их или охотничьих наблюдений, результатов единичных опытов или экспериментов ей недостаточно, ибо за всю историю человек не раз превратно судил о животных.
В свое время Декарт высказал предположение, что животные - это всего лишь весьма сложные машины и их действия в любом случае можно свести к законам физики, химии и механики. Так, например, когда паук ткет свою сеть, в его организме действуют сложные механизмы, точно отрегулированные для весьма определенной, стереотипной деятельности.
У Декарта нашлось немало последователей. Животных стали считать живыми автоматами, в которых все запрограммировано, все рассчитано наперед. Американские бихевиористы*, подхватившие и принявшие на вооружение гипотезу Декарта, считали, что поведение любого животного можно разложить на ряд сравнительно простых рефлекторных реакций и их понимание вовсе не требует психологического толкования. Отсюда остается одно - прекратить всякие разговоры о психике животных и заняться наблюдением за их поведением, за их реакцией на внешние и внутренние раздражители. Следуя этой концепции, бихевиористы придумали великое множество различных для животных тестов: клетки с замками, хитрые лабиринты, ширмы, отделяющие животное от пищи, и тому подобное. В результате осталась лишь констатация фактов, без малейшего признака психологизма.
* (Бихевиоризм - направление в психологии, принимавшее во внимание только те факты поведения животных, которые можно точно установить и описать, не считая необходимым понимать скрывающиеся за ними внутренние психологические процессы.)
Но все же у теории "автоматизма" имеются определенные достоинства - это объективность, возможность экспериментов, воспроизводимость результатов.
Есть и другой подход к изучению животных, получивший название антропоморфизм (очеловечивание животных). Животным приписывали человеческий разум, человеческую мораль. Их поведение объясняли так же, как объясняли поступки людей. В этом свете пение птиц было не чем иным, как "страданием от любви", выражением горя, радости, "предчувствием разлуки" и т. п. Никто не станет отрицать, что животные, подобно людям, испытывают гнев, страх, радость и т. д. Но трезвые наблюдения за природой показали, что в истолковании многих действий животных мы заблуждались. Антропоморфизм стал символом ненаучного подхода к объяснению поведения животных.
Пока маятник познания истины качался между двумя крайностями, ученые, отвергшие и очеловечивание природы, и понятие "живой автомат", не сидели сложа руки. На смену умозрительным заключениям, сомнительным выводам пришли строго поставленные эксперименты, причем не в клетках лабораторий, не в вольерах, а прямо на лоне природы, где животные находятся в естественных условиях*. Они дали массу ценных сведений, многое прояснилось. Стало, например, очевидным: низшие организмы получают в наследство четкую жизненную программу, их поведение - это в основном выполнение наследственных предписаний. Высшие животные тоже имеют наследственный багаж. Но многое им приходится приобретать, приспосабливаясь к условиям жизни. Посмотрите, как ведут себя волки-сластены: они катают с бахчи арбузы на край оврага - разбивают и .выедают мякоть. Лиса, чтобы поймать раков на реке, погружает кончик хвоста в воду и ждет: раки цепляются за шерсть. Лиса с уловом всегда. Профессор Мантейфель рассказал такую забавную историю. В московском зоопарке после Великой Отечественной войны родился слоненок. Его назвали Москвичом. Этот слоненок разбрасывал на полу клетки вареные картофель и свеклу, раздавливал их ногами и затем, разбежавшись, катался по искусственному катку на всех четырех ногах, как это делают мальчишки на замерзших лужах. Житель этого же зоопарка медведь, по кличке Борец, заинтересовавшись однажды зеленой веточкой на дереве, росшем в вольере, подтащил тяжелый ящик, влез на него и дотянулся до веточки. Орлы и вороны разбивают черепах и ракушек, сбрасывая их с большой высоты на камни. Те же вороны абсолютно точно отличают идущего с ружьем охотника от человека с палкой. Или такой случай: две вороны "сговорились" обмануть собаку - одна клюнула в хвост, а другая в тот момент, когда собака метнулась в сторону обидчицы, выхватила из кормушки кость и была такова.
* (По опыту, поставленному в искусственных условиях, судить об уме животных без ошибки довольно трудно. Высокоорганизованное существо, волнуясь, может хуже решить задачу, чем примитивное. Кроме того, любой организм прочно привязан к среде, в которой он обитает, и только там могут полностью проявиться ею способности.)
А вот еще интересный факт. Группе молодых пауков "было поручено" сплести ловчие сети. Как известно, пауки плетут их в определенной последовательности: сначала создают опорный каркас, затем натягивают радиальные нити (и те и другие не имеют клейких узелков), и только потом паук заплетает радиальный каркас по спирали клейкой ловчей нитью и в заключение устраивает нечто вроде помоста, на котором располагается сам, поджидая добычу. Первой партии пауков не дали закончить работу. На разных стадиях их снимали с сетей. Затем на них посадили новую партию "строителей". Были взяты молодые, еще ни разу в жизни не строившие сети пауки, чтобы исключить возможность приобретения ими "производственного опыта", обучения у опытных пауков. Что же получилось? Казалось, новые пауки должны были начать свою работу сначала, действуя по жесткой программе. Но получилось иначе: пауки поползли по паутине, "осмотрелись" и стали продолжать начатую работу. Получившие в свое распоряжение каркас начали натягивать радиальные нити, получившие паутину с радиальной сеткой стали натягивать ловчую нить, а счастливец, получивший полностью готовую паутину, засел в засаду и стал ожидать первую добычу. Другой партии пауков Дали спокойно сплести сети, а затем опустили в каждую паутину тонкую нить, которая, раскачиваясь, касалась паутины, имитируя попадание в нее насекомого. Результат был довольно неожиданным: часть пауков кидалась к нити при каждом ее прикосновении к паутине, другие пауки постепенно привыкли к касаниям нити и перестали на них реагировать, несколько пауков (примерно пять - семь из ста) проделали в месте касания нити отверстия в паутине, устранив таким образом источник беспокоящих сигналов. А один паук сделал нечто необычайное: он забрался на мешающую нить, подтянул ее кверху и закрепил в таком положении, чтобы она не касалась паутины. Так думают ли животные? И. П. Павлов, начиная свою работу по изучению высшей нервной деятельности, энергично боролся против антропоморфизма, ставившего знак равенства между психикой человека и животных. Ученый категорически запретил говорить в лабораторию "собака подумала", "собака захотела", "собака почувствовала". Но в последний период своей деятельности он уже писал, что условный рефлекс есть явление не только физиологическое, но и психологическое. Незадолго до смерти великий ученый говорил "о зачатках конкретного мышления" у человекообразных обезьян.
Ныне уже немногие отказывают высшим животным в способности мыслить. Животные любознательны, сообразительны, они способны накапливать жизненный опыт, приобретать навыки, проявлять гибкость в изменяющейся обстановке (а это есть мерило ума). В последние годы заговорили даже об эстетическом чувстве в природе...
"Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирование... анализ незнакомых предметов (уже разбивание ореха есть начало анализа), синтез (в случае хитрых проделок у животных) и, в качестве соединения обоих, эксперимент (в случае новых препятствий и при затруднительных положениях). По типу все эти методы - стало быть, все признаваемые обычной логикой средства научного исследования - совершенно одинаковы у человека и у высших животных. Только по степени (по развитию соответствующего метода) они различны"*. Эти мысли Энгельса находят сейчас все большее понимание. "В настоящее время широко распространено мнение,- пишет американский этолог и писательница Салли Кэрригер в своей книге "Дикое наследство природы",- что человеческие умственные способности отличаются от способностей животных скорее по их степени, чем по характеру".
* (Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., Политиздат, 1969.)
Теперь представим себе на минутку, что нам удалось познать и освоить, скажем, язык таких талантливых и трудолюбивых гидростроителей, как бобры, изучить и понять механизмы, которые управляют действиями этих "лесных инженеров". Тогда мы, очевидно, сможем рационально использовать их для подводного строительства.
Общеизвестно утверждение кибернетиков, что в тех случаях, когда между двумя системами можно установить связь, например, посредством языка, возможен целенаправленный процесс управления.
Продолжая подобные рассуждения, мы, по-видимому, совершенно логично подойдем к выводу, что для подлинного управления животными нужно научиться командовать ими, чтобы они выполняли наши приказания, излагаемые на их языке. Иначе говоря, мы должны научиться говорить животным: "Иди сюда!", "Иди туда!", "Делай это!" - или: "Не делай этого!", "Питайся этим!" - или: "Не ешь это!" Чтобы осуществить такое управление, нужно в совершенстве овладеть языком, который животные понимают, которому они повинуются. Так, научившись подражать крику гусей и познакомившись с их словарем, профессор Конрад Лоренц, как он рассказывает, подружился со стадом гусей. И хотя языковые упражнения давались ему с трудом, он все же довольно часто "беседовал" с гусями, при этом обе стороны хорошо понимали друг друга, настолько хорошо, что, когда ученый советовал им ускорить шаг, подольше задержаться на лужайке или перейти на новое место, гуси следовали этим советам.
А вот другой пример. Сотрудники научно-исследовательского центра пчеловодства в городке Рыбное под Рязанью научились понимать "разговоры" пчел, распознавать их настроение по издаваемым звукам. Даже о том, что пчелы воруют друг у друга мед, пчеловоды стали узнавать по звукам. Возник новый, основанный на "подслушивании разговора" метод диагностики состояния пчелиных семей, предвосхищения близящихся в улье событий. Им все больше и больше начинают пользоваться на практике работники "сладкой индустрии".