Анна знала, конечно, об этом бронепаровозе и теперь сразу догадалась, о чём хочет сообщить ей Сергей. Сердце ее сжалось от предчувствия скорой разлуки, но она старалась ничем не выдать своего волнения.
— По всему чувствуется, что вскоре предстоят большие события на фронте, — продолжал Сергей, избегая взгляда Анны. — Наш бронепаровоз должен принять в них участие. Кому-то нужно повести его в бой.
— И ты решил это сделать? — чуть дрогнувшим голосом спросила Анна и крепко сжала горячую руку Сергея.
— Да, я решил, что пришло время и мне повести в бой бронепоезд, — твердо заявил Сергей. — Пока в депо было мало опытных машинистов, я считал невозможным просить об этом (он умолчал, что подавал уже такое заявление), но сейчас так же, как я, работают многие машинисты. Для нашего депо не будет большого ущерба, если я уйду на фронт... Я уже подал заявление...
— И ты боялся сказать мне об этом Сережа? — взволнованно приговорила Анна. — Неужели ты...
Но Сергей не дал ей договорить. Он догадался, что она хотела сказать, и торопливо перебил ее:
— Нет, нет, Аня! Не говори ничего... Я знаю, ты, конечно, не стала бы меня отговаривать...
Голос его вдруг сорвался, и он замолчал, не находя нужных слов.
Анна отпустила его руку и слегка отвернулась, Сергей посмотрел на ее бледное, расстроенное лицо, и ему стало досадно на себя за свою робость, за то, что не поделился с Анной своими планами и не признался, что любит ее...
— Ах, Сережа, тяжело мне будет без тебя... — с усилием проговорила Анна, торопливыми движениями утирая слезы. Помолчав несколько секунд, она повернула к нему голову и, глядя ему прямо в глаза, добавила чуть слышно: — Ведь я люблю тебя, Сережа!..
Вот ведь как это получилось! Не он, не Сергей Доронин первым произнес заветное слово. Много раз готово оно было сорваться с языка, но Сергей боялся, что не так скажет, еще, чего доброго, обидит или рассмешит Анну. Брал машинист Доронин самые трудные тяжеловесные составы, с честью выполнял самые ответственные задания, а тут сплоховал, так и не решился произнести коротенькую фразу из трех слов. Но в этом уже и не было необходимости. Ее сказала Анна.
— Анечка! Аня! — только и смог воскликнуть Сергей, сильно, до боли сжимая руки девушки. — Вот уж никогда себе этого не прощу... Знаешь, как я мучился!.. — сбивчиво говорил Сергей. — День за днем откладывал, все хотел объясниться, спросить, как ты относишься ко мне... пойдешь ли за меня... Знаешь, что еще останавливало меня? Ведь я собирался на фронт, и мне сказал один мой друг, что нехорошо жениться перед уходом на войну, что лучше...
— Замолчи! — сказала Анна и зажала ему рот ладонью. — Плохой у тебя друг, Сережа, и ты не слушай его. Я гордиться буду, что мой муж на фронте...
34. Замысел командования останется в тайне
Последние дни на станции Воеводино прошли необычно спокойно. Фашистские самолеты, посещавшие станцию почти каждую ночь, казалось, оставили ее в покое. Беспрепятственно ходили теперь поезда на участке Воеводино — Низовье. Машинисты привыкли к уплотненному графику, и Анне Рощиной уже не приходилось так волноваться за них.
Спокойнее стало и в отделении майора Булавина. Расценщик Гаевой больше ни разу не был в депо. Не посылал он и шифровок агенту номер тринадцать, только попрежнему писал частые письма Глафире Марковне по просьбе прихворнувшей тети Маши, жаловавшейся сестре на несносную подагру.
Вздохнул спокойнее и капитан Варгин: замысловатые шифровки Гаевого ему удалось, наконец, прочесть. Майор Булавин просматривал в последний раз донесения Гаевого, прежде чем отдать распоряжение об отправке их в Управление генерала Привалова. В это время дежурный офицер доложил, что штаб фронта срочно вызывает его к аппарату.
Булавин знал, что из штаба фронта его могли вызвать только Привалов или Муратов, но почему вдруг понадобился он так срочно? Ведь только утром он разговаривал с подполковником Угрюмовым, помощником Муратова, и, кажется, все вопросы были с ним разрешены. О расшифровке донесений Гаевого Булавин тогда еще ничего не мог сообщить подполковнику, но Угрюмов ведь и не спрашивал об этом.
Собираясь на узел связи, находившийся при штабе одной из воинских частей местного гарнизона, Булавин захватил с собой обе шифровки Гаевого.
Аппаратная помещалась в просторной землянке. Девушки-связистки выстукивали что-то на аппаратах Бодо и телетайпах, когда в землянку вошел Булавин. Разыскав дежурного офицера подразделения связи, майор попросил его вызвать «Енисей». «Енисей» был позывным штаба фронта, и поэтому дежурный спросил:
— А кого вам на «Енисее»?
— «Резеду», — ответил майор.
Это была позывная Управления генерала Привалова.
— Совсем недавно кто-то с «Резеды» вызывал майора Булавина, — заметил дежурный.
— Я и есть Булавин.
Дежурный подошел к одному из аппаратов и приказал девушке запросить «Енисей». Минут через пять связистка доложила:
— У аппарата Муратов.
Майор подсел к девушке и попросил сообщить «Резеде», что от «Березки» прибыл Булавин.
Отправив ответ майора, связистка подала Булавину конец ленты, медленно сползавшей с валика в такт ритмичным ударам клавишей, автоматически отстукивающим буквы.
«Здравствуйте, товарищ Булавин, — читал майор на ленте. — Как больной зуб?»
«Зубом» было условлено называть Гаевого.
«Попрежнему побаливает», — коротко ответил Булавин, перебирая ленту, на которой телетайп после короткой паузы стал выстукивать приказание Муратова.
«Приготовьтесь через день-два вырвать его».
«Понял все», — отозвался Булавин.
«В лазарете произведем одновременно такую же процедуру», — продолжал полковник Муратов.
Булавин, знавший, что «лазаретом» условно называется отделение генерала Привалова на станции Озерная, понял, что и там будет арестован агент вражеской разведки.
«Удалось обнаружить и осу, — продолжал выстукивать аппарат. — Собираемся вырвать жало. Вы понимаете меня?»
Майору Булавину приходилось часто пользоваться «эзоповским языком» в разговорах по телефону или телеграфу. Научившись быстро схватывать скрытый смысл подобных выражений, он понял, что Муратов одновременно с арестом гитлеровских агентов в Озерной и Воеводино собирается арестовать и агента номер тринадцать, которого условно называли «Осой».
«Попался, значит, кто-то из домочадцев Глафиры Добряковой», — с удовлетворением подумал майор Булавин, не знавший еще, что полковник напал на след Валевской, и ответил Муратову:
«Понял вас».
«Решили уравнение с двумя неизвестными?» — снова запросил полковник Муратов.
«Что он имеет в виду под «уравнением»? — подумал Булавин. — Шифровки Гаевого, наверное?»
«Удалось решить, — ответил он полковнику. — Разрешите донести текст решения шифром?»
«Жду», — последовал ответ Муратова.
Майор достал из полевой сумки листок бумаги и медленно стал диктовать девушке цифры, внимательно наблюдая по ленте, чтобы ома их не перепутала:
«39758 6243 1937 4285...»
В расшифрованном виде эти цифры означали:
«На ваш запрос о лектории доношу: затея эта явно лишена какого-либо практического значения, ибо чего ради будут делиться с кем-то секретами своего мастерства хорошо зарабатывающие машинисты? Для того разве, чтоб им после этого увеличили норму пробега и снизили заработок? Донес же я вам об этом «стахановском лектории» только для того, чтобы вы могли судить, какими наивными затеями пытаются местные «активисты» помочь фронту. Я полагал, что вы поймете мою иронию по этому поводу».
От полковника долго не было ответа, и майор даже подумал, не испортился ли аппарат. Но вот клавиши телетайпа скова пришли в движение, и Булавин прочел на ленте:
«Повторите ключевую группу».
Майор исполнил приказание и получил разрешение Муратова передавать вторую шифровку Гаевого.
Текст ее был таков:
«В дополнение к соображениям, высказанным ранее, сообщаю, что администрация депо собирается послать на фронт новый бронепаровоз, бригада которого будет комплектоваться из машинистов депо Воеводино. Доронин, инициатор «стахановского лектория», здесь самый молодой машинист. Если он перестанет быть незаменимым, его немедленно мобилизуют. Можете поэтому судить, выгодно ли ему передавать свой опыт другим машинистам и превращаться в заурядного работника, с которым никто уже не будет считаться?»
В хорошем настроении возвращался майор Булавин с узла связи. Ему теперь была ясна тактика генерала Привалова. Генерал собирался ликвидировать одновременно все звенья гитлеровской разведки на станциях прифронтовой железной дороги. Этим он надолго обезвредит свой участок от шпионов, так как заводить новых агентов дело нелегкое.
Майор был счастлив, что его усилиями и усилиями всего коллектива железнодорожников станции Воеводино замысел советского командования будет сохранен в тайне.
35. Поражение группенфюрера Кресса
Странные, противоречивые чувства испытывал генерал фон Гейм, готовясь к предстоящей встрече с группенфюрером Крессом. Кресс только что позвонил ему по телефону и теперь с минуты на минуту должен был прибыть лично. Фон Гейм не сомневался в том, что группенфюрер закатит ему сцену. Генерал, впрочем, уже стал привыкать к участившимся «разносам» и переносил их довольно стойко, но сегодня ему явно изменило хладнокровие.
То, что произошло, было для него полной неожиданностью. Ну, кто мог подумать, что советская контрразведка так быстро нащупает немецкую агентуру?
Фон Гейм хотел как следует разобраться в причинах позорного провала и подготовить какое-нибудь сносное оправдание, но группенфюрер на сей раз развил поистине неслыханную прыть — его «опель-адмирал» уже промчался под окнами кабинета фон Гейма.
Увидев из окна, как навстречу группенфюреру выбежал дежурный офицер и почтительно распахнул дверцу машины, заторможенной чуть ли не на полной скорости, фон Гейм безнадежно махнул рукой и опустился в кресло.