на полигоне, сказал мне:
— А не добиваетесь ли вы горячего снега? Надо уж что-нибудь одно — либо вода, либо снег. Вы бы доложили там, в Москве. Жалко добро-то переводить.
Надо еще поговорить с Павловым. Может, он объяснит, как же у него такая броня выдерживала обстрел с любой дистанции. Нет ли здесь ошибки? Как они определяли бронестойкость?
Возвратившись в Москву, я вновь направился к Павлову.
— Ну, как дела идут? — встретил он меня вопросом.
— Дела у них, Дмитрий Григорьевич, идут неважно, — сказал один из работников Автобронетанкового управления.
— А из какой винтовки вы вели обстрел экранной брони, когда ее испытывали? — спросил я Павлова. — Может быть, это была не наша винтовка? Может быть, стреляли из французской, лебелевской?
Павлов нахмурился.
— Ты что думаешь, я не умею отличить русскую винтовку от французской? Я может быть, в чем другом не сумею разобраться, а оружие я знаю. Стреляли мы из русской трехлинейной винтовки образца тысяча восемьсот девяносто первого дробь тридцатого года с начальной скоростью восемьсот шестьдесят пять метров в секунду. Так-то.
«Зачем я Павлова обозлил, — промелькнуло в голове, — только этого еще не хватало. Сейчас мне это совсем ни к чему».
А Павлов гневно продолжал:
— Вместо того чтобы тень на плетень наводить да рассуждения о стрелковом оружии вести, вам следовало бы делом как следует заняться.
— Занимаемся, вам это хорошо известно.
— Головой работать больше надо, стрелять-то и без вас есть кому.
Дальше оставаться здесь было нечего.
Все удивлялись той энергии, с какой я занимался «активной» броней, оказывая необходимое содействие и помощь всем организациям, проводившим исследования и опыты. Выезжал на места, тщательно знакомился со всеми работами, немедленно принимал меры для устранения всех препятствий, задерживающих работы. Даже самый придирчивый контролер не мог обвинить меня в том, что не принимаются меры «для выполнения принятых решений».
— Ну, видать, эта броня за сердце вас взяла, — сказал мне как-то один из военных представителей, когда мы с ним поздно ночью возвращались из заводской лаборатории. — Вы что, стали верить в нее?
— Раз принято решение, надо его выполнять, — резко ответил я военпреду.
Выход может быть только один: достать образец той стали, которую Павлов испытывал, — образец брони, которая, по его утверждению, выдержала все испытания.
Надо снова идти к нему и убедить его предоставить нам образец брони — той, испанской, изготовленной в Барселоне. Расстрелять его и показать, что они ошибались.
Через три дня после своего неудачного визита к Павлову я вновь направился к нему.
Опять тот же вопрос:
— Ну, как дела?
— Пока что даже намека нет на то, что можно ждать успеха. Все испробовали, а результат один и тот же, — сказал я.
Павлов нахмурился и стал стучать карандашом по столу.
— Вы мне говорили, что испытывали такую броню; может быть, у вас сохранилась где-нибудь хотя бы одна карточка? Нам очень важно получить хоть один образец такой брони, — обратился я к Павлову с мольбой в голосе.
— Это зачем же? Проверять меня, что ли, хочешь?
Я решил схитрить и стал наговаривать на себя:
— Понимаете, мы, по всей видимости, где-то делаем ошибку в термической обработке.
— Но ведь я тебе анализы послал. Зачем же тебе образец? — упрямо повторял Павлов.
— Да анализы мы получили подробные, но ошибку делаем, вероятно, в другом. Нам надо добиться такой структуры металла, какая была у ваших броневых плит. Для этого необходимо сделать шлифы и под микроскопом посмотреть структуру стали. Это очень важно для нас. Я очень прошу помочь нам в этом.
Павлов любил, когда к нему обращались с просьбами о помощи. Он улыбнулся и сказал:
— Конечно, мне такие образцы получить нетрудно.
Я облегченно вздохнул. Образцы будут. Конечно, образцы, которые мы получим, будут не лучше, а, может быть, даже хуже тех, что изготовляли и испытывали мы. Все, что имелось в арсенале науки, нами было использовано. Что же осталось? Верить в чудо?
Через неделю после разговора с Павловым курьер принес мне тяжелый пакет, перетянутый крест-накрест шнуром и опечатанный пятью сургучными печатями. В письме сообщалось, что направляется оригинальный образец броневой плиты, выдержавший обстрел броневыми пулями с любой дистанции.
Наконец-то образец в руках! Теперь необходимо провести сравнительные испытания. Обстрелять полученный образец вместе с образцами броневых плит, изготовленных в институте и на заводах. Результаты должны быть примерно тождественны с темп, что были получены там, в Барселоне. Чудес на свете не бывает.
На основном полигоне, где производились испытания брони, были хорошо подготовленные специалисты. Они скрупулезно записывали все результаты проведенных испытаний. Их записям доверяли все. «Испытания надо провести обязательно на этом полигоне, — подумал я. — Очень важно также создать авторитетную правительственную комиссию для оценки результатов испытаний».