— Заткнись, мать твою, — говорит Джек, хотя Сильвер вполне уверен, что никто не произнес ни слова.
— Расслабься, — слышит он свой голос.
— Питер и Макс, — говорит Оливер, называя внуков по именам. — Макс выглядит в точности, как Тоби в его возрасте.
Все уже говорят в один голос.
— Я просто хочу поговорить с тобой, — Джек.
— Нет, правда, — точная копия, — Оливер.
— Отвали, Джек, я не шучу, — Миранда.
— Тоби выглядит старше, чем я думал. Как считаешь, он постарел? — Оливер.
— Раньше ты была не прочь позабавиться, — Джек.
— Полегче, старина, — Сильвер.
— Заткнись.
— Двое мальчишек. Такие славные ребята.
— Пошла ты.
— Как скажешь.
Сильвер уже не в силах уследить за всеми нитями разговоров. Он никогда не был силен по части выпивки и испытывал что-то вроде смутного восхищения перед настоящими пьяницами. Он так не умел. Когда после третьей тебя ведет, дальнейшие возлияния не сулят ничего путного. Уж с чем-чем, а с полной самоотдачей у алкоголиков проблем нет. И в этом отношении он явно недотягивает.
Лили начинает играть что-то, что он с ходу никак не признает. Легкая протяжная басовая партия вплетается в ее бренчание. И только когда она запевает, он узнает «Покойся в распаде». Он никогда не думал о подобной интерпретации и совершенно поражен простотой и изяществом, которые она привнесла в его дурацкую поп-песню. Может, они были в ней изначально и ждали момента, когда их наконец проявят, или это она наделила песню новыми свойствами? Ему кажется, что это несказанно важный вопрос с далеко идущими выводами, но он слишком сбит с толку, пьян, взвинчен, потерян, влюблен, испуган и устал, чтобы найти ответ прямо сейчас.
Лили допевает и встает под бурные аплодисменты. Это была последняя песня в программе. Он думает, что это может означать, если вообще что-то значит. Он ждет, пока она спустится со сцены со своей гитарой. Она как будто не удивлена тому, что он тут, и он решает считать это хорошим знаком.
— Это было замечательно, — говорит он.
Она улыбается, на мгновение опуская взгляд себе под ноги.
— Я так и думала, что вам может понравиться.
— Так вы знаете, кто я.
Почему-то эта мысль приводит его замешательство.
Она смотрит на него так, будто он наверняка шутит, но, видя, что нет, снова улыбается.
— Вы скромны, — говорит она. — Никак не ожидала.
— Да нет.
— Так бы скромный человек и ответил.
Он смотрит на нее и думает, что она красива, и не только внешне. Чувствуется, что она многое пережила, но не надломлена, а если и надломлена, то относится к этому с юмором. Время покажет. Но в ней есть некая врожденная доброта, которую он видит почти как свет, излучаемый ею.
И до чего же она хороша собой.
— Вы, наверное, очень добрый человек, — говорит он.
Она удивленно смеется.
— Вы не очень сильны по части флирта.
— Нет, не силен.
Она встречает его взгляд и не отводит глаза, он тоже, это непросто, и напряжение нарастает. Воздух между ними мерцает и переливается, как в сказке. Любопытно, она тоже это видит? Что-то происходит здесь и сейчас. Есть такие слова, которые из незнакомцев превратят их в нечто большее, и он бы все отдал, чтобы узнать, что же это за слова. А потом они вдруг приходят к нему, и он улыбается, зная, что он их произнесет, и она их услышит, и Вселенная изменится всерьез и навсегда.
И в этот момент Джек нежданно налетает на обладателя мускулистой головы, и завязывается потасовка.
Ни у кого нет охоты выносить очередную идиотскую драку в баре, и она довольно быстро сходит на нет. На стороне парня, которому врезал Джек, молодость и габариты, но у Джека есть Сильвер, который вмешивается, пытаясь их разнять, но быстро теряет равновесие и в легком тумане опадает на барную стойку. Слышны крики, матерная очередь Джека, а потом вдруг среди всего этого хаоса он видит лицо Лили, склоненное над ним. В уголках рта пляшет усмешка.
— Быстро, однако, — говорит она.
— Настоящие герои время не тянут.
Ее улыбка прекрасна. Сильвер смотрит на нее, да так, что она с недоумением спрашивает: «Что такое?»
— Я хочу тебя поцеловать.
Она усмехается.
— Момент как будто не слишком подходящий.
Сильвер смутно слышит, как где-то позади раздаются матерные проклятия Джека, которого охрана выволакивает из бара.
— Тогда позже, — говорит он. — Когда ты расскажешь свою историю.
— Значит, еще и история? Это явно какой-то особенный поцелуй, раз вокруг него столько разговоров?
— Он может стать последним.
— А что, ты умираешь?
— Может быть. Пока не ясно.
Она смотрит на него, по-настоящему смотрит, пытаясь понять про него что-то такое, чего он сам про себя не понимает, и он совершенно сражен ее безыскусной прямотой.
— Ну что же, — говорит Лили. — Думаю, тебе пора вернуться в строй.
Она протягивает ему руку, помогая подняться. Зал перед глазами качает во все стороны, но потом наконец все встает на места. Он смотрит на Лили. Она была совсем одна. Он распознает это, как оно под силу только такому же одинокому человеку — есть в ее лице едва уловимая резкость, которая появляется, если слишком часто ешь и смотришь кино одна, слишком много часов проводишь в молчаливом погружении в себя, слишком много часов тратишь на сожаления о прошлом, которого не изменить. Она готова быть любимой, думает он.
— Ты мне нравишься, — говорит он.
— Бог в помощь, — с усмешкой отвечает она.
— Даже не представляешь насколько.
Он притягивает ее к себе так, как это сделал бы кто-то очень уверенный в себе, и целует. Ее губы встречают его, словно сдаются и наступают одновременно, и его переполняет блаженное желание, какого он не испытывал уже долгие годы. Поцелуй заканчивается, и зал снова качает во все стороны, прежде чем все встает на места.
И потом он целует ее снова.
Когда-то он полюбил девушку — не по какой-то конкретной причине, а по целому множеству разных маленьких причин. И разве не это называется любовью? Не миллион едва уловимых моментов, что сходятся воедино в нужное время в нужном месте? Как зачатие. Или Вселенная. Он полюбил ее еще до того, как они познакомились, и это вовсе не так романтично, как может показаться, потому что для некоторых любить на расстоянии вполне естественно. А потом они встретились, и когда она улыбнулась в мерцающем воздухе, он ощутил это в своем животе. Он повел ее к себе домой — они не говорили об этом, просто направились туда без лишних слов — и секс был сексом, волнующим, сокровенным, неловким. Для таких вещей нужно время. Но потом, покончив с ним как с необходимой формальностью, они лежали в кровати и тихо разговаривали, признаваясь во всех грехах, какие только взбредали им в голову, и отпуская их друг другу, как бывает только между незнакомцами. А потом было утро, и она одевалась, и когда он целовал ее на прощание, подумал с удивлением, что они по сути так и остались незнакомцами. За всю жизнь он так и не смог понять, как сойти с этой точки и продвинуться куда-то дальше. Вся тема построения отношений с нуля казалась каким-то необъятным многотрудным предприятием, от одной мысли о котором опускались руки. И все же…
Несмотря на всю странность случившегося, на то, как мучительно давался даже пустячный разговор при безжалостном свете дня, несмотря на поспешность, с которой она собиралась, и на его желание остаться наедине со своими страхами, несмотря на все это, он чувствовал что-то, чего не испытывал много-много лет — той теплой энергии, разливающейся в его груди и наполняющей все его существо. Он мог любить ее всю жизнь, мог больше никогда не увидеть — и то, и другое было в равной степени вероятно, — но эта энергия была неопровержимым долгожданным доказательством того, что его израненное, надтреснутое сердце еще не совсем окаменело.
Глава 50
Грустный Тодд возвращается домой.
Они все сидят в холле, Сильвер, Джек и Оливер, а Тодд бегает туда-сюда, присматривая за двумя грузчиками, которые перетаскивают его пожитки в маленький фургон. Еще несколько постояльцев спустились понаблюдать за процессом. Все — со схожей помесью цинизма и благоговения.
Примирение. Несбыточная мечта.
— Значит, она приняла его обратно, — говорит Джек.
— Такое случается, — признает Оливер.
— Ей не нужен муж, ей нужно подкрепление. Ты ж видел этих детей, да?
— Может, она скучает по нему? — говорит Сильвер.
Джек глядит на Сильвера, вкидывая брови.
— Ты просто не можешь трезво смотреть на вещи, потому что тебя трахнули этой ночью.
Сильвер улыбается. Тут не поспоришь. Стоит ему закрыть глаза, он видит улыбку Лили, он все еще слышит ее запах и ощущает вкус.
— А тебе крепко досталось.
Джек щеголяет жуткой раной под глазом и перевязанными пальцами на руке.
— Им досталось не меньше.
— Как все прошло с той девушкой? — спрашивает Оливер.
— Хорошо.
Он не хочет признаться даже самому себе, что и сам не понимает, было ли это хорошо. Это было нечто, и чем бы оно ни было, это было лучше того ничего, что неизменно сопровождало его последние годы.
Грустный Тодд катит тележку со своим компьютерным оборудованием. Сильвер представляет его квартирку, которая снова будет занята кем-то, предчувствует ощущение обновления, которое скоро наполнит дом Грустного Тодда, и радуется за него.
— Не пройдет и года, он вернется, — заявляет Джек.
— Заткнись, Джек, — говорит Оливер. — Дай ему насладиться моментом.
— Кажется, мы больше не можем звать его Грустным Тоддом, — замечает Сильвер.
Погрузка окончена, и несколько мужчин подходят попрощаться. Сильвер, Джек и Оливер присоединяются, жмут Тодду руку и желают всего наилучшего. Не пропадайте, говорит Тодд. Он не бросает прощальный взгляд на «Версаль», не выдерживает сентиментальную паузу, не вдыхает напоследок запах этих грустных мест. Он просто выходит, заводит фургон и уезжает.