М. Батурин
Сейчас некоторые историки говорят: «операция по покушению на фон Папена была провальная». В одной из последних бесед с Павлом Анатольевичем Судоплатовым он откровенно признался, что точного результата операции он не знал. Должен ли был фон Папен погибнуть или достаточно было только скомпрометировать спецслужбы Германии или Великобритании. В любом случае версия гестаповской провокации была воспринята немецким генералитетом вполне всерьёз. Путь к власти в случае отстранения Гитлера для фон Папена был отрезан.
Правительственные награды получили все участники этой операции. Точнее, почти все. Не была представлена к награде Муза Малиновская. Когда она выразила по этому поводу свою обиду Эйтингону, он заметил: «Ну, во-первых, мне неудобно представлять тебя к награде, потому что теперь ты моя жена. Во-вторых, самая большая награда, которую ты можешь получить за эту операцию, — это, если все забудут, что ты имела какое-то отношение к государственной безопасности и к этому заданию». В душе у Музы, тем не менее, осталась горечь обиды. Тогда она ещё не могла предположить, что отец, как более опытный человек и профессиональный разведчик, прошедший огонь, воду и медные трубы и знающий, как спецслужба может порой «отблагодарить» за участие в любой операции, был прав во всём, что он делал.
Кроме того, он сознавал, что шла война. Он знал, как сильны немцы. Сколько будет жертв…
Если у Музы и был повод для огорчения, то был и другой — для радости. Сама жизнь наградила её: большой любовью человека, который за время операции стал ей родным.
Разбирая недавно папины вещи по просьбе одного из музеев спецслужб, мы обнаружили на дне чемодана газеты от 23 и 25 февраля 1942 г. Операция в Анкаре проходила 24 февраля. Эти газеты были приобретены в консульстве СССР в Турции, привезены в Москву и сохранены нашими родителями.
Дочь Эйтингона Муза Малиновская с П.А. Судоплатовым и его сыном Анатолием. Май 1995 года.
Фото сына Эйтингона Леонида (публикуется впервые)
Глава VI. «МОНАСТЫРЬ», «БЕРЕЗИНО»…
Когда Муза вернулась из Стамбула в Москву, ей предстояли новые задания — ведь она была членом ОМСБОНа.
Но Эйтингон просил её в своих письмах из Турции не принимать никаких предложений, связанных с работой, которые бы потребовали выезда из Москвы, умолял Музу дождаться его приезда. Он вполне справедливо опасался того, что фронтовые пути-дороги разведут их в разные стороны, и найти друг друга потом будет очень сложно.
После возвращения на родину Муза Малиновская была направлена инструктором по парашютной подготовке бойцов ОМСБОН — Отдельной мотострелковой бригады особого назначения.
ОМСБОНовцы перед боевым заданием
В Москве и в Московской области готовились большие группы парашютистов, которых засылали в партизанские отряды на захваченной гитлеровцами территории.
ОМСБОН был во всем необычной бригадой. В одном батальоне, предназначенном для диверсионных заданий, было немало спортсменов-лыжников, парашютистов, снайперов, причём лучших из тех, кого мог рекомендовать комсомол.
В другом батальоне были почти одни иностранцы. Тут много было испанцев, старых знакомых и учеников Эйтингона. Среди них была и уже знакомая нам Мария де лас Эрас Африка, которая по заданию Москвы в тридцатых годах была секретарем Троцкого.
Всеволод — брат Музы, прошёл Финскую и Отечественную войны с первого до последнего дня
Муза работала не с иноcтранцами, а с теми бойцами ОМСБОН, которых направляли в партизанские отряды. Нередко в тыл к немцам посылали специалиста, которому по состоянию здоровья был разрешён только один парашютный прыжок. Это значило, что специалиста в этом случае надо было подготовить так, чтобы он всё изучил теоретически, чтобы все движения у него были доведены до автоматизма, а на практике у него был бы тот самый единственный прыжок на захваченную врагом территорию.
Справка, выданная Музе Малиновской
Пригласительный билет
Но истинная сложность работы Музы была не в этом. Дело в том, что она часто сама сопровождала группу парашютистов до места высадки, командовала ею, а потом на этом же самолёте возвращалась назад на базу. Порой эти высадки были настолько засекречены, что силы противовоздушной обороны не были предупреждены о пересечении линии фронта советским самолётом, и когда он возвращался, то неминуемо попадал под ураганный обстрел зениток. Это были самые неприятные моменты, потому что было бы, конечно, горько и обидно погибнуть от снаряда, выпущенного своими же войсками.
В Стамбуле в это время заканчивался судебный процесс над Павловым (Мордвиновым) и Корниловым, и Эйтингон в Турции контролировал его исход.
На душе было тревожно: немцы быстро продвигались к Сталинграду, и он переживал и за страну, и за родных. Ему было тяжело и одиноко без Музы. «Единственное может быть хорошее в нашей с тобой разлуке, — писал он ей, — это то, что мы убедились, как тяжело жить врозь, и это послужит нам уроком, чтобы быть более умными, и принимать все меры, чтобы не разлучаться…»
1942 год. Письмо в больницу
Осенью 1942 года выяснилось, что Муза беременна. Её работе по подготовке парашютистов-десантников пришёл конец: ей нельзя было совершать парашютные прыжки. Но нагрузки уже сделали своё дело. Беременность была неудачной: Муза ребёнка потеряла. Для Эйтингона эта история стала ещё одним доказательством его правоты в том, что ей надо расстаться с НКВД. И — навсегда.
Но Муза ещё продолжала выполнять поручения НКВД. Подтверждением этому служит чудом сохранившийся паспорт Музы с её фотографией на имя Февралевой Елизаветы Ивановны.
Этот паспорт мы с удивлением обнаружили уже после смерти мамы в 1989 году.
Для чего он был изготовлен — тайна.
Паспорт Музы
Ещё большей загадкой является (случайное или нет?) совпадение времени выдачи и срока действия такого же документа на имя Рудольфа Вильгельмовича Шмидта с фотографией разведчика Николая Ивановича Кузнецова. Как известно, Н.И. Кузнецов в войну в форме и с документами немецкого офицера воевал в отряде Медведева в тылу врага…
Паспорт Н. Кузнецова
На память о том времени у Музы осталась справка из части за номером 2342, в которой говорится, что она действительно состояла на службе в воинском соединении с восьмого июля 1941 года по 23 сентября 1942 года и уволена в связи с реорганизацией части, и что «за время службы в части аварий и несчастных случаев у неё не было»…
Эйтингону предстояли серьёзнейшие операции. Разведчик с опытом, знающий какими искусными противниками являются спецслужбы фашистской Германии, был готов к сложностям работы.
Адмирал Вильгельм Франц Канарис (1887–1945), шеф абвера в годы Второй мировой войны. Был сменён Вальтером Шелленбергом в 1944 г. и казнён Гитлером в конце войны
На территории Европы уже действовали разведывательные группы, сети и подразделения, снабжавшие Москву ценной информацией, но множество задач надо было решать и в ближайшем тылу врага. Это значило, что надо было быть умнее и хитрее, чем люди Гиммлера — агенты гестапо, а также СД — службы безопасности. Но еще важнее, что надо было переиграть разведку фашистского вермахта — абвер. Предстояла схватка с Канарисом и Скор-цени.
С их людьми Эйтингон уже сталкивался в Испании. Он знал, что военной разведке Германии до войны равных не было. Сейчас скрестить мечи предстояло с разведчиками, получившими опыт на всей территории покорённой Европы.
У Канариса была разветвлённая сеть агентов, которые осели в разных странах Европы задолго до войны. Он рассчитывал на неё и во многом не ошибся. Но вряд ли он и шеф гестапо Гиммлер догадывались, что на территории Европы до войны были созданы и законсервированы сети НКВД, которые предназначались, главным образом, для ведения разведки и осуществления диверсий против немецких войск. Уже с середины 1930-х годов советская агентура в центральной и западной Европе была сориентирована на подготовку к ведению тайной войны против нацистской Германии, если та начнёт захват соседних государств. Эти сети создавал Эйтингон.
Эйтингон в первые годы войны
В 1978 г. в Израиле скончался человек по имени Леопольд Треппер. В Советском Союзе тогда об этом не написали ни строчки.
Треппер был одним из организаторов и руководителей той самой знаменитой «Красной капеллы», разведывательной сети, созданной на базе подпольных коммунистических ячеек в разных странах центральной и западной Европы.
Леонард Треппер родился в 1904 г. в польском городке Нови Таг, в еврейской семье, которая вскоре переехала в Вену. Там он вступил в коммунистическую партию. Работая на шахте в Галиции в 1925 г., принял участие в организации забастовки и был посажен в тюрьму. В 1926 г. эмигрировал в Палестину, где, оставаясь членом компартии, боролся против англичан. Переехав во Францию, Треппер вступил в запрещённую подпольную организацию, а когда она была раскрыта, скрылся в СССР. Здесь он был завербован НКВД и на протяжении 6-ти лет являлся агентом в Западной Европе; в 1939 г. по заданию Москвы создал «Красную капеллу» для подпольных операций в Германии, Франции, Голландии и Швейцарии. Когда «Красная капелла» была разгромлена, Треппер скрывался во Франции.
На протяжении первых лет Второй мировой войны агенты «Красной капеллы» сообщали в Москву сведения, которые были важны для руководства страны. В 1942 году «Красная капелла» была раскрыта немцами, многих её членов пытали и казнили.
После начала войны в Европе далеко не все они были вовлечены в подпольную работу. Незадолго до смерти Треппер признался, что база агентурной сети, в которой он находился, была создана ещё в конце 1934 г., а её «отцом» был советский агент «Пьер» — Эйтингон.
Позже, перед самой Второй мировой войной, к работе в «Красной капелле» кроме агентов НКВД были подключены сотрудники советской военной разведки. Тем более, что внутри сети, как выяснилось, не обошлось без предательства.