Грустный Тодд молчит. Он стоит перед ней с опущенной головой, принимая ее нападки, как дерево — бурю. Кончив кричать, она встряхивает головой, потом наклоняется к нему и поправляет замявшийся воротничок рубашки, а затем, к величайшему удивлению Сильвера, быстро чмокает его в щеку, залезает в минивэн и уезжает. Любовь, думает Сильвер. Близнецы машут отцу. Грустный Тодд стоит посреди дорожки, рассеянно машет в ответ, пока машина не скрывается за углом, его лицо искажено такой болью, что Сильвер отводит взгляд.
Он любил девушку по имени Меган Донахью. У нее была тонюсенькая талия, кошачьи глаза, и она была ревностная вегетарианка. Они писали друг другу длинные любовные письма, цитируя строки песен малоизвестных рок-групп, и бросали их в личные школьные шкафчики. Когда она приходила в белой пушистой водолазке, она выглядела, как рождественское утро. Мм было по семнадцать, оба в начальном классе старшей школы, оба девственники, и она стала первой девушкой, которой он признался в любви. Точнее, он сказал «Я тоже тебя люблю», но не суть. Они были обречены по вине эндокринной системы. Игнорировать его гормоны, на которые тогда приходилась основная нагрузка, было невозможно. Она хотела остаться девственницей так же сильно, как он мечтал об обратном. Или же он просто хотел съесть бургер, чтобы на него при этом не смотрели, как на убийцу.
Глава 11
На Лили серый свитшот с капюшоном, со следами надписи с названием ее альма-матер. Из серии свит-шотов, которые она наверняка носила, не снимая, в те первые годы после колледжа — быть может, он принадлежал прежнему бойфренду и какое-то время хранил его запах. Сильвер представляет, как она сидит в маленькой квартирке, слушает музыку, уносящую ее в прошлое, и колупает буквы надписи, пока они не отслаиваются и их не приходится сдирать с концами. Есть в этом некая метафора, думает Сильвер. Может, из этого даже получится песня. Но он уже сто лет не писал песен, и он хорошо знает, что его творческие порывы давно свелись к одним лишь порывам. Он сейчас и представить себе не может, как это — что-то написать.
Лили поет песни о птичках, и жучках, и дожде, и машинах, и Джоне Джейкобе Джинглхаймере Шмидте. Когда малышня, сидящая вокруг на полу, начинает подпевать, она закрывает глаза и улыбается, стуча по струнам всей ладонью. Когда она берет верхние ноты, они потрескивают у него в ухе, как статические разряды — он очень чувствителен к высоким регистрам. Такие концерты явно приносят копейки, прикидывает Сильвер, наблюдая, как всегда, с безопасного расстояния. Она это делает либо потому, что ей нравится работать с детьми, либо потому, что совсем на нуле, и хотя ему импонируют оба варианта, он бы все же предпочел последний, поскольку с нянюшками у него не очень. Он бы не смог объяснить, что именно его в ней привлекает — может, ее живое лицо или то, как льется ее голос, чистый, тонкий, мелодично переливающийся; он слышит в нем мягкость, которая, как ему мнится, отражает ее характер.
Но все это гипотезы, ибо он абсолютно неспособен даже просто заговорить с ней. Он наблюдает, как она упаковывает гитару, забирает чек у одной из двух суператлетичных лесбиянок, хозяек магазина, и направляется к двери. Она пройдет прямо мимо него, их глаза, как всегда, встретятся на пару секунд, и она тут же забудет о нем так же, как и он — о ней, как это может показаться со стороны.
Он всегда был немного застенчив, когда дело касалось знакомства с женщинами. Алкоголь помогает, но в книжных не имеют обыкновения наливать. Он смотрит, как она останавливается полистать журнал, и не может придумать ни словечка, ни единой подходящей реплики, которая бы не звучала как откровенный подкат. Подойти к незнакомой женщине значит раскрыть свои намерения еще прежде, чем что-то будет произнесено, и эта недвусмысленность всегда его парализовала.
Он так долго был один. Ему нечего терять, а получить можно все разом. Может, ей тоже одиноко. Он почти уверен, что так и есть, он слышит это в ее пении. Может, она совсем не против поговорить — возможность возможности. Может, это перевернет их жизни. Риск секундного отказа — ничто по сравнению со всем этим. И все-таки — что-то. И наблюдая, как она выходит из магазина — дверь захлопывается, колокольчик звякает, — он решает, что это просто-напросто еще одна грань той глобальной неудовлетворенности, которая и определила бесчисленные неверные повороты, сложившиеся в его жизнь.
Глава 12
«Инфинити» Кейси белого цвета с темными сиденьями, в машине пахнет новой кожей. Драм-н-бейс из стерео звучит так же мягко и плавно, как катит автомобиль, и, как и положено, пульсирует у него под кожей. Настоящая красавица, эта дочкина машина, и Сильвер старается не думать о том, что куплена она была человеком, который ей не отец, но справляется с этой ролью куда лучше него самого.
Жизнь в одиночестве предоставляет кучу времени для размышлений. Не то что ты непременно приходишь к каким-то выводам, поскольку мудрость — это, главным образом, работа ума и самосознания, а не количество времени, которым располагаешь. Зато быстрее додумываешься до бездонных бездн отчаяния. Так что теперь, в машине с рокочущим японским двигателем, в котором лошадиных сил больше, чем нужно любой девочке ее возраста, мрачные мысли всплывают и проносятся у него в голове с рекордной скоростью.
Он думает о том, что жизни всех дорогих ему людей резко меняются к лучшему, стоит им уйти от него. Дениз нашла себе лучшего мужа, Кейси — лучшего отца, Пэт Макгриди — лучшую карьеру. Он оказался для них мостиком в лучшую жизнь. Нет, конечно, это в какой-то мере подразумевает, что он был небесполезен. Он — балласт, который сбрасывают с самолета, чтобы набрать нужную высоту.
Он глядит на Кейси, мурлыкающую в такт дурацкой песне на радио. Чертовы автонастройки. Она до сих пор кажется ему маленькой — слишком маленькой для того, чтобы пройти через все, через что пришлось из-за него и Дениз, слишком маленькой для этой машины за сорок тысяч долларов и слишком маленькой, чтобы ехать в клинику на аборт вместе со своим папашей только потому, что она очень любит свою мать и не хочет втягивать ее в такое мероприятие.
Клиника раннего прерывания беременности находится посреди парка, совсем рядом с трассой 95? в нескольких милях к северу от Элмсбрука. Вывеска — жизнерадостные «РПБ» выведены на розовом фоне в форме клевера — скромная и до странного жизнерадостная. Кейси паркуется, и они проходят через открытую стоянку, где ритуально собрались местные курильщики, жадно делающие первую и вторую затяжки.
— Тебе нравится моя машина?
— Само собой. Отличная машина.
— Чего? Спрашиваю: я машину заперла?
— А? Не помню.
Она смотрит на него с усмешкой.
— Ты в порядке, Сильвер?
Он бы предпочел, чтобы она называла его папой.
— Само собой.
Вряд ли он когда-нибудь говорил ей о звоне в ушах. Сейчас в них свиристит не хуже сирены, и ее голос доносится сквозь беспрестанное глухое потрескивание.
— Ты как будто не здесь.
— Все нормально. Просто проблемы с ухом.
Она пристально смотрит на него, потом припускает через стоянку, вытянув руку с ключами, пока не срабатывает замок. Он смотрит, как она бежит, и вдруг что-то щемит в груди, и внезапно он глухо всхлипывает. Случайное воспоминание: снежный вечер, и они с Дениз и Кейси возвращаются откуда-то, он не помнит откуда. Кейси бежит впереди, вверх по склону к дверям маленького домика, который они сгоряча купили за пару лет до этого, когда Дениз сообщила ему, что беременна. Кейси, ростом меньше метра, высоко, как солдат, вскидывает коленки, с нескрываемым восторгом маршируя по снегу. «Она красивая, правда?» — спрашивает Дениз. Он смотрит на нее, на ее волосы в сияющей короне таяющих снежинок, и в этот момент он влюблен в нее больше, чем когда-либо, в эту женщину, в эту маленькую девочку, в семью, которая у них получилась. Вокруг них — крошечные следы ботиночек Кейси, и, слушая, как она верещит от восторга, он думает: это самый прекрасный момент в моей жизни.
— Папа!
Она вернулась, на лице — нерешительная улыбка.
— Ты уверена, что поступаешь правильно? — говорит он не потому, что видит альтернативу, но потому что это вроде та вещь, про которую ты, прокручивая все задним числом, должен знать, что все-таки ее произнес.
— У тебя есть идея получше?
— Нет.
— У меня такой ранний срок, что они могут использовать метод вакуумного отсоса, а это, по сути, то же, что стимуляция месячных. Безболезненно и никакого восстановительного периода. Я ничего не почувствую.
— Окей.
— И это останется нашим маленьким секретом, да?
— Да.
Надо признать, ужасно приятно иметь с ней свой секрет.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что не говорил, что я идиотка, раз занималась незащищенным сексом.
— Да это вроде и так понятно.
Она смеется. Никто из них так и не сделал ни полшага в направлении клиники.
— Ты много занималась сексом? — спрашивает он.
Вопрос ее удивляет, но отвечает она скорее охотно.
— Это был мой первый раз.
— Вот черт.
— Ага.
— И как это было?
Она отвечает очень не сразу.
— Вообще-то это было очень здорово, — говорит Кейси, и тут, впервые за много лет, прямо при нем она не сдерживается и плачет.
Бумаг заполнять немного, поскольку «РПБ» не принимают страховку. Впрочем, Кейси и так бы ей не воспользовалась, не желая объясняться на тему компенсаций, которые пришли бы по почте Дениз. Раннее прерывание обходится в 628 долларов. Ему думается, круглое число было бы столь же несообразным. Он принес наличные, разом ополовинив свой счет и сообщив всей операции душок нелегальщины. Расплатившись, он догоняет Кейси в комнатке ожидания с двумя кожаными диванами, кулером и двумя журнальными столиками с россыпью брошюр, которые все как одна излучают бодрость и жизнелюбие.
Кейси берет брошюру и принимается читать ему вслух: «Вся процедура занимает менее десяти минут. Боль в процессе операции терпима