Спустившись вниз, я дождался, когда моё наваждение откроет дверь и втолкнул её внутрь.
— Слава…
— Ш-ш-ш… Не останавливай меня. Я тебя не останавливаю, и ты не пытайся.
Она молча смотрела в мои глаза, позволяя стащить куртку, которую сама стянуть не успела. Поддалась, когда притянул её к себе и глубоко вдохнул запах, сводящий с ума настолько, что я готов забывать обо всём на свете каждый раз, когда могу позволить себе стоять так близко.
— Я не знаю, как тебя уговорить остаться. Меня с ума сводит тот факт, что ты не понимаешь…
— Понимаю, Слав. Я всё прекрасно понимаю, — выдохнула она.
Отстранилась, снова заглянув в глаза и первая же потянулась, чтобы хоть на время унять мои мучения.
Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, когда я почувствовал прикосновение её губ к своим. Мы не роняли больше слов, потому что понимали, что это прощание. То прощание, которое сжигает дотла, не оставляя после себя ничего. Выжженную пустошь. Холодную дыру, которую невозможно ничем заполнить.
Я подхватил её и прижал к стене, не зная, как отпустить. Это неправильно, но ещё хуже будет уйти, оставив всё как есть.
Жажда обладать, жадность, страх, похоть.
Всё это скручивает в тугую струну до предела. До невозможности свободно дышать. До того мига, когда ты чувствуешь, как от натяжения лопаются нервы.
Когда я перешагнул через себя? В какой миг случилось то, что случилось? Кажется, что выбор был сделан в ту самую секунду, когда свет фонарика на шлеме выхватил её перепуганное лицо в темноте.
— Останься, — шепчу в её губы, стягивая треклятую блузку, в которой она выглядит слишком строго для той, кто обладает таким нежным телом.
Но вместо ответа раздался лишь стон, от которого у меня снесло крышу окончательно. Строгая чёрная юбка была задрана на пояс, а её ноги обвивали мои бёдра. Так долго этого жаждал, что с первым же толчком ощутил взлёт до рая. До самых его врат.
Моя охламонка выгнулась у меня на руках, разрывая поцелуй и оглашая пустую квартиру собственным стоном с новой силой.
Сладко… Как же сладко в тебе и как же горько без тебя.
Вжавшись губами в белое плечо, я продолжил брать и давать, как в последний раз, пока был способен чувствовать то, от чего мог отказаться разве что глупец. Я и был всё это время глупцом, держась на расстоянии. Отказываясь по собственной воле от того, что делает меня живым.
Мы обезумили. До белых вспышек перед глазами, до полного оголения натянутых до предела нервов. Обезумели настолько, что забыли о существовании целого мира вокруг нас. Мы были безумны… но живы, как никогда.
В момент, когда я достиг своего пика Лиза снова царапала мои плечи, не в силах контролировать те чувства и эмоции, что заполнили нас до отказа. Тот взрыв, которым накрыло на самой вершине удовольствия.
Мы одновременно замерли глубоко и часто дыша. Не имея сил сказать что-то, оправдаться. Да и не нужны были никакие слова. Нам двоим было всё понятно.
Я склонился к её лицу, продолжая держать на весу и легонько поцеловал в губы, не желая терять это ощущение.
— Ну что, Виноградова? Готова?
Стрёкот вертолёта оглушал и Лисовскому пришлось кричать, что бы услышала его наверняка.
Я оглянулась через плечо на стройный ряд хмурых парней позади, но так и не встретилась с пронзительными зелёными глазами Стагарова.
Он ушел ночью, пока я спала. Ушел, как вор, укравший самое ценное, что у меня было. Душу. Мою яркую душу, после которой осталась лишь страшная сосущая пустота.
Усмехнулась горько, вспомнив, что ещё вчера ни во что не верила и слово Господь вспоминала лишь для связки и красноречия. А сегодня понимаю, что без души нельзя испытывать такие светлые чувства, а с душой нельзя быть столь бездонным.
Я знала, что он пришел попрощаться, когда увидела его на пороге своей квартиры. Знала, но всё равно на что-то понадеялась.
— Готова, — кивнула я Лисовскому.
Он окинул быстрым взглядом мой бронежилет и удовлетворённо кивнул. Я же прикрыла на мгновение глаза, когда подумала о том, что ждёт меня впереди.
— Сел! — кричит Лисовский, хватая меня за локоть. — Пошли, Лиза!
МИ восьмой очень громкий вертолёт. Длинные массивные лопасти хлопают над головой, а потоки воздуха заставляют пригибаться при посадке. Я бежала, стараясь не думать, что оставляю позади. Самое ценное, кроме души, я увозила с собой и очень надеялась, что сумею сохранить эту кроху любой ценой.
Ярцов и Звягин сегодня заставили меня написать сообщение Аргену о том, что мы с Лисовским готовы прибыть в пункт назначения. Ответ пришел мгновенно.
«На вертолёте. Верхний Ларс. Без сопровождения»
Ярцов выругался и стал кому-то звонить, а Звягин только головой качал, а после сообщил, что отделению и снайперам тяжело будет остаться там незамеченными.
Вроде, Ярцов договорился, что чеченский спецназ будет ожидать нас на месте, чтобы проконтролировать передачу. Но я всё время задавалась вопросом, ответ на который не могла придумать.
А что будет дальше?
Лисовский помог мне пристегнуться, пока я привыкала к громкому гулу вертолёта, а потом и сам сел. А я повернула голову к иллюминатору, где могла увидеть ребят, стоявших недалеко от вертолётной площадки.
Машина оторвалась от земли и в этот миг вдали я увидела бегущего на площадку Стагарова. С такого расстояния было сложно разглядеть выражение его лица, но я поняла, что он зол, как тысяча чертей, когда приблизившись к командиру отделения, а точнее к Гвоздю, он развернул его за плечо и вмазал с правой.
Первым порывом было посадить этот треклятый вертолёт, но мы поднимались всё выше, а парни были всё дальше.
Я не понимала, что произошло, но чутьё подсказывало, что Сора не пришел вовсе не потому, что не хотел. Просто не смог. И эта мысль грела меня все шесть часов полёта в холодной громкой железной коробке.
Поговорить было невозможно. Лис, так я его прозвала, время от времени только спрашивал о моём самочувствии, а я думала, как рассказать ему о своём положении, чтобы подстраховаться. Если он будет знать, он будет защищать во что бы то ни стало, я уверена.
Когда мы приземлились, меня трясло от страха. Лис помог выбраться из транспорта, где я свободно осмотрелась. Это было чистое поле, в котором была обозначена вертолётная площадка, а рядом стояла точно такая же железная птица.
Мы отошли чуть дальше, и наш транспорт громко взмыл в воздух и улетел. А с другой стороны бежали люди с автоматами, которых я по первому же впечатлению признала мусульманами.
— Лис, — просипела я не своим голосом.
Мужчина обернулся и внимательно на меня посмотрел, ожидая дальнейшей реплики, но фраза «Я беременна» встала костью в моём горле, и я несколько секунд пыталась её продавить, пока не взяла себя в руки.
— Лис, если со мной что-то случится, то знай, что я не одна. Я беременна.
Он несколько секунд в ступоре смотрел на меня, а потом выплюнул под ноги громкое:
— Дура!
И я была с ним согласна, как никогда.
Дура. Полная дура.
Духи подбежали к нам довольно резво, нацелив автоматы. Мы же были беззащитны. Звягин сразу предупредил, что вооружать нас не имеет смысла, мне только бронежилет выдали по требованию.
— Вперёд! — скомандовал один из мужчин, сопроводив приказ движением дула автомата в сторону транспорта.
Я осторожно зашагала с поднятыми руками. Во рту было сухо и очень хотелось пить, но, как назло, фляжка с водой отданная волком висела на поясе и протягивать к ней конечности могло быть чревато.
Интересно, как быстро чеченские снайперы их снимут если они решат нас расстрелять сейчас? Что-то мне подсказывало, что им хватит и пары мгновений, но пользы обществу это не принесёт. Бессмысленное и беспощадное убийство.
Нас посадили в вертолёт, одели на головы чёрные мешки, пахнущие пылью, и долго везли в неизвестном направлении. Когда транспорт приземлился, нас с Лисом вывели, не снимая с головы тряпок, а затем заставили подниматься по лестнице. А ещё точнее по трапу. Звук шагов по нему я ни с чем не перепутаю. Уже в самолёте с моей головы сняла мешок какая-то мусульманка в чёрной одежде, махнула рукой, чтобы я шла за ней через шикарный салон, а после завела в какую-то комнатку с двуспальной кроватью. На ней лежала чёрная ткань. Я через мгновение поняла, что это хиджаб, и только по тому, что женщина без умолку трещала и указывала попеременно то на себя, то на меня, пытаясь донести, что я должна переодеться при ней.
Я сначала качала головой не соглашаясь, но она нашла более веский аргумент. Открыла дверь и махнула рукой, чтобы через секунду вошёл мужчина с автоматом, который ухмыльнулся так, что мне стало понятно: либо хиджаб, либо пуля в лоб.
И единственно верным было послушаться и не создавать себе лишних проблем.
Когда он вышел, я сняла с себя всю одежду и с помощью всё той же мусульманки облачилась в их одеяние. Вещи и бронежилет были тщательно досмотрены и унесены из самолёта. Причём не только мои, но и Лиса, которого тоже заставили переодеться и избавиться от протеза, в котором, к сожалению, поместили его передатчик. Мой же остался при мне. Резинка для волос не вызвала у женщины никаких подозрений, что не могло не радовать.
Нас с Лисом усадили в кресла и заставили пристегнуться. Только после этого самолёт начал движение.
Полёт длился ещё часа три. Разговаривать нам с Лисом было категорически запрещено. Вставать и передвигаться только в случае крайней необходимости. Когда же самолёт пошёл на посадку меня колотило хуже некуда. Я боялась Аргена. Боялась, потому что не понимала, что ему нужно от меня, и не представляла, чем может обернуться встреча с ним.
Перед выходом на нас снова надели мешки. Спускаться по трапу в хлопчатобумажной ткани, свисающей отовсюду, было крайне неудобно. Я то и дело норовила наступить на край платья и кубарем покатиться вниз.
После нас усадили в машину и ещё около часа куда-то везли. Я успокаивала себя мыслью, что передатчик работает. Что ничего его не глушит. А потом даже крохи этого спокойствия схлынули, когда машина остановилась, дверь открылась и я услышала голос Аргена: