Я кивнул. Не знаю зачем. Может быть хотел услышать оправдания. Может подробности её второй преступной жизни, которую она играючи скрывала от меня. А может… может, я узнаю что-то новое о смерти Женьки.
Вошел в комнату и кивнул следователю, когда тот вопросительно поднял бровь. Он знал кто я, поэтому не стал препятствовать беседе, хотя по большей части, бойцы должны заниматься другими делами, а не языками с преступниками чесать. Но нам не препятствуют, когда мы просим. Полезно для повышения квалификации при первичном допросе на месте задержания.
— Явился, — хмыкнула Таня, видимо, позабыв маску жертвы у нас дома. — Как давно понял, Слав? Истерики мои выслушивал, а я ведь так надрывалась.
— Врёшь, Тань, — я прошел к столу и сел, сцепив руки перед собой. — Вот что-что, а фальшивую истерику я отличить могу на раз-два. И прекрасно знаю, что потерять меня ты боишься даже больше, чем в тюрьму сесть.
Она опустила взгляд на свои руки, закованные в наручники, и усмехнулась.
— Много они нарыли?
— Много, — солгал я без замешательства. — В твоих же интересах сотрудничать со следствием. Нам нужен Амир. Будешь предельно откровенна, это учтут на суде.
Таня вдруг рассмеялась. Я слышал нотки истерики, но не придал им никакого значения. Она несколько лет заставляла меня видеть в себе то, чего и в помине не было.
— То есть, пока я тут надрываться буду и Амира сдавать, ты будешь трахать какую-то шалаву и даже не вспомнишь о том, что у тебя ребёнок родится через девять месяцев?
Я смотрел на неё и понимал, что это всё. Я на грани. Ещё одно событие и сорвусь туда, откуда выхода нет.
— И чего ты хочешь? — спросил, слыша в собственном голосе усталость. — Хочешь, чтобы верно ждал тебя?
— Хочу! — выпалила она, склонившись вперёд. — Чтобы навещал постоянно.
Я кивнул, глядя ей в глаза. У меня ничего не осталось, кроме той крохи, что растёт в её животе. Выносит спокойно, а там пошлю её ко всем чертям. Убийца плохой вариант мамы для моего ребёнка. Будет лучше, если малыш никогда не узнает о том, где она будет гнить остаток своей жизни.
Всего-то девять месяцев притворяться, что неравнодушен. Подумаешь…
Подав знак следователю, чтобы входил я глубоко вдохнул и был готов слушать подробности, но никак не к тому, что услышу в действительности.
— С Амиром я была знакома с детства. Как ты знаешь, мой отец… Не отчим, а тот, что принимал непосредственное участие в создании меня, был химиком.
Я кивнул, припоминая, что она когда-то рассказывала мне, почему пошла учиться на фармацевта.
— Когда папа умер, Амир приехал с ним попрощаться. Тогда-то и узнал о моём существовании. Так уж вышло, что он попросил о помощи.
— Твой отец умер, когда тебе было шестнадцать, — проговорил я медленно, сам до конца не понимая, почему меня так сильно это напрягло.
— Верно, — кивнула Таня. — Сначала это были мелочные просьбы. Что-то передать, кому-то позвонить, кого-то прикрыть. Он щедро платил за услуги такого рода, а я не могла отказаться.
— Ты втянула Женьку.
Эта догадка буквально врезалась в мой мозг, подтягивая хвостом сожаление, вину и отвращение, от которых не было спасения. Я отгонял от себя основную мысль. Держал, как можно дальше до тех пор, пока она не станет очевидной, или пока Грачёва сама во всём не сознается.
— Он… Он сам вызвался помочь. Изъявлял желание, ему нравилось!
Но я помнил совсем другое. Я помнил, каким подавленным он был в то время, и как перестал идти со мной на контакт, когда я сообщил, что мы вышли на банду наркоторговцев на юге города.
— Что было дальше? Амир вовлёк тебя в дело, когда ты устроилась фармацевтом?
— Не он. Видимый на тот момент был его правой рукой, он знал, что меня нужно прикрывать. Хотел, чтобы я оставалась в безопасности, в случае облавы. Поэтому мы подключили ко всем делам Женю.
Я смотрел на неё и понимал, что всё это время был слепым. Котёнком, посаженным в коробку и употребляющим мамкино молоко из пипетки.
Зажмурился и помассировал переносицу, сдерживая слёзы и давая время следователю внести всё в протокол.
И я всё понял.
— Вы убрали Женю, чтобы замести следы, когда он сообщил, что на вас ФСКН вышло, — и это не был вопрос.
Видимый их тоже не задавал, когда узнал о том, откуда брату известно об обнаружении. Опустили концы в воду.
— Он был мне другом! — выкрикнула Таня, поймав на себе мой взгляд полный ненависти. — Я любила его!
Горло сдавило с такой силой, что я чувствовал, как мой рвущийся наружу смех его дерёт.
— Он тебе предложение сделал! Женой своей хотел видеть! Детей завести! Меня умолял перед смертью, чтобы я о тебе позаботился и никогда, ни при каких обстоятельствах не обижал! Он знал, что ты за сука, и всё равно просил!
У Грачёвой выступили слёзы на глазах. Она сжимала кулаки с такой силой, что я видел белые костяшки под тонкой кожей.
— Я его никогда не любила так, как любила тебя, — просипела дрянь. — Он знал это. Он прекрасно это знал, но всё равно раз за разом вставал на мою сторону. Защищал. Даже когда ты обижал своим безразличием, он был тем, кто обещал, что однажды всё изменится.
Я сжал губы, вспоминая счастливое лицо брата, когда он её встречал из института. Когда созванивался с ней по телефону или мчал гулять. Младший, хоть и был раздолбаем, но он был правильным парнем. Пока не вляпался в неё.
— Ты знала о том, что Видимый его убить хочет? — вопрос получился громкий и Таня зажмурилась и замолчала. Не выдержав, я грохнул кулаком по металлическому столу: — Знала?!
Она вздрогнула и разрыдалась.
— Да. Знала.
Я смотрел, как течёт тушь по красивому лицу и всё сильнее испытывал желание её придушить, потому что простить самому себе, несколько лет спокойной жизни с убийцей брата не могу.
— Что было после?
— Ничего, — она сжала губы и взглянула на меня. — Мы с Видимым договорились, что возобновим работу через несколько месяцев.
Я вспомнил, что она брала на тот момент отпуск в аптеке. Ещё удивился, что её так спокойно отпустили. Списал на сочувствие владельца.
— Затем, когда я узнала, что тебя в ФСБ вербуют, Видимый потребовал, чтобы я с тобой сошлась… — Грачёва сжалась, а я… я просто слушал, сжав под столом кулак до боли.
— И в той памятной ночью, когда я напился с горя, ты меня добила чем-то.
Сука шмыгнула носом, снова прикидываясь бедной бледной овцой.
— Я с тобой спал в ту ночь? — и снова не получив ответа, я так же грохнул по столу. — Спал?
— Нет! Нет, ничего не было. Я тебя раздела просто, чтобы ты так думал.
— Сука, — рассмеялся бессильно. — Какая же ты сука. Давила всё это время на единственную мозоль. На грёбанное чувство вины, которого сама при этом не испытывала!
Грачёва снова шмыгнула носом и откинулась на спинку стула.
— Разве ты плохо жил со мной? Я всё для тебя делала!
Я не ответил, дожидаясь пока следователь найдёт, о чем спросить. Мне всё было предельно понятно с этой тварью, не заслуживающей больше никакого внимания.
— Как вы связывались с Амиром? — услышал я вопрос и понял, что не хочу больше здесь находится. Всё самое важное для себя я уже выяснила, а остальное… Остальное пусть по суду.
Стал подниматься из-за стола, но замер, когда она вдруг протянула ко мне руки, закованные в наручники, и обхватила ладонь.
— Ты обещал! Если не сдержишь слова, я убью этого ребёнка, слышишь?!
Мне тут же вспомнился другой разговор два дня назад. Эта угроза не была нова, но тогда я перепугался, что она действительно может сотворить что-то с собой и малышом если уйду. Я не мог. Это был подлый поступок с её стороны, но сейчас я понимаю, что он не первый и, по всей видимости, не последний.
Дверь допросной открылась и внутрь молча вошел Север. Он прикрыл за собой, прислонился к стене, скрестив руки на груди и выдал:
— А на ребёнке, пожалуйста, больше подробностей, Таня.
Я посмотрел на Грачёву, а та замерла и перевела на него перепуганный взгляд. Так обычно смотрит кролик на удава во время обеда.
— Не понял, — я снова сел на стул и принялся дожидаться подробностей уже догадываясь, что произошло. Не зря же он как в воду опущенный был, когда я к бате пришел.
Даже следователь отодвинул в сторону протокол допроса, интересуясь новой информацией.
— Чего не понял? Чуть больше месяца назад она прибежала ко мне, рассказав, что ты ей изменяешь.
— А ты тут же принялся утешать несчастную овцу, — усмехнулся я. — Ничего лучше-то не придумал?
Север молчал пару секунд глядя на Таню, а потом открыто посмотрел в мои глаза.
— Тебе не кажется, что сейчас важен другой вопрос? Чей это ребёнок?
И эта важность до меня вдруг дошла. Все эти задержки на работе, позднее возвращение домой, запыхавшийся голос по телефону.
Увидев прозрение моих в глазах, Грачёва едва вместе со стулом не попятилась.
— Я не беременна, — зашептала она. — Нет никакого ребёнка.
— Что значит «нет»? — спросил вкрадчиво. — Существовала хоть призрачная надежда, что ты можешь от меня забеременеть?
— Ты действительно хочешь знать правду? — Таня горько усмехнулась и выдохнула: — Думаешь мне нужен был ребёнок? Видимый бы меня вместе с ним пристрелил. Важно было только тебя удержать.
И это всё. Предел был достигнут с последним её словом. Нет никакого ребёнка, из-за которого я упустил из собственной жизни источник самых важных чувств.
А если бы этот малыш и существовал в её утробе, вероятно он бы и не был моим.
Удушливая волна накрыла с головой, застилая глаза кровавой пеленой. Я не помню, что произошло в следующий миг. Только выражение её лица, полное ужаса, и парней, что держали меня уже за пределами допросной.
Кто-то что-то говорил, пытаясь успокоить, но удалось это только минут через пять, когда я уставился в стену, пытаясь отдышаться.
— Всё будет нормально, брат!
Демон тряс меня за плечо, привлекая внимание и я взглянул в его глаза уже совершенно не сопротивляясь. Кивнул, поднялся со стула и не глядя на столпившихся пацанов ушел из управления. Хотелось напиться. До отключки. Думаю, начальство простит мне несколько дней запоя. А если нет, я подам рапорт на увольнение и плевать на всё.