— Ах, Томми, Томми! Неужели вам доставляет удовольствие целоваться со столетними бабками?
Шутка немного взбодрила их. Антон подошел к Елене с деревянной торжественностью, охватил ее плечики своими громадными лапами, трижды поцеловал по старому русскому обычаю в уголки рта. И начал:
— Елена, от имени... — тут он подумал, что надо бы говорить не только от имени экипажа, но и от имени всего человечества, и сказал только: — Спасибо!
Она улыбнулась ему:
— Вы очень хорошо целуете, Эн! — и опять это не было шуткой, потому что глаза ее утопали в зеленовато-синей влаге.
Женщина поцеловала его в губы с такой силой, что он прислонился к стене, боясь взлететь вместе с ней неизвестно куда. А сама она полетела к Акире, как влюбленная белая птица, и японец никак не хотел выпустить птицу из рук. А Гибсон бестолково вертел рычаги шлюзового люка взад-вперед, пока она не закружила его в своих объятиях.
В камере птица как-то нетерпеливо сбросила с себя трикотажное оперение, и Санеев поспешил закрыть люк, ослепленный белизной ее тела, которое так и осталось самым большим чудом из всех показанных ею чудес.
Японец сообщил, что она готова, и, бегло глянув на экран, где миниатюрный бронированный Гибсон обнимал миниатюрную черную фигурку, Санеев включил насос для откачки воздуха.
— Уфф, доживем ли, чтобы понять, как это делается, — вырвался у кибернетика стон пробудившейся научной страсти.
Гибсон как-то слишком быстро открыл выходной люк и так же быстро закрыл его, когда Елена нырнула в безбрежную бездну. Она выплыла на большом экране — черная фигура, которая раньше так их испугала. Сейчас они не боялись ее, но опять все трое замерли от страха — за нее. Тонкие черные руки плавно помахали, и теперь им был понятен их язык. Правая рука описала в последний раз дугу от баскетбольного мяча, скрывшего русую головку, к их кораблю.
— Воздушный поцелуй, — снова осип Акира.
— Безвоздушный, — грустно поправил его Санеев и пустил воздух в шлюз, потому что Гибсон угрожающе размахивал руками на малом экране.
— Ты что-нибудь слышал? — боязливо спросил японец.
Антон поколебался, потом неуверенно сказал:
— Люблю вас, ребята....
— Эн, она меня совсем с ума сведет!
— Не одного тебя, — отозвался Санеев, медленно открывая люк, словно к чему-то прислушиваясь. — Все человечество...
Гибсон пролетел мимо него с чем-то белым в руках и остановился только у экрана. Он заслонил экран, и Санеев бросился к нему. Все трое прислонились друг к другу головами, будто для групповой фотографии. На зернисто-сером экране, который отражал цвет абсолютного холода, живая черная фигурка превратилась в вытянутую черную стрелу. Она неслась рядом с кораблем на одной скорости, неподвижная и безжизненная. Все трое напрягались изо всех сил, чтобы услышать еще что-нибудь, но не услышали ничего — ни в себе, ни вокруг себя, они не понимали, что это их напряжение длилось не больше нескольких секунд, пока стрела не исчезла. Не удалилась, не улетела, а просто мгновенно растаяла в экранной серости.
Подгоняемые ловкими японскими руками, все органы чувств корабля уже метались, как безумные, в поисках исчезнувшей. Осматривали, прослушивали, ощупывали миллионы километров окружающего пространства, но экранные глаза и уши продолжали зиять серой пустотой.
— Нету! — отчаянно пропыхтел Акира. — Ничегошеньки! Опять мы ничего не поняли!
Антон всмотрелся в большой хронометр, показывавший все придуманные человечеством времена.
— Да, это она... она... Связь!
Цифры в окошечках гринвичского циферблата отсчитывали минуты и секунды времени, определенного ею для прибытия на базу. Они слишком долго занимались ее поисками. Акира кричал чуть ли не в ужасе:
— Корморан вызывает «Гагарина». Корморан вызывает «Гагарина»...
Им ответили через несколько нестерпимо долгих минут.
— Майрон! Ну что?..
— Она здесь, — отозвался тот, будто сам себе не веря.
— Дай изображение! — крикнул Санеев.
— Сейчас ее не видно. Переодевается где-то. Потом покажу запись.
— Майрон....
Оператор не ответил, и они простили ему это. Очевидно, сейчас ему было не до них. Они переглянулись и, поняв, что перед глазами у всех троих стоит то, что им было так сладостно знакомо, виновато и облегченно рассмеялись. Гибсон присвистнул:
— Эй, таваришчи, придется человечеству расшевелиться!
— С телекинезом свыкнемся, — в тон ему сказал Антон. — А насчет чтения мыслей — не знаю, как будет. Придется, пожалуй, учиться мыслить по-другому.
— Нет, вы представляете себе скачок! — восхищался Акира. — Мы еле-еле доползли до Марса и Венеры, а тут вдруг вся Галактика — твоя!
— Ну, не так сразу! — весело огрызнулся Гибсон. — Тебе-то, пожалуй, не дожить: староват. Ей ведь семьдесят лет пришлось...
— Она за нас похлопочет, чтобы нас взяли первыми.
— А вдруг им не понравится желтая раса? Они же привыкли иметь дело с английским организмом, — торжествующе сказал англичанин и погладил белое трико, которое все еще держал в руках.
Антон прервал их спор:
— Вы заметили странную человеческую особенность — в самые великие минуты обязательно пороть чушь?
И они счастливо засмеялись и опять размечтались, как мальчишки над научно-фантастической сказкой. Пока им не помешали позывные. База имени Гагарина вызывала Корморан. По радио.
— Санеев! — позвали с Земли, когда Акира подтвердил прием. Это был голос руководителя полета.
Антон повторил свою просьбу — дать изображение с Земли.
— Потом, — ответил голос, и кабина заполнилась гулкой пустотой. — Санеев, у нас есть полная кинодокументация на эту... эту девушку?
— Конечно. А что...
— Она погибла, — бесстрастно сообщил голос.
Трое надолго замолкли.
— Корморан, слышишь? Корморан...
— Корморан слушает, — машинально промолвил Акира.
— Что вы с ней сделали, идиоты?! — выкрикнул Гибсон и сжал виски кулаками.
— Мы не поняли, в чем дело. Появилась вовремя, с точностью до секунды. Открыла эту штуку на голове... Объятия, поцелуи, мы не успели ни одного вопроса задать. Она все смеялась и требовала платье и остальную одежду, которую мы приготовили. Очень ей все понравилось. Зашла за цистерну переодеться. И не вернулась. Там мы ее и нашли. В платье.... мертвую, — все так же бесстрастно выкладывал краткие сообщения голос с Земли. — Может быть, вскрытие что-нибудь покажет. Дать вам запись?
— Не надо! — резко сказал Антон.
— Берегите записи! Санеев, слышишь, записи! Сделайте копии! Подготовьте полную письменную документацию, все подробности! И тут же передайте во время внеочередного сеанса! Предполагаю, что ты понимаешь все значение... Корморан!
Никто ему ничего не ответил, ни о чем не спросил. Уверившись по машинальной фразе японца «Корморан слушает», что его поняли, голос объявил конец связи. Вопросы нахлынут потом.
Что погубило Елену? Только ли гравитация? Она действительно может убить человека, когда он долго пребывал в невесомости. Санееву после каждого полета приходилось по целой неделе приспосабливаться к ней, а Гибсону и Акире, которые пробыли на Фобосе больше года, придется поскучать пять раз по столько в клинике базы. Но проклятая гравитация не может убить так внезапно! Или тут что-нибудь другое, связанное с телекинезом, этим неизвестным способом преодоления времени-пространства? Или ее искусственная молодость невозможна на нашей планете?.. Не знала она этого или забыла в своем нетерпении вновь стать земным человеком, надеть цветастое платье, о котором мечтала семьдесят лет? Примет ли человечество путь развития, при котором нельзя будет раздеться в собственном доме? Или предпочтет все так же мучительно медленно тащиться по миллиардам ступеней собственной эволюции, такое же совершенное и хрупкое, как его Елена, пожертвовавшая жизнью, чтобы наладить связь двух цивилизаций Галактики?
Вопросы придут потом. И трое мужчин, которые зададут их себе, будут не одиноки, потому что это не только их вопросы. Раз другая цивилизация однажды уже обратилась к человечеству, она обратится к нему и во второй раз. А может, само человечество обратится к ней, чтобы предложить собственный вариант сотрудничества, чтобы придти к методам, наиболее выгодным для обеих сторон. Наверное, через месяц-другой к орбите кометы Галлея полетят автоматические радиозонды, чтобы начать исторические переговоры. Но это будет разговор машин, и трое мужчин в кабине корабля о нем не думали.
Сейчас они находились наедине со своими машинами, внутри другой машины, и никогда окружающий мир не отзывался такой глухой пустотой, не был так нем ко всем вопросам. Все казалось им скомканным и ненужным, как белое трико в руках Гибсона. А им предстояло лететь к Земле еще целый месяц. Предстояло назвать корабль ее именем, рассказывать о ней приборам, снова и снова прокручивать фильмы о ней, чтобы заполнить ее смехом, ее плотью незаполнимую пустоту вокруг себя. Целый месяц предстояло тосковать о ней, а потом — всю жизнь.
ВСЯ ПРАВДА О ТОПСИ
Если бы человечество посмотрело вокруг себя, заглянуло в себя или оглянулось назад и бросило взгляд на собственную историю, — то оно немедленно убедилось бы в том, что его жизнь всегда была неотделима от жизни животных. Не потому, что мы употребляем их в пищу, — это как раз печальная сторона наших взаимоотношений. Речь идет о связях духовных и общественных.
Животные сделали для человечества чрезвычайно много. Волчица выкормила подкидышей Ромула и Рема, а потом они основали Вечный город. И тот же Рим остался вечным благодаря гусям, которые спасли его от разрушения. Я уже не говорю о примерах из новейшей истории, о разных отважных зайцах и морских свинках, которые самоотверженно глотают новые лекарства и терпят инъекции новых препаратов прежде, чем эти лекарства и препараты поступят в аптеки. И неудивительно, что с наступлением космической эры животные не только оказались плечом к плечу с человеком, но и, как обычно, опередили его. Так, первым существом, поднявшимся в безвоздушное пространство, была Лайка, а за ней последовало множество других собак, обезьян и мышей, которые смело пролагали путь в космосе для человечества. Я не собираюсь досаждать вам перечислением всем известных фактов, а просто хочу еще раз отметить, что мы, наверное, никогда-никогда не сможем в полной мере отблагодарить милых наших собратьев — зверей за все то, что они сделали и продолжают делать для нас. И рассказать об одном из них, имя которого по смехотворным соображениям пребывает в неизвестности — о шимпанзе Топси.