Как-то меня попросили спеть ребятам, которых призывали в армию. Вначале выступали эстрадные ансамбли, звучали современные ритмы, близкие молодежи. И вот полился древний, забытый напев «Сряжал (ы)ся Добрынюшка во чисто поле». Как бы о них, этих ребятах, рассказывала былина, как бы современная женщина-мать провожала свое чадо милое служить Родине, народу. Вначале ребята покровительственно, иронично улыбались наивным словам и мелодии, но потом они все поняли, все! Я видела их глаза, чувствовала движение их душ навстречу древней песне. И действительно — не вина наша, а беда в том, что оторвались мы от своих корней, от своих песен и былин. Напомню слова былины «Добрыня и змей» (из сб. «Песенный фольклор Мезени».— Л., 1967).
Сряжал(ы)ся Доб(ы)рынюшка во чисто поле,
Сподоблял(ы) ся Микитич да во роз(ы)дольицо.
Он просил(ы) тут у маменьки божиё да благословеньицо.
Тут давала ему матушка, слезно плакала,
Она же тут Добрынюшке наказывала:
«Ты поедешь, моё дитятко, по чисту полю,
По тому же ты раздольицу широкому,
Не купайся ты ведь, дитятко, во Неплыни-реки:
Во Неплыни-то реки там есть уж три струи,
Отнесут тебя, дитятко, во синё морё,
Все за горы ти тебя да за Пещёрские,
Как за ти же пески хрестосыпучие».
Тут поехал Добрынюшка по чисту полю,
По тому же по раздольицу широкому.
Тут Добрынюшке Микитичу приспотелось,
Покупаться тут ёму да захотелось,
Не исполнил он тут мамина благословеньица,
Стал купаться тут Добрынюшка во Неплыни-реки.
Во Неплыни-то реки тут было три струи,
Было три-то тут струи, да все они относиливы.
Отнесли они Добрынюшку за синё морё,
Что за те же за горы да за Пещёрские.
Надлетало тут змеищо семиглавоё:
«Уж ты хошь ли, Добрынюшка, я тебя живком сглону,
Я живком тебя сглону, да крылом захвостну?»
«Уж ты ой еси, змеищо семиглавоё,
Уж ты дай-ко мне повыплыть да на суху землю,
Мне к земле-то мне ко к матушке приклонитися,
Мне-ка с белым светом да распроститися».
Тут повыплыл Добрынюшка на суху землю,
Он и сложил свою шляпочку землянистую,
Землянистую шляпу до сорока пудов.
Он кладет тут песку хрестосыпучего.
Надлетало тут змеищо да семиглавоё,
Он махнул этой шляпой да землянистою,
Он убил ей тут змея да семиглавого.
«Уж ты рано, змеищо, рано хвастало,
Уж ты рано, змеищо, похвалялося».
(Ишь, он хотел его живком сглонуть, а как вот и Добрыня-то его шляпой-то этой махнул да убил! Рано, говорит, хвастало, да рано похвалялося!)
Не могу отказать себе в удовольствии привести еще одну былину — «Терентий и скоморохи». Сколько в ней неподдельного юмора, какая наблюдательность и тонкость, какое богатство языка! Вот послушайте!
Во стольном Нове-городе
Было в улице во Юрьевской,
В слободе было Терентьевской,
А жил-был богатой гость
А и по имени Терен(и)тишша.
У него двор на целой версте,
А кругом двора — желез (ы) ной тын.
На тынинке по маковке,
А и есть по земчуженке,
Ворота были вальящетые,
Вереи хрустальные,
Подворотина — рыбий зуб.
Середи двора гридня стоит,
Покрыта — седых бобров,
Потолок — черных соболей,
А и матица-та валженая,
Была печка муравленая,
Середа была кирпичная,
А на середи кроватка стоит,
Да кровать слоновых костей,
На кровати перина лежит,
На перине зголовье лежит,
На зголовье молодая жена
Авдотья Ивановна.
Она с вечера трудна-больна,
Со полуночи недужна вся:
Раходился недуг в голове,
Разыгрался утин в хребте,
Пустился недуг к сердцу.
Говорила молода жена
Авдотья Ивановна:
«А и гой еси, богатой гость,
И по имени Терентишша,
Возьми мои золоты ключи,
Отмыкай окован сундук,
Вынимай денег сто рублёв
Ты поди дохтуров добывай,
Волхи-та спрашивати».
А втапоры Терентишша,
Он жены своей слушался,
И жену-та во любви держал.
Он взял золоты ее ключи,
Отмыкал окован сундук,
Вынимал денег сто рублёв
И пошел дохтуров добывать.
Он будет, Терентишша,
У честна креста Здвиженья,
У жива моста Калинова,
Встречу Терентишшу
Веселые скоморохи.
Скоморохи — люди вежливые,
Скоморохи очестливые.
Об ручку Терентию челом:
«Ты здравствуй, богатой гость,
И по именю Терентишша.
И доселева-та слыхом не слыхать,
И доселева видом не видать,
А и ноне ты, Терентишша,
А и бродишь по чисту полю,
Что корова заблудящая,
Что ворона залетящая!»
А и на то-та он не сердится,
Говорит им Терентишша:
«Ай вы гой, скоморохи-молодцы!
Что не сам я, Терентей, зашел,
И не конь-та богатова завез,
Завела нужда-бедность.
У мене есть молодая жена
Авдотья Ивановна.
Она с вечера трудна-больна,
Со полуночи недужна вся:
Расходился недуг в голове,
Разыгрался утин в хребте,
Пустился недуг к сердцу.
А кто бы-де недугам пособил,
Кто недуги бы прочь отгонил
От моей молодой жены,
От Авдотьи Ивановны,
Тому дам денег сто рублёв
Без единыя денежки».
Веселые молодцы догадалися,
Друг на друга оглянулися,
А сами усмехнулися:
«Ай ты гой еси, Терентишша,
Ты нам что за труды заплатишь?»
«Вот вам даю сто рублей!»
Повели его, Терентишша,
По славному Нову-городу,
Завели его, Терентишша,
Во тот во темной ряд,
А купили шелковый мех,
Дали два гроша мешок,
Пошли оне во червлёной ряд
Да купили червлёной вяз,
А и дубину ременчатую,
Половина свинцу налита,
Дали за нее десять алтын.
Посадили Терентишша
Во тот шелковый мех,
Мехоноша на плеча взял.
Пошли оне, скоморохи,
Ко Терентьеву ко двору.
Молода жена опасливая
В окошечко выглянула:
«Ай вы гой еси, веселые молодцы,
Вы к чему на двор идете,
Что хозяина в доме нет?»
Говорят веселые молодцы:
«А и гой еси, молодая жена
Авдотья Ивановна,
А и мы тебе челобитье несем
От гостя богатова,
И по имени Терентишша!»
И она спохватилась за то:
«Ай вы гой еси, веселые молодцы,
А и где его видели,
А где про его слышали?»
Отвечают веселые молодцы:
«А и мы его слышали,
Сами доподлинно видели
У честна креста Здвиженья,
У жива моста Калинова,
Голова по собе его лежит,
И вороны его клюют».
Говорила молодая жена
Авдотья Ивановна:
«Веселые скоморохи!
Вы подите во светлую гридню,
Садитесь на лавочки,
Поиграйте во гусельцы
И пропойте-ка песенку
Про гостя богатого,
Про стара мужа Терентишша,
Во дому бы его век не видать!»
Веселые скоморохи
Садились на лавочки,
Заиграли во гусельцы,
Запели оне песенку:
«Слушай, шелковой мех
Мехоноша за плечами,
А слушай, Терентий-гость,
Что про тебя говорят —
Говорит молодая жена
Авдотья Ивановна.
Про стара мужа Терентишша,
Во дому бы его век не видать!
Шевелись, шелковой мех
Мехоноша за плечами,
Вставай-ка, Терентишша,
Лечить молодую жену.
Бери червлёной вяз,
Ты дубину ременчатую,
Походи-ка, Терентишша,
По своей светлой гридни
И по середи кирпищетой,
Ко занавесу белому,
Ко кровати слоновых костей,
Ко перине ко пуховыя,
А лечи-ка ты, Терентишша,
А лечи-ка ты молоду жену
Авдотью Ивановну!»
Вставал же Терентишша,
Ухватил червлёной вяз,
А дубину ременчатую,
Половина свинцу налита,
Походил он, Терентишша,
По своей светлой гридне
За занавесу белую
Ко кровати слоновых костей.
Он стал молодую жену лечить,
Авдотью Ивановну:
Шлык с головы у нее сшиб,
Посмотрит Терентишша
На кровать слоновых костей,
На перину на пуховую —
А недуг-ат пошевеливается
Под одеялом соболиным.
Он-та, Терентишша,
Недуга-та вон прогнал
Что дубиною ременчатою.
А недуг-ат непутем в окошко скочил,
Чуть головы не сломил,
На карачках ползает,
Едва от окна отполз,
Он оставил, недужища,
Кафтан хрущатой камки,
Камзол баберековой,
А и денег пятьсот рублёв.
Втапоры Терентишша
Дал еще веселым
Другое сто рублёв
За правду великую.
А вот уже не былина, а историческая песня времен татаро-монгольского нашествия. Называется она «Как за речкою, да за Дарьею».
Как за речкою,
Да за Дарьею
Злы татарове
Дуван дуванили.
На дуваньище
Доставалася,
Доставалася
Теща зятю.
Вот повез тещу зять
Во дикую степь,
Во дикую степь
К молодой жене.
«Ну вот, жена,
Те работница,
С Руси русская
Полоняночка.
Ты заставь ее
Три дела делати:
Первое дело —
Куделю прясть.
Другое дело —
Лебедей стеречь,
А и третье дело —
Дитю качать».
Полоняночка
С Руси русская,
Она глазками
Лебедей стережет,
А ручками
Кудель прядет,